Марк Миллз - Дикий сад
Адам успел нырнуть за угол амбара. Фаусто! Невероятно! Он с трудом устоял перед безумным желанием подбежать поближе, проверить, не обманули ли глаза. Что мог делать Фаусто в доме Антонеллы? Почему он выходит от нее вот так — скрытно, на рассвете?
Адам перебежал к другому углу, откуда была видна проходящая через кипарисовую рощицу дорога на Сан-Кассиано, Через минуту на ней появился Фаусто. Серьезный, задумчивый, понурый. Прячась за деревьями, Адам последовал за ним.
На окраине городка, где прятаться стало труднее, ему пришлось отстать. Дважды Адам упускал Фаусто из виду в лабиринте улочек, а на третий раз потерял совсем, но к тому времени он уже понял, куда направляется бывший партизан.
Пансион «Аморини» еще не открылся, и Адам осторожно прокрался мимо закрытых окон и проскользнул во двор через дверь в каменной стене. Кухня находилась в задней части здания, и ее окна выходили во двор.
Услышав голоса и звон посуды, он осторожно заглянул в окно. Синьора Фанелли ставила на поднос тарелки и чашки и стояла спиной к окну, так что Адам прекрасно видел, как левая рука Фаусто легла на ее талию. Хозяйка заведения повернулась и поцеловала его в губы.
В бар на площади Кавура Адам притащился, словно в трансе. Раскалывалась голова, в ребрах пульсировала боль, бессонная ночь отзывалась беспричинным раздражением. Кофе, что неудивительно, не помог.
Сидя за столиком, он еще раз попытался осмыслить то, свидетелем чему стал, и, может быть, найти какое-то иное объяснение увиденного. Попытался и не смог. Антонелла уверяла, что не знакома с Фаусто, но это явно было не так. Синьора Фанелли и Фаусто вели себя так, словно едва знают друг друга, но их отношения определенно шли дальше.
Постепенно, ниточка за ниточкой, паутина, сплетенная ими для него, проступала все явственнее. Весь узор еще не проявился, но кое-какие выводы он мог сделать уже сейчас. Ключом ко всему был Фаусто. Именно Фаусто пару недель назад заронил первые подозрения в отношении Маурицио. Потом он, правда, не стал развивать тему, но умело поддерживал интерес к ней Адама. Фаусто упомянул о «Ла Капаннине» во Вьяреджо, а Антонелла подсказала, где взять ключ от третьего этажа. Все было разыграно как по нотам. Только почему она предложила ему себя — там, у термального источника? Думала, что он уезжает на следующий день, и, зная, что работа не закончена, хотела задержать? Ответ был очевиден, и Адам уже не мог притворяться, что ничего не понимает.
Сыграла свою роль и Мария, умело поддерживавшая напряженность в его отношениях с Маурицио. Рассказывать о том, что он побывал на третьем этаже, не было никакой необходимости, и тем не менее она рассказала. Она же, если верить синьоре Доччи, предложила, чтобы Адам надел на вечеринку костюм Эмилио, чем лишь раздула огонек неприязни между ними.
Свидетельств хватало. Все, что он вспоминал, оборачивалось против них, подкрепляло уже сделанные выводы. В схему заговора вписывалась даже бурная ночь с синьорой Фанелли — при мысли об этом Адама едва не стошнило. С самого первого дня им манипулировали, его направляли туда, куда нужно им.
Но почему они выбрали именно его? Ответ на этот вопрос пришел со второй чашкой кофе.
Чтобы Антонелла стала первой наследницей, нужно было отстранить Маурицио, возбудив против него подозрения в причастности к смерти Эмилио. Но конечно, Антонелла понимала, что в западню, устроенную ею самой, осторожный Маурицио не попадет. Тогда она использовала марионетку: дергала за ниточки, и кукла плясала. И до самого последнего момента все шло по плану.
Утешало только одно: предательство Марии. Скорее всего, Антонелла не ожидала, что в решающий момент Маурицио сумеет перебить ее ставку. Как оказалось, она недооценила дядю. А вот Мария, женщина умудренная жизнью, такой ошибки не совершила.
Теша себя этой мыслью, Адам и отправился к ферме с твердым намерением повидаться с виновницей его злоключений.
Но Антонеллы дома не оказалось. Не было и ее машины. Может быть, оно и к лучшему, подумал Адам. Он бы только накричал на нее. Или сделал что-то похуже.
Все закончилось тем, что Адам подобрал на дороге камень и запустил в окно кухни.
