Филипп Ванденбер - Восьмой грех
– По законам этой страны у прокуроров, в отличие от судей, нет такой привилегии, как деловая и личная независимость. Кроме того, вы обязаны соблюдать субординацию. Только тот, кто возглавляет прокуратуру, а это, к слову, я, имеет право на подобное решение. Я, к сожалению, не припоминаю, чтобы давал вам указание заново возбудить дело о смерти Марлены Аммер.
– Не буду спорить, господин старший прокурор, - покорно ответил Мезомед. - Но, если позволите заметить, я не возбудил заново дело. Я просто занимался просмотром матери алов с обучающей целью и при этом натолкнулся на ряд странностей и нестыковок, которые вызвали у меня подозрение…
– Значит, вы сомневаетесь в серьезности моей работы? - прервал Буркьело речь молодого прокурора.
– Нисколько!
– Но я остановил следствие, и на документах стоит моя подпись! Женщина захлебнулась в ванне. На этом дело закрыто. Вы говорили о каких-то странностях?
– Ну да, - подтвердил Мезомед. - Вот хотя бы результаты вскрытия. С вашего позволения, вскрытие проведено очень небрежно.
– Квалификация доктора Вебера не подлежит сомнению!
– Я этого и не утверждал! Но даже высокая квалификация не гарантирует, что у человека был хороший день. Мне кажется, что этот документ появился вообще без вскрытия. В нем описаны только этапы, из которых нельзя сделать никаких выводов. А самая необычная улика вообще осталась без внимания.
– Что вы имеете в виду, доктор Мезомед?
– Следы ароматических веществ на халате синьоры Аммер - смесь драгоценных древесных смол, таких, к примеру, как олибанум и бальзам дерева толу, из которых делают самые дорогие благовония в мире. Благовония, использующиеся только в Вати капе.
Буркьелло откашлялся, словно от дыма благовоний у пего запершило в горле.
– Интересно, - сказал он, осклабившись, - и какой вывод вы сделали? Надеюсь, вам не пришло в голову, что в этом деле замешано папство? - Старший прокурор рассмеялся и снова кашлянул. - Хорошенькая история! История действительно хороша! - повторил он несколько раз.
Когда он наконец успокоился и вытер пот с порозовевшего лица, Мезомед невозмутимо продолжил:
– Папство - нет. Но, возможно, курия?…
– Я вас не понимаю, - озадаченно произнес старший прокурор.
У Мезомеда был припасен еще один козырь. И он тут же его выложил.
– В журнале «СиагсНапо», - начал он с ходу, - появилось интересное журналистское расследование этого случая. Статья была написана репортером криминальной хроники Катериной Лимой.
– Боже мой, это имя мне известно! - Буркьелло умоляюще воздел руки. - Я ни во что не ставлю такой вид журналистики.
– Как бы там ни было, в статье были приведены факты, которые требовали проверки и которые нигде, кроме этой статьи, не встречались. Я связался с журналисткой. При встрече она показала мне фотографии, сделанные ею на похоронах Марлены Аммер.
– И что? К чему вы клоните, доктор Мезомед? Все похороны выглядят одинаково.
– Я готов опровергнуть ваше утверждение. Есть пышные похороны и не очень, с церковным богослужением и без него, но эти показались мне в высшей степени необычными. На похоронах Марлены Аммер присутствовали как минимум два кардинала курии, а может, и больше. На снимках запечатлены государственный секретарь Ватикана Филиппо Гонзага и глава Святой Палаты Бруно Моро.
Буркьелло вскочил с места и, сцепив руки за спиной, стал ходить вдоль своего стола. Затем он остановился, уставился в пол и тихо пробормотал:
– Я так не думаю.
– Эти фото не оставляют сомнений, - настаивал на своем Мезомед. - По крайней мере, относительно этих двух вышеназванных личностей. Я не доверяю высокопоставленным лицам Ватикана, но на снимках можно узнать и других членов курии.
– Ну и?… - Старший прокурор пронзительно посмотрел на Мезомеда. - Что это значит?
– Я бы сказал, что это само по себе уже необычно. Я не представляю, чтобы члены курии - хотя бы один! - появились у меня на похоронах. И вообще, откуда достопочтенным синьорам было известно, что тело Марлены Аммер выдали для захоронения? Почему эту жсч иципу похоронили анонимно? И почему на кладбище один из участников похоронной процессии велел журналистке Лиме достать из фотоаппарата карту памяти и отдать ему? Это лишь несколько вопросов, которые сейчас приходят мне па ум. Также нельзя отбрасывать предположение, что у курии есть определенные связи с римскими правоохранительными органами.
– Смешно! - Буркьелло недовольно покачал головой. Потом он подошел вплотную к Мезомеду и почти шепотом произнес: - Вы решили совсем загубить свою карьеру? Я дам вам хороший совет. Если уж вы попали в это болото, хотя бы не шевелитесь. Я, конечно, могу вас понять. Я тоже когда-то был молод и честолюбив.
