Андрей Сеченых - Эхолетие
– Волноваться не надо. На счетчике двадцать шесть копеек – я заплачу полтинник. – Небрежно положил пятьдесят копеек на торпеду и, высоко подняв голову, вошел в «Чебуречную». Сзади из полуоткрытого окна такси донеслись невнятные ругательства, но одно Лешка разобрал четко: «Не… во придурков развелось…».
Буквально через час после того, как расстроенный таксист снова перебрался на старое и более оживленное место, Крутов внимательно слушал доклад Паршина, и настроение его от этого не улучшалось:
– Так, давай еще раз. Итак, вы взяли Дюваля у подъезда его дома и к десяти утра довели до сквера, где он в течение получаса бесцельно перемещался и что-то записывал в блокноте, так? – брови начальника нахмурились в сторону белого свитера.
– Так точно, – Паршин ответил чётко, но настороженно, не понимая настроения Крутова. – Я бы отметил, что он не писал, а скорее рисовал в блокноте.
– Угу, – молвил Виктор Иванович, прикуривая сигарету и ободряюще улыбнувшись собеседнику, продолжил: – После чего он с одиннадцати пятнадцати до одиннадцати сорока пяти провел в книжном магазине, мило общаясь с продавщицей, так же около получаса, так?
– Так точно, – белый свитер немного поёжился от скрытого подвоха, – он интересовался томиком Горького семьдесят восьмого года издания, мы книгу купили на всякий случай, но первоначальный осмотр ничего не дал, – белые рукава виновато показали направления на север и юг.
– Ну да, хорошо, что книжный магазин не прикупили, – Крутов перестал улыбаться. – Стёпа, ну как «ничего особенного»! Человек гуляет в парке полчаса. Просто так. Сорок пять минут идет пешком до магазина, хотя на автобусе было бы логичнее, и читает там Горького тоже полчаса. Начитавшись классика, снова сорок пять минут топает до глухого, никому не нужного двора и, резко поменяв направление, отправился сначала домой, а потом на работу, переваривая на ходу четыре пирожка. Тебе это странным не кажется?
Паршин решительно покачал головой:
– Никак нет, товарищ майор, а что здесь странного? Он же иностранец, и к тому же выходной день, решил прогуляться по городу. Зашел в парк, погулял там немного, пешком отправился в магазин, познакомился с молодой продавщицей, что тоже объяснимо. Затем отправился в университет окольным путем – погода была еще та… Я не вижу здесь ничего странного. А что, вы считаете четыре пирожка условным сигналом?
Крутов посмотрел в глаза Паршина. Этого малого он знал как облупленного, если заупрямится, то будет упрямиться до конца и доказывать не ради истины, а ради самого доказательства и своей правоты. С другой стороны, его заместителю в известной доле логики было сложно отказать: весна, выходной, иностранец.
– Степан, я тебе доверяю, – Крутов перевел взгляд на пепельницу, – но интуиция мне покоя не дает. Оно может быть и так, как ты излагаешь, но вот эти интервалы – тридцать минут стоит, сорок пять минут идет, снова тридцать стоит и снова сорок пять идет – меня выводят из себя. Как будто заранее составленный темп, не согласен?
Паршин молча пожал плечами и отрицательно покачал головой: «Вы, конечно, здесь главный, но я остаюсь при своем мнении». Крутов сидел в кресле и изредка поглядывал в окно, наблюдая, как стайка воробьев, отчаянно чирикая, потрошила корки засохшего хлеба, выброшенные сердобольной старушкой. «Что-то всё идет не так, как должно было идти. Дюваль совершенно не интересуется ни дочерью Нелюбина, ни другими девушками. Несколько дней бесцельно шатается по городу и вечерами остается в одиночестве в своей квартире. Ни с кем не контактирует. Полный бред. Что, собственно, тогда так всполошился Нелюбин? Значит, что-то не договаривает. Тогда это объясняет ситуацию. Ладно, кто владеет информацией, тот владеет миром. Надо немного еще покопать, а потом поговорить с Нелюбиным, черт бы его побрал»…
– Да, а неопознанный контактёр нигде не проявился?
– Нет, точно не было, иначе ребята его срисовали бы.
– Скажи, а парни лишних вопросов не задают?
– Рафик, скорее всего, догадывается, что что-то не так. И работают строго рабочий день, и сменщиков нет. Но вопросов не задает.
– Сделаем так, – Крутов отвернулся от окна и прервал затянувшуюся паузу, – завтра мы с тобой вдвоем выйдем на маршрут. Ты и я. Хочешь сделать хорошо – сделай это сам, – он испытывающе посмотрел на своего заместителя. Тот даже бровью не повел и не возмутился, что выходной день и что, очевидно, были планы на него. Паршин только уточнил:
– Машину служебную возьмем?
– Нет, зачем? Я свою красавицу выкачу, и мы с тобой просто покатаемся. Всё, договорились, завтра в восемь я заеду за тобой. Жди…
Тем же днем, но часом ранее, пять молодых мужчин вошли в «Чебуречную» и заняли крайний столик в дальнем углу. Народу было немного в душноватом, прокуренном помещении, и на компанию практически никто не обратил внимание. Светловолосый парень подошел к витрине, положил два рубля в круглую пластиковую подставку для денег и коротко бросил:
– Десять чебуреков, пять раз чай и сахар.
Получив сдачу и водрузив заказ на потрескавшийся пластиковый поднос с яркой красно-зеленой расцветкой, он благополучно донес его до высокого круглого столика, где его ожидали друзья. Чебуреки с начинкой из баранины долго не пролежали. Молодые челюсти с аппетитом разгрызли нежные брюшки и, обжигаясь мясным соком, измельчили их до неузнаваемости.