Прощание превратилось в фарс, и синьора Доччи была единственным актером, не отрепетировавшим свою роль заранее. Зная, что ставки высоки, Адам старательно разыгрывал простака. Мария дула в ту же дудку и даже выжала слезинку, расцеловав его на прощание в обе щеки. Маурицио любезно предложил отвезти гостя на станцию.
В машине сидели рядом. Большую часть пути молчали. Время не поджимало, и он попросил заехать в фотомастерскую на площади Республики — за снимками мемориального сада. Маурицио зашел вместе с Адамом, а потом отвез на станцию и оставался с ним до отправления поезда.
— Мозги у тебя хорошие, — сказал он на прощание. — Пользуйся ими. Где-нибудь в другом месте. Не здесь. И не приезжай сюда больше.
Поезд тронулся, и Адам достал из конверта фотографии. Те, что с Флорой, он пропустил. Не потому, что они получились хуже других — фотограф из него всегда был неважный, — а потому, что чувствовал свою вину перед Флорой, как будто подвел ее чем-то.
Тому, кто спал рядом с ней, лежащей под каменным полом в семейной часовне Доччи, прощения быть не могло.
Глава 31
Англию накрыла жара, которой предшествовали целых четыре солнечных дня. В первое после возвращения утро Адам проснулся от стука дождя в оконное стекло.
Когда он спустился вниз, мать встретила его такими словами:
— Я говорила ему, чтобы взял зонтик на работу.
Знакомая фраза. Он слышал ее сотни раз, повторяемую с неизменной мягкой укоризной. Но теперь привычные слова резанули слух и прочно засели в голове, где и оставались все то время, пока мать готовила кофе, вовсю расхваливая купленный за время его отсутствия новейший тостер. Второй по значимости новостью стало известие о кастрации кота.
Адам не винил мать. Такого рода мелкие события и составляли, по сути, их домашнюю жизнь, частью которой был и он сам. Накануне, за обедом с родителями, он поделился с ними лишь общими впечатлениями об Италии и своей работе на вилле Доччи. На сообщение о том, что ему удалось раскрыть давнюю тайну сада, отец отреагировал, мягко говоря, без особого восторга. Что касается матери, то она, как и следовало ожидать, подождала с искренними, хотя и немногословными поздравлениями до того момента, когда они остались вдвоем. Публично она во всем следовала за мужем, не позволяя себе выражать отличное от его мнение. Такое положение дел всегда раздражало Адама, теперь же оно представлялось ему совершенно неприемлемым.
— Мам, сядь.
— Дорогой?
Он взял чашку с приготовленным матерью для себя чаем и перенес на кухонный стол, не оставив ей иного варианта, как присоединиться к нему.
— Так мило, что ты вернулся.
— Мам, я знаю про папу.
— Про папу? — Проскользнувшая в вопросе нотка беспокойства плохо вязалась с застывшим на ее лице выражением радостного простодушия.
— Мне Гарри рассказал.
Взгляд ушел в сторону.
— Не следовало ему это делать. Я же просила…
— Мам…
— Он обещал ничего не говорить.
— Мам…
— Я очень им недовольна.
— Мам. — Он подался вперед и взял ее за руку.
Она опустила голову, уставившись в чашку. Лицо ее скрылось за ширмой упавших со лба волос, но Адам увидел, что плечи ее дрожат. За первым, едва слышным всхлипом последовали рыдания.
Он поднялся, обошел стол, обнял ее сзади и стоял так, пока она плакала.
Потом они долго разговаривали, и мать предложила отметить его возвращение ланчем в «Грей фрайр», заведении, расположенном в здании бывшего постоялого двора. Место это славилось как отменным качеством блюд, так и непомерно высокими ценами, и они ходили туда только по особым случаям. Этот, похоже, был именно из такой категории. По крайней мере, мать определенно так считала. Начала она с того, что выпила два шерри, а закончила тем, что попросила у Адама сигарету.
Он рассказал обо всем, что приключилось с ним в Италии, удержав при себе лишь наиболее интимные подробности. Она слушала, почти не прерывая и давая возможность выговориться.
Когда он закончил, она сказала:
— Что ж, вы, молодые, определенно не скучаете.
Нечто в этом роде она и должна была сказать, хотя Адам до последнего надеялся, что в этот раз у нее найдутся другие слова.
— Ох, ради бога, — бросила она, заметив его разочарование, — я же пошутила.
Последовавшие за этим вопросы показали, что мать слушала очень внимательно и теперь предлагала альтернативные интерпретации событий, имевшие целью заглушить боль и обиду от предательства Антонеллы. Убедившись, что все ее попытки не дают желаемого эффекта, она утешила его так, как это умеют делать только матери.
