Золото Джавад-хана - Никита Александрович Филатов
— Очередная масонская ложа? — кивнул понимающе Салтыков и потянулся за стопкой.
— Боюсь, что тут дело намного серьезнее. У этой лиги есть свои люди и при дворе, и в государственных организациях… имеются даже осведомители среди самых радикальных революционеров. Члены лиги, по их утверждению, намерены парализовать зло, образовать железный круг около его величества и умереть вместе с ним, если ему суждено погибнуть.
— И для чего ты мне это рассказываешь, Алексей?
Унковский положил очередной горячий пирожок обратно на тарелку:
— Не хочу больше. Угощайся, сделай милость…
— Ну, так и зря! А я не откажусь.
— Я рассказал это, чтобы призвать тебя к разумной осторожности. По нашим сведениям, у них в организации составлен список… и ты в этом списке.
— Какая чепуха, ну что еще за список!
— Список лиц, причисленных к врагам престола и потому приговоренных к смерти.
По выражению лица и по голосу старого друга Михаил Евграфович сразу и совершенно отчетливо понял, что тот не шутит.
Салтыков-Щедрин давно уже привык к упрекам некоторых критиков в односторонности своего «безотрадного» взгляда на жизнь, в неумении отражать «современность». К тому, что его произведения расцениваются в определенных кругах как злая и едкая сатира, направленная против общественного и политического устройства, как чрезмерное кривляние и «шутовство относительно России, её истории, традиций, семьи и государственности».
Сам писатель всегда считал себя патриотом и полагал патриотизм непременной составляющей идеи общего блага народа. Он беспощадно и едко изобличал в своих произведениях чиновных взяточников, казнокрадов, бездельников и пустых болтунов, однако никогда не посягал на самые основы государственности. Михаил Евграфович был убежден, что огромную пользу стране могут принести только люди сознательные, развитые, активные. И что внутренняя политика, основанная на том, чтобы держать народ темным из-за того, что якобы просвещение порождает бунт, в корне неверна и пагубна для государственного развития. Да, Салтыков писал неоднократно, что невежественный гражданин удобен власти тем, что ей послушен. Просвещенный же патриот имеет собственное мнение, с которым власти приходится считаться.
И за это его вот так, запросто, некие заговорщики посчитали врагом государства, заслуживающим смертной казни? В буквальном смысле, наподобие того, как безумные нигилисты приговаривают на своих сборищах очередного губернатора…
— Откуда ты об этом знаешь?
Унковский опустил глаза:
— У меня нет права дать тебе ответ. Могу только сказать, что сведения достоверные и что я сам видел переписку между членами организации и некой аристократической особой, которая доверилась мне как своему адвокату[36].
— И все-таки ты, верно, шутишь? — с надеждой посмотрел на друга Салтыков. — Признайся, ведь ты шутишь, старый черт?
Но Алексей Михайлович отрицательно покачал головой.
— Но если так, то надо сообщить в полицию… или куда там? Да, Федор Федорович! Он-то наверняка подскажет, у него остались связи… — Салтыков смял и отбросил салфетку, порываясь подняться из-за стола: — Послушай, у меня среди знакомых есть один жандармский ротмистр… как его… ну, ты не знаешь…
Прежде, чем ответить, Унковский выдержал довольно продолжительную паузу.
— А кто тебе сказал, что это не они как раз и есть?
— О чем ты, Алексей?
— Подумай сам. Ревнители самодержавия. Опора трона…
Малороссийский суп остыл, и пирожки уже не выглядели так привлекательно, как несколько минут назад.
* * *
Вот уж что-что, а мысли графа Лорис-Меликова были далеки от преферанса — в последние дни государственные заботы не оставляли ему ни минуты свободного времени. Рабочий день его заканчивался теперь около полуночи, и потому сегодня Михаил Тариэлович опять сел в карету, а не отправился домой пешком.
От Зимнего дворца до квартиры его сиятельства на Большой Морской улице было рукой подать. Однако же и время было дорого — требовалось переменить мундир, пообедать и подготовить нужные бумаги, прежде чем возвратиться к вечерней аудиенции у государя.
— Трогай! — скомандовал адъютант, прежде чем занять место рядом с графом. Кучер тотчас выполнил распоряжение, лошади в лад застучали копытами, и карета с гербом заскользила по Дворцовой площади. Следом тронулись рысью два бородатых конвойных казака…
Перемены в судьбе и карьере Лорис-Меликова ни в коем случае нельзя было считать случайными.
Помимо нескольких лет службы на Кавказе, участия в Крымской и русско-турецкой войне, которые принесли графу репутацию храброго, но весьма осторожного командира, к своим пятидесяти шести годам он успел приобрести также изрядный дипломатический и административный опыт. В качестве военного начальника Южного Дагестана и градоначальника Дербента Михаил Тариэлович занимался водворением новых порядков среди горских племён, не имевших ранее никакого понятия о гражданственности — и немало в этом преуспел. В марте1863 года он был назначен начальником Терской области, командующим расположенными в ней войсками и наказным атаманом Терского казачьего войска, причем основную свою деятельность сосредоточил на водворении порядка и спокойствия в среде горского населения, которое продолжало ещё волноваться после недавнего покорения Кавказа. При этом, по воспоминаниям очевидцев, любые попытки со стороны горцев к открытому сопротивлению власти пресекались им очень решительно и сурово. Зато в отношении лояльных к власти мирных жителей граф Лорис-Меликов вел себя исключительно благожелательно — при нем получили освобождение от крепостной зависимости многие крестьяне Терской области, находившиеся во власти владетельных местных князей, разрешены были многие сословные поземельные вопросы. При нем горцы были впервые обложены государственной податью — однако вместе с тем значительно, до трехсот с лишним, увеличилось количество учебных заведений, а ремесленное училище во Владикавказе граф и вовсе учредил на свои личные средства.
С появлением в 1879 году чумной эпидемии генерал-адъютант и генерал от кавалерии граф Лорис-Меликов получил назначение временным Астраханским, Саратовским и Самарским генерал-губернатором с почти неограниченными полномочиями для борьбы с этой смертельно опасной болезнью. Михаил Тариэлович с успехом выполнил поставленную перед ним задачу. Но что еще более интересно и показательно для характеристики его личных качеств — оказалось, что из отпущенных в распоряжение графа четырёх миллионов рублей израсходовано было не более трёхсот тысяч, а все остальное вернулось в казну.
В апреле 1979 года Михаил Тариэлович получил назначение временным генерал-губернатором Харьковской губернии, где незадолго перед этим убили его предшественника, князя Дмитрия Кропоткина — с задачей, как говорили тогда, «спасительного устрашения». Затем принял командование войсками Харьковского военного округа. Исполняя свои обязанности, он заслужил уважение обывателей тем, что не прибегал к огульным репрессиям, несмотря на почти неограниченные полномочия, полученные для искоренения
