Мальтийский крест Павла Первого - Наталья Николаевна Александрова
Она продолжила стрижку, я ей ассистировала.
— Теперь машинку номер два… — командовала моя подруга, — теперь ножницы…
Она поработала еще несколько минут, а потом последовал следующий приказ:
— А теперь зеркало!
Я не поверила своим ушам, но Жанна строго повторила, и я послушно протянула ей зеркало. Она поднесла зеркало к морде Изольды и спросила на полном серьезе:
— Ну что, нравится?
И что вы думаете? Изольда повернулась к зеркалу левым боком, правым, потом встала прямо и наконец удовлетворенно залаяла.
— Ну вот, видишь, тебе самой нравится! — проговорила Жанна. — Я же тебе говорила! И Тристан будет в восторге!
Я тоже посмотрела на Изольду.
Вы когда-нибудь видели ирландского волкодава? Наверное, любители этой породы находят в ней что-то хорошее, я охотно верю. Но зверя страшнее ее трудно себе представить. Так вот, Жанна умудрилась сделать из Изольды просто модель!
Жанна явно была довольна результатом своего труда.
— А это ведь первый такой опыт в моей практике! — сообщила она гордо. — Раньше я стригла только небольших собак, самая крупная клиентка была королевским пуделем, а теперь сразу ирландский волкодав… нужно будет внести это в свое резюме!
Она собрала инструменты и подошла к двери.
Дверь оказалась заперта снаружи.
— Что это она нас заперла… — пробормотала Жанна недовольно и постучала в дверь.
Ничего не произошло, и Жанна постучала громче.
— Да что она, заснула там, что ли? — и она заколотила в дверь кулаками и ногами.
Наконец за дверью раздались осторожно приближающиеся шаги, скрипнул замок, и дверь открылась. На пороге стояла горничная, она опять что-то жевала.
— Так вы живы? — проговорила она удивленно, и даже перестала жевать. — А я думала…
— Думала она! — фыркнула Жанна.
В это время у нее в сумочке снова зазвонил телефон.
— Ответь, — попросила она меня. — Ты же мой ассистент, а у меня руки заняты…
Я включила громкую связь, чтобы Жанна могла слышать разговор, и нажала кнопку ответа.
Раздался недовольный женский голос:
— Что вы не отвечаете? Я уже третий раз звоню! И почему вы до сих пор не приехали? Нашей собачке вечером нужно идти на выставку, а вас до сих пор где-то черти носят!
— Вашей собачке? — переспросила Жанна, бледнея на глазах. — Какой собачке?
— Как — какой? Чихуа-хуа Цара Леандр, между прочим, чемпион породы! Она ждет вас уже два часа!
— Чихуа-хуа? Цара Леандр? А какой, простите, у вас адрес?
— Как — какой? Я ведь вам сбросила еще вчера! Березовое шоссе, дом шестьдесят девять!
Жанна посмотрела на горничную, которая все еще с глубокомысленным видом жевала свою резинку, прикрыла трубку рукой и спросила:
— А у вас какой адрес?
— Березовое шоссе, дом девяносто шесть.
— Ох! — Жанна схватилась за голову. — Поехали скорее отсюда… мы не ту собаку подстригли…
Горничная нас не удерживала, похоже, ей все было по фигу.
— Черт, столько времени зря потеряла! И денег не заплатят! — Жанна проехала мимо нескольких домов.
Шестьдесят девятого среди них не было.
— Черт, где же он…
По обочине шоссе шла озабоченная женщина средних лет с хозяйственной сумкой в руке. Жанна затормозила, опустила стекло и спросила:
— Женщина, извините, не подскажете нам, где здесь дом шестьдесят девять?
— Шестьдесят девятый? — прохожая приложила руку козырьком, взглянула из-под нее на Жанну. — Это вам, наверное, Софья Александровна нужна?
— Очень может быть. Если у нее есть чихуа-хуа…
— А, собачка такая маленькая? Ну, это вам точно к Софье Александровне.
— Ну и как же ее найти?
— А это вам нужно по этой тропиночке идти, мимо кладбища пройдете, и будет тот самый дом.
— А что — на машине никак не проехать?
— Можно и на машине, только это гораздо дольше получится. Это вам надо вернуться на шоссе, проехать до развилки на Капустное, там повернуть до следующей развилки, еще раз повернуть, выехать на Торфяную дорогу и по ней еще пять километров…
— Ох, нет, лучше мы по этой тропиночке пройдем!
— Вот и я говорю — так оно лучше будет! Так вы за десять минут дойдете! — и женщина пошла своей дорогой.
Жанна поставила машину на обочину, заглушила мотор, достала из багажника свой неизменный чемоданчик, и мы пошли по тропинке, извивающейся между отцветшими кустами сирени.
Мы шли так несколько минут.
Тропинка очередной раз свернула, и перед нами показалась небольшая часовня в готическом стиле.
Я остановилась как вкопанная.
Над входом в эту часовню был высечен в камне крест с расширяющимися концами. Точно такой же, как на том злополучном перстне, который я нашла в спальне убитого императора. Мальтийский крест.
— Подожди, — попросила я Жанну, — подожди минутку, я хочу здесь кое-что осмотреть.
— Нашла время! Я уже и так опаздываю!
— Ну, буквально две минуты!
— Ладно, смотри что хочешь, а я пойду, потом догоняй меня, — и она побежала вперед по тропинке.
— Да, я скоро!
Вот сама не знаю, для чего я сунулась в эту часовню, наверно представила, какое лицо будет у Бурнуса, когда я явлюсь сегодня пред его светлые очи и признаюсь, что статью и не начинала.
Нет, такого, конечно, говорить не следует, а то он меня тут же выгонит взашей, но какие-то наметки нужно ему показать. И тут очень кстати я вижу часовню, так что грех не воспользоваться случаем и хотя бы не сфотографировать мальтийский крест. Потом у Леокадии выясню, что за часовня, она все знает.
Я обошла часовню и увидела несколько заросших травой надгробных памятников. Ну да, та женщина ведь говорила, что тропинка пройдет мимо кладбища…
Я подошла к одному из памятников, прочла полустертую временем надпись.
Готическими буквами, вьющимися, как виноградная лоза, было выведено имя — Кондратий Левенберг. Ниже — неразборчивые цифры, даты жизни. И здесь, на этом камне, тоже был высечен такой же необычный крест…
На других надгробиях стояли другие имена, но фамилия та же самая — Левенберг. И на каждом камне был высечен такой же крест с расширяющимися концами. Видимо, здесь находилось маленькое семейное кладбище.
Я переходила от могилы к могиле, и вдруг, выйдя из-за купы деревьев, увидела старый дом.
Это был двухэтажный деревянный дом с мезонином и большой застекленной верандой — конечно, не помещичья усадьба, а просторная пригородная дача, каких очень много было в окрестностях Петербурга в конце девятнадцатого века и из которых до наших дней сохранились единицы.
Я с любопытством разглядывала этот дом — как вдруг его дверь с ревматическим скрипом открылась и на крыльцо вышел худощавый мужчина лет пятидесяти, с острой бородкой и пристальными темными глазами, в которых было