Прудников не спеша размешал сахар в стакане и сделал едва уловимый знак братьям «Раз -Два». Те мгновенно прижались плечами друг к другу, и вся компания оказалась изолированной от зала мощной звуконепроницаемой стенкой из мышц и кожаных курток. Через столик от них с чебуреками и какао расположился паренек в синей болоньевой куртке, с новомодным плеером, висевшем на джинсовом ремне. Он только что вошел, не спеша прицепил наушники и, покачивая головой в такт музыке, приступил к трапезе, отвернувшись лицом к окну и не обращая ни на кого внимания. Плеер, который явно ему мешал в положении «сидя», он отцепил и положил рядом на стол.
– Что генералу докладывать? – капитан говорил практически беззвучно и не поднимал при этом головы. Братья сочли за лучшее промолчать, поэтому внимательно изучали содержимое граненых стаканов с чаем. Блондин же, промокнув уголки рта носовым платком, доложил свои соображения с независимым видом:
– Если коротко, то бредово. С утра пораньше в парк на этюды. Я мимоходом заглянул в его блокнот, так вот, мой племяш, десяти лет от роду, рисует на порядок лучше. Я, конечно, не знаток, но это очевидно. В книжном тоже непонятно. Почти час топать, чтобы томик Горького почитать. Книгу, кстати, наши коллеги изъяли, но тут они лопухнулись, там никаких «моменталок», стопроцентно, её только «Католик» касался. Ну и дорога до работы тоже зигзагами, через переулки и дворы. Эмоциональное состояние «Католика» было высоким, что вероятнее всего связано с погодой и временем года. Возможно, просто решил прогуляться. Лисецкие коллеги протащили его по всему маршруту и привели в адрес работы. Там контроль был снят. Считаю, что результат дня нулевой. У меня всё.
Свой доклад Пётр произнес без признаков артикуляции. Со стороны можно было подумать, что парень просто слегка шевелил губами, разговаривая сам с собой. Произнеся последнюю фразу, он безразлично повернул голову в сторону небольшого зала и, задумавшись, уставился в одну точку.
Прудников едва уловимо кивнул и перевел взгляд на Лешего. Тот отреагировал мгновенно:
– Согласен, логики маловато, точнее, её нет совсем. Володь, меня червячок сомнения давно уже точит. Ну, сам посуди, объект большей частью отработан, зацепиться не за что. Дома, на работе всё в порядке. По кавказцам отследить что-либо не один месяц понадобится. Да и вряд ли что найдем. По мехам тоже пробили, результат ноль. Из всех странностей – контакт «Католик», по поведению чисто млекопитающий. Так что, думаю, пустышку тянем. Анонимка – она и в Африке анонимка, правильно делают, что их не проверяют, иначе погрязли бы в бумагах.
Прудников уже с первой фразы своего друга понял, какое у него мнение, поэтому практически не слушал, о чем тот докладывал. Капитан прислушивался к колокольчику, тревожно позвякивающего где-то на периферии его сознания. «Дзинь», что-то сегодня пошло не так, «дзинь», чья-то тень мелькала перед глазами или человека, или события, но чья – непонятно. Да, чертовски хотелось согласиться с Лешим и Петькой, да и со всей остальной группой, что заявление ложное, но как отключить этот долбанный звонок «дзинь – дзинь»? Значит, остается одно – отмотать весь день назад и по кадрам снова его собрать. То, что он сегодня увидел, не влезало ни в какие ворота, даже у пьяного в стельку человека и то больше логики и осознанности в действиях. Сознание промолчало. А может, имеют место события, которые он, капитан Прудников, просто не правильно расшифровывает? «Дзинь». Или вообще он не в ту сторону смотрит? «Дзинь – дзинь». Так, ладно. Зачем объект отправился в парк? Погулять? Нет. Порисовать с натуры? Тоже нет. И в том и в другом случае надо больше времени, чем полчаса. Идем дальше, зачем он пошел в книжный, почитать? Нет. Встретиться с кем-то? Снова нет. Маршрут из магазина в университет состоял из двух отрезков пути под углом в девяносто градусов и логичнее было прогуляться по проспекту, чем тащиться по переулкам и дворам. «Дзинь». Так, а с дворами в чем проблема? Они же пустые были, он там ни с кем не встречался. Единственно, мимо кого он прошел, парочка влюбленных на лавочке. Прудников прекрасно их помнил, особенно девушку, в мини-юбке в темно-красную клетку. Он тогда усилием воли оторвал взгляд от молодой упругой попки, чтобы не потерять объект, и прогнал все мысли о том, что давно уже не был в отпуске, да и вообще давно не отдыхал. Помнил, что парень её еще фотографировал. «Дзинь – дзинь». Перед глазами снова проскочила едва различимая тень. Фотографировал. «Дзинь -дзинь-дзинь». Ясно, это чисто профессиональная тревога, когда работает камера. Стоп. В парке тоже фотографировали. Но там свадьба была и снимал молодой еще человек. «Дзинь-дзинь-дзинь». Так, главное не параноить. Просто совпало. И там снимали, и тут снимали. И там парень, и тут молодой человек. Или не совпало? «Дзинь – дзинь». Единственное, что объединяло фотографов, это их возраст, примерно одинаковый. Прудников слабо помнил их внешность, не стоили они на тот момент его внимания, но все-таки это были разные люди, а почему именно, он затруднялся сказать.
