Фрэнк Толлис - Смертельная игра
— Мы будем чрезвычайно благодарны вам за любую помощь, — любезно ответил Райнхард.
— Но, конечно, вы понимаете, — предупредила француженка, — что я ничего не могу обещать, я просто служанка. Возможно, высшие силы позволят нам сделать несколько открытий сегодня, но, может быть, и откажут. Кто знает? Все, что я могу сделать, — это смиренно просить их быть благосклонными и молиться, чтобы они вняли нашей просьбе.
Она говорила прерывисто, щедро подкрепляя свои слова выразительной мимикой и жестами.
Либерман собирался ответить в скептическом тоне, но тут открылись двойные двери, и появились Ханс Брукмюллер и Козима фон Рат.
— Простите, господа, — сказала мадам де Ружмон. Она взяла Заборски под руку, и они грациозно пошли через комнату поприветствовать новых гостей. Маленькая женщина вскоре исчезла в широких объятиях большой.
Либерман был готов к тому, что появление Козимы фон Рат будет захватывающим зрелищем, и все же был поражен ее внешностью. Ее голову украшала шляпа, напоминающая головной убор какого-то египетского божества, а синее платье было сшито из ткани, которая мерцала и блестела при каждом ее движении. Живот обхватывал толстый желтый шнурок, а огромную грудь украшал большой золотой анкх. Шею Козимы фон Рат скрывали несколько складок розовой плоти, свисавшей с подбородка, а глаза ее были похожи на изюминки, вдавленные в кусок марципана. Впечатление было ошеломляющим. Она выглядела как призовая свинья, ярко украшенная для какого-нибудь деревенского праздника.
Несколько мгновений все взгляды были прикованы к Козиме фон Рат. Члены круга Шарлотты Лёвенштайн, разговаривавшие между собой, внезапно замолчали. Хотя Браун, казалось, меньше всех интересовался этим зрелищем и даже подмигнул белошвейке, которая тут же подняла веер, чтобы скрыть заговорщицкую улыбку.
Но вскоре всеобщее краткое оцепенение прошло, и разговоры возобновились.
— Итак, герр доктор, — прошептал Райнхард, — пришло время вам погрузиться в молчание, будто вы набрали в рот воды.
54
Все собрались за большим круглым столом. На их лица падал свет от колеблющегося пламени единственной свечи. Она отбрасывала тени, которые прыгали с одной стены на другую — покачивающиеся темные пятна.
Мадам де Ружмон попросила всех соединить руки на время длинного обращения к высшим духовным силам. Она говорила в старинной манере, которая указывала на средневековый источник этого заклинания — своего рода древний магический обряд.
— Я призываю и заклинаю тебя, дух Моракс, коего поддерживает всемогущество Бога, и я повелеваю тебе именами: Бараламенсис, Балдачиенсис, Помачис, Аполореседес и именами самых могущественных принцев Дженио и Лиачиде, министров Тартара и верховных принцев Трона Оправданий Девятого Круга. Я повелеваю именем Того, кто произнес это и свершил! Святыми и славными именами: Адонай, Эль, Элохим, Элоха, Саваоф, Элион, Эсцерхи, Иах, Тетраграмматона, Садаи…
Иветтта де Ружмон продолжала бубнить, а Либерман в это время изучал своих соседей: апатичного графа, нелепую наследницу и коммерсанта. Он повернулся, чтобы рассмотреть остальных: невозмутимого банкира и его жену, фокусника-мошенника и белошвейку. Какое разношерстное собрание! Даже странно, что пути всех этих людей пересеклись в квартире Шарлотты Лёвенштайн. Скорее всего именно один из них виновен в ее убийстве. Но кто? Лица их были такие разные, но же — растерянные. Глядя на них, Либерман не мог с уверенностью сказать, кто именно убийца.
Комнату наполняло насыщенное благоухание, как от церковного кадила. Но вокруг не было видно ничего, что могло испускать этот запах: ни край рясы священника, ни раскачивающаяся цепь кадила не появлялись из загадочной темноты. Либерман взглянул на Райнхарда, который, в свою очередь, озадаченно посмотрел на него.
Хотя Райнхард не произнес ни слова, на его лице отчетливо читался вопрос: «Откуда этот запах?»
Либерман покачал головой.
— Приди! Приди, предстань перед кругом, — продолжала француженка свое заклинание, — в простой человеческой форме, не ужасной и не уродливой, незамедлительно… Приди к нам из любой части света, где ты есть и ответь на наши вопросы. Предстань лично, в видимой форме, и яви то, что мы желаем, повинуясь вечному и живому Богу Гелиоруму.
Мадам де Ружмон замолчала, и наступившую тишину нарушил звук монеты, упавшей на пол и кружившейся на одном месте.
— Аппорт, — сказала Козима фон Рат.