«Могу себе представить», - вертелось у Мезомеда на языке, но он смолчал и вместо этого вежливо возразил:
– Речь идет не о честолюбии, синьор старший прокурор, а исключительно о законе и справедливости.
Буркьелло бесстыдно усмехнулся.
– Праведники должны много страдать. Так написано в псалмах.
– В псалмах случайно не написано, что право должно оставаться правом?
– А вы упрямец, доктор Мезомед. Остается только надеяться, что упрямство не приведет' вас к гибели. - В голосе старшего прокурора появились угрожающие нотки.
Мезомед почувствовал себя героем американского гангстерского фильма, в котором прокуроры всегда продажны и бессовестны.
Тут зазвонил телефон. Буркьелло снял трубку:
– Ргопго!
Мезомеду показалось, что его начальник отчитывается перед своим собеседником.
– Нет, - с подобострастием говорил старший прокурор, - это просто ошибка… Конечно, я об этом позабочусь и лично проконтролирую… Простите за беспокойство… Передайте поклон его высокопреосвященству!
Он повесил трубку и, повернувшись к Мезомеду, сказал:
– Вот так. Мы, надеюсь, поняли друг друга.
Глава 40
Двое суток государственный секретарь Филигшо Гонзага провел в Апостолическом дворце, в своих личных апартаментах с затемненными окнами. Он отказывался от пищи и никого к себе не пускал, даже личного врача понтифика, которого позвал на помощь кардинал Моро. Гон-заге хотелось побыть одному.
Ему трудно было вернуться к реальности. К тому же время от времени у кардинала начинались приступы сильного озноба; от дрожи сводило руки и ноги, как будто его тело находилось под высоким напряжением.
Как только тряска прекращалась, Гонзага вновь пытался собраться с мыслями. «Кто стоял за похищением?» - эта мысль не давала ему покоя. Врагов у него было достаточно, но лишь немногие интересовались Туринской плащаницей.
Он вспоминал искаженный громкоговорителем голос и какие-то обрывки разговора; на ум приходил тот факт, что у похитителя наверняка было теологическое образование. Именно этот факт и беспощадность происходившего указывала в первую очередь на Аницета - главу братства Fideles Fidei Flagrantes.
Если кто и знал о подлинности плащаницы, то, скорее всего, магистр. Гонзага лично вручил ему плащаницу, когда приезжал в замок Лаенфельс. И при этом речь тогда шла об оригинале, а не о копии. В этом Гонзага был уверен. По крайней мере, имен но это полотно хранилось в Ватикане. Он собственноручно вынул плащаницу из сейфа и обернул ее вокруг туловища.
«Нет, - подумав, решил государственный секретарь, - Ани-цет исключается». Насколько Гонзага помнил, он задавал незнакомцу вопрос, работает ли он на Аницета. И после долгих коле баний получил ответ: наоборот, Аницет работает на него. Так кому же принадлежал голос?
На утро третьего дня добровольной изоляции Гонзага ощутил чудовищный приступ голода. До этого воспоминание о свиных тушах, среди которых он сам болтался, как кусок мяса, напрочь отбивало аппетит. Теперь же он снял трубку телефона и велел принести завтрак. Он заранее предупредил монахинь, которые готовили еду кардиналам курии и самому понтифику, чтобы ему подали завтрак без колбасы и ветчины.
Немногим позже в дверь постучали: с подносом вошел мон-сеиьор Абат - личный секретарь кардинала Бруно Моро. Он принес желанный завтрак из блюд «Messagero» и «Osservatote Romano».
– Доброе утро, ваше преосвященство, во имя Господа, - произнес Абат. Он был свежевыбрит и одет в безупречно выглаженную сутану.
На Гонзаге был лишь пурпурный халат от Гаммарелли - папского кутюрье с Виа деи Сайта Кьяра.
– Где Соффичи? - прорычал он, увидев секретаря своего извечного врага.
Тот пожал плечами.
– Он до сих пор не объявился. Кардинал Моро хочет подключить полицию.
Гонзага поднялся с кресла, в котором сидел последние двое суток, погрузившись в свои мысли. Потом он подошел к среднему окну, раздвинул закрытые жалюзи и посмотрел на площадь Святого Петра. Большая площадь, окруженная колоннадой Бернини, в этот ранний час была еще тихой и пустынной.
Гонзага обернулся:
– Скажите кардиналу Моро, что я не хочу, чтобы он подключал к поискам Соффичи полицию. Соффичи появится точно так же, как и я. Возможно, он сидит сейчас на исповедальном стуле в базилике Сан Джованни в Латерано, или в Сан Пьетро-ин-Винколи, или в Санта Мария Маджоре.
