Опер с особым чутьем - Валерий Георгиевич Шарапов

постоянные головные боли. Советские войска штурмовали Зееловские высоты, а бравый капитан валялся на койке в одной из западных областей Польши. Доктора обследовали внутренности черепной коробки, удрученно качали головами. Врачебная комиссия приняла решение уволить капитана из армии. Комиссовали в середине мая, когда закончилась война и над всем Европейским континентом воцарились мир и покой. В финальной битве поучаствовать не довелось, но слезы жалости не лил – навоевался. Рвался во Вдовин, но пришлось навестить родной Новгород. Мать скончалась на третий день после его возвращения. От радости люди не умирают, но в данном случае что-то пошло не так. Переволновалась Надежда Ивановна, схватилась за сердце, срочно госпитализировали. В квартире жили переселенцы. С матерью мирились, а ее сына встретили в штыки. Ситуация абсурдная, у одного из этих людей были связи в обкоме. Квартиру захватили, как пираты торговое судно. В один из дней Павел обнаружил, что его прописка чудесным образом аннулирована. Экстренный случай, – объяснили в райкоме и даже не смутились, – суровая партийная необходимость. Можем предоставить комнату в заводском общежитии. И что вы нам суете свои медали и ордена?! Много вас таких по стране бегает! Ярость нахлынула на Горина, он вернулся в квартиру, выбил дверь (замки уже поменяли), начистил лощеную морду и спустил ее обладателя с лестницы. Остыл мгновенно, стал гадать, когда за ним придут: через час, два? Пришли через сорок минут. Десять суток ареста вылились в двадцать – поднял руку на ответственное должностное лицо! Абсурд расцветал махровым цветом. За что воевали? За ЭТИХ? Начальник отделения оказался мужиком понятливым, не злым. «Все понимаю, парень. Но и ты пойми. Когда-нибудь прижмем к ногтю этих зарвавшихся паразитов. Беру на себя ответственность: ты свободен. Отбрешусь как-нибудь. Бросай это дело – квартиру не вернешь. Снова отделаешь этого пуделя – помочь уже не смогу. Лучше уезжай. Или веди себя тихо». Комнату в общаге больше никто не предлагал. Город стал противен. Павел навестил могилу матери, привел ее в порядок. Пока сидел в кутузке, началось лето. Приступы головной боли умереннее не становились, порой настигали в людных местах. Хорошо, имелись деньги – получил офицерское довольствие за несколько месяцев. Что он тут делал? Разве здесь он должен находиться?!

Билет на поезд через Сланцы, сутки в общем вагоне. Вскарабкался на третью полку, где и спал, вцепившись в кронштейн – полка оказалась настолько узкой, что лежать можно было только на боку. Черные мысли лезли в голову. Храбрый офицер, трижды проливавший кровь, оказался никому не нужным. Он был уже не тем, терялся среди людей, становился усредненным гражданином – с такими же страхами, зависимостью от властей. Странно, даже мысль о Кате уже не вызывала трепетных томлений. Зачем он ей такой – побитый жизнью, сломавшийся, больной и даже без жилья?

Лето выдалось не жарким, случались дожди. Люди ходили в куртках и пальто – иногда расстегивали их. Город Вдовин произвел унылое впечатление. Замусоренный вокзал, какие-то цыгане, бродячие собаки. Станция не являлась транзитной – ветка на Псков была повреждена. Вокзал находился фактически в центре, в окрестностях улиц Пролетарской и Ленина. Здесь стояли приличные кирпичные здания, многие сохранили купеческий колорит. Тотальных разрушений не наблюдалось. Что могли, подлатали, остальное обнесли заборами. Дороги худо-бедно восстанавливали, работала техника. Город занимал обширную территорию к востоку от Чудского озера, районы в основном были малоэтажные. До войны здесь проживало тысяч двенадцать населения – возможно, и сейчас столько же, многие вернулись из эвакуации. Двухэтажные бараки тянулись во все концы города. Жилые дома чередовались промышленными предприятиями. До войны здесь работали заводы – рыбный, кирпичный, хлебный, льнозавод. Имелась спичечная фабрика, электростанция, молочный завод. Многие предприятия испытывали трудности, но уже запускались: выдавал продукцию кирпичный завод, оживала жизнь на промкомбинате.

Улица Тургенева находилась на западной окраине – люди подсказали. Горин отмотал половину пути, как что-то его остановило. Навалился страх настолько сильный, что поджилки затряслись. А вдруг уже не ждет, вышла замуж на скорую руку или обзавелась ухажером? Может, не живет уже в городе, мало ли что произошло? А он приперся… Страх был иррациональный, необъяснимый. Куда подевался решительный офицер-разведчик? Во что превращает людей пакостное гражданское болото? Повернул назад, бесцельно болтался по центру, где обстановка была более-менее сносной – мимо школы и больницы, действующей церквушки, городского Дома культуры, ухитрившегося сохранить помпезные колонны. Местный кремль на холме был взорван немцами при отходе, лежали в руинах собор, колокольня, сохранились лишь фрагменты стены.

Он бродил, пока не стало смеркаться, испытывая странные чувства. На странного прохожего косились люди. Город жил нормальной жизнью. Молодые люди бежали в клуб на вечерний киносеанс – показывали трофейный фильм с опереточным оформлением. Он посидел в пивной, приложился к кружке пива за 14 рублей. Пиво было дурное, кислое, без аромата. После него еще сильнее заболела голова. Он осилил полкружки, снова стал слоняться, пытаясь продышаться. Не идти же к любимой с этим амбре? Занесло в северные предместья. Там возвышались такие же бараки. Проезжая часть раскисла, под ногами поскрипывал дощатый тротуар. Уже понял: этим вечером к Кате не пойдет. Как-то странно развернулась жизнь. То, о чем мечтал, находилось в зоне пешей доступности – а он выдумывал предлоги, чтобы отсрочить визит! Стал искать место для ночлега, блуждал по городу, как бродяга, по дворам. В итоге снял жилье у благообразной пенсионерки Евдокии Семеновны Свечниковой. Женщина сидела у открытого окна, на вопрос прохожего, где тут можно снять комнату на ночь, бесхитростно поведала:

– У меня, сынок.

Вещей у клиента было, мягко говоря, немного – заполненный на треть вещмешок за спиной.

– Барак напротив, второй этаж, – сказала пенсионерка. – Там сын мой с невесткой жили, да только погиб он в сорок втором, а невестку в Германию в рабство угнали, там и сгинула наша Наташка… Только на ночь, сынок, никто жилье не сдаст. Участковый придет, протокол напишет. На ночь снимают те, кто приводит девиц непутевого поведения. Ты же не из этих? Снимай на неделю – девяносто пять рублей, меньше не могу… И не переживай, там хорошая отдельная квартира, свет есть, вода течет. Даже туалет имеется… если не боишься, что бачок от унитаза по башке даст.

Пришлось соглашаться. Средняя зарплата в стране подтянулась к 500 рублям. Сотня без малого за неделю – еще терпимо. И Евдокия Семеновна не производила впечатления разбойницы с большой дроги. Вода действительно текла, свет горел, бачок удалось закрепить вертикально с помощью ржавой велосипедной цепи. Пачка наличности (все, что осталось за душой) стала тоньше, но не