Фрау Хёльдерлин энергично закивала в знак согласия.
— Заклинаю тебя, — продолжала Иветта де Ружмон, — также великим и истинным Именем твоего Бога, которому ты обязан подчиняться, именем того Короля, которому ты повинуешься, приходи без промедления; приходи и исполни мое желание, будь со мной до конца в осуществлении моих намерений.
В темноте послышался звук, напоминающий царапание, будто маленькие коготки скользнули по дереву. Только Либерман к Райнхард обернулись, вглядываясь в темный дальний угол комнаты. Фрау Хёльдерлин наклонилась немного к Либерману и шепотом отрывисто предостерегла: «Нет, герр доктор. Не смотрите в темноту».
Либерман хотел было спросить почему, но, вспомнив, что он чужой здесь, только улыбнулся и снова стал наблюдать за мадам де Ружмон, черное атласное платье которой в тусклом свете было почти невидимым, поэтому казалось, что голова ее отделена от тела. Безмятежное лицо мадам де Ружмон плыло в воздухе, как пузырь эктоплазмы.
— Я заклинаю тебя невыразимым именем, которому послушны все создания; могущественным Тетраграмматоном Иеговы, которым побеждены все элементы: воздух разделен, огонь порожден, море отброшено, земля сдвинута, и вся тьма вещей небесных, вещей земных, вещей адских содрогается и трепещет. Говори со мной!
Приказ Иветты де Ружмон потонул в напряженной тишине. Скрипнул чей-то стул, и Либерман услышал легкий астматический свист при выходе воздуха из легких фрау Хёльдерлин.
Ожидание разворачивалось, как рулон ткани, и с каждым оборотом напряжение усиливалось. В конце концов блаженная улыбка осветила встревоженное лицо мадам де Ружмон.
— Я вижу его… — прошептала она, голос ее дрожал от еле сдерживаемого волнения. — Он здесь. Добро пожаловать, о Дух! Добро пожаловать, Моракс!
Либерман почувствовал в воздухе какое-то движение, легкий сквозняк, как будто в дальней комнате хлопнули дверью. Пламя свечи закрутилось и вспыхнуло, выпустив тонкое облачко голубого дыма. Было очевидно, что прибыл дух, призываемый мадам де Ружмон.
— Добро пожаловать, — хором прошептали все остальные. Фрау Хёльдерлин и Натали Хек отпустили руки Либермана.
— Моракс, — начала француженка, — мы, живущие в неведении, просим тебя о помощи. Мы хотим связаться с нашей сестрой Шарлоттой, которая недавно перешла из этого мира в иной, из тьмы в свет.
В колеблющемся свете свечи лицо Иветты де Ружмон неожиданно изменилось: лоб пересекли глубокие морщины, челюсть выдвинулась вперед. Ее веки затрепетали и поднялись, открывая только блестящие белки глаз. Она произнесла мужским голосом без каких-либо признаков французского акцента: — Она здесь, мадам.
Некоторые из присутствующих охнули. Либерман заметил, что граф схватился за сердце.
— Я вижу молодую женщину с золотистыми волосами и сияющей улыбкой… Но она не может успокоиться. Ее душа встревожена. В чем дело, дева? Почему ты не можешь предаться вечному покою? А-а-а… Меня убили, говорит она, и я не могу быть спокойна, пока совершивший грех не понесет наказание…
Голос медиума вернулся к обычному сопрано, ее веки опустились:
— Значит, душу Шарлотты не унес демон?
— Нет, мадам, — ответила она тенором, и снова показались белки глаз. — Ее убил смертный земным способом… и этот страшный человек находится сейчас среди вас.
Натали Хек вскрикнула, послышались протесты. Фрау Хёльдерлин перекрестилась, а Козима фон Рат вытащила большой платок и промокнула капельки пота на лбу. «О, мадам, — прошептала она, — о, мадам». Заборски бормотал «Иисусе, Иисусе». Брукмюллер невозмутимо смотрел на свечу, а Хёльдерлин обнял жену за плечи. Либерман поймал взгляд Брауна. Молодой человек цинично улыбнулся, пожал плечами и отвернулся.
— Есть ли среди вас кто-нибудь по имени Натали? — спросила мадам де Ружмон тягучим голосом Моракса.
Даже в полумраке было видно, как побледнела белошвейка. Она отчаянно замотала головой.
— Нет, — шептала она, — это не я, клянусь.
— Натали, — торжественно объявил Моракс. — Эта женщина хочет вам кое-что сказать.
Всеобщее волнение стихло, и в комнате наступила абсолютная тишина. Свеча снова затрещала, и капелька горячего воска упала, оставив след в виде повисшей тонкой ниточки.
— Натали?
Либерман почувствовал, как вздрогнула сидевшая рядом с ним маленькая белошвейка.
