Тери Браун - Порожденная иллюзией (ЛП)
– Вы можете сократить их до двух? – уточняет доктор.
Мама поворачивается к Жаку, и тот качает головой:
– Нет. У нас контракт на четыре шоу в неделю, со среды по субботу. Боюсь, мы его потеряем, если урежемся.
Доктор хмурится, отчего его усы обвисают еще больше:
– Думаю, юной леди следует какое-то время выступать лишь дважды в неделю. Ей необходимо отдохнуть. После серьезной травмы нужно больше, чем несколько дней, чтобы восстановить силы. – Он склоняет голову – такой насупленный, что похож на грустного моржа. – Она молода. И наверняка сможет вернуться к нынешнему графику за пару недель.
После его ухода повисает оглушительная тишина.
У мамы на лбу и вокруг рта залегают морщины. Хочется заверить ее, что я в порядке и такого больше не случится. Но откуда мне знать, если я понятия не имею, как остановить видения? Представлять несуществующие ножницы, разрезающие ленту? Здесь это не сработает. Жаль, я не спросила совета у Коула.
– Я заменю ее, если хотите. Нельзя нагружать Анну, вдруг ей станет хуже. – Оуэн смотрит на меня с сочувствием.
Я отвечаю свирепым взглядом. А ему какое дело? Знаю, это несправедливо, он ведь так мил со мной… Я скрещиваю руки на груди и отвожу глаза.
Жак хмурится, мама подбадривающее поглаживает его по плечу:
– Это всего лишь две ночи в неделю в течение четырнадцати дней. Итого – четыре выступления. В конце концов, это же почти ничего не меняет?
– Надеюсь, нет. Я поговорю с распорядителем.
– Отлично! – Мама сияет, как будто все просто прекрасно.
Ну конечно. Она же добилась своего. Я расстроено отворачиваюсь к стене.
– Замечательно! Вот и определились. И моя бедная девочка получит необходимый отдых.
– Не поймите меня неправильно, – нерешительно начинает Жак. Я поворачиваюсь, и он, сдвинув брови, глядит на Оуэна: – Но твои фокусы не такие сложные, как у Анны. Боюсь, зрители заскучают.
Я изумленно округляю глаза. Очень лестно, что Жак такого высокого мнения о моих талантах.
– Не проблема, – отмахивается мама. – Анна может научить его своим трюкам.
Внутри все сжимается. Моим трюкам? Вот уж нет. Оэун, должно быть, видит выражение моего лица, потому что торопится успокоить:
– Нет, я не трону твои номера, просто доработаю собственные. Обещаю, дядя, никто не заскучает.
Я пробую разобрать эмоции Оуэна, но сегодня они такие же путанные, как у Жака. Устав от всех, я откидываюсь на диван и закрываю глаза. Все это неважно, если мои видения сбудутся, и нам с мамой грозит плен и смерть от рук безумца. Но вдруг доктор прав? Наверное, я просто истощена, и это сказывается на видениях.
– Мы могли бы сократить шоу, – задумчиво произносит Жак. – Но Анна прославилась своими фокусами.
– Но ведь все приходят увидеть меня, – быстро вставляет мама. – И она по-прежнему будет выступать дважды в неделю.
– Тогда решено.
Я пытаюсь отгородиться от них и сосредоточиться на видении, однако водоворот чужих эмоций слишком силен. Необходимость посоветоваться с Коулом граничит с физической болью. Вдруг он поможет мне выяснить смысл этих пророчеств. Я обязана заставить его поговорить со мной.
* * *
На следующий день я чувствую себя усталой и измученной, но все же решаю пойти на прогулку с Оуэном. С нетерпением жду с ним встречи. Мне важно знать: те ощущения во время танца – это начало чего-то настоящего или просто иллюзия, навеянная огнями, музыкой и волнением. Прошлым вечером Оуэн, конечно, раздражал меня до ужаса, но вчера меня все раздражали. Вот, что получается, когда на тебя накатывают видения о страданиях собственной матери.
Оуэн веселый и милый, и все так просто, когда я с ним. Разве не именно такой должна быть любовь? Я беру пальто и спешу по коридору.
– Выглядишь, как королева осени! – восхищается Оуэн, имея в виду мое шерстяное платье цвета жженой умбры.
Я закатываю глаза, и он усмехается.
– Не уверен, что прогулка так скоро после обморока – хорошая идея, – волнуется Жак. – Не задерживайтесь слишком долго.
Я вскидываю бровь. Я все еще не выяснила, что он тут делал в тот день, когда я видела его выбегающим из нашего дома, но теперь в присутствии импресарио чувствую себя гораздо спокойнее.
– Просто не хочу, чтобы ты переутомилась, – объясняет он. – Завтра выступление.
– Ты хуже старухи, – протягивает развалившаяся на диване мама.
Жак краснеет и бросает на нее неодобрительный взгляд.
– Нам пора, – говорю я Оуэну, не желая слушать дальнейшую перепалку.
В последние дни напряжение между мамой и Жаком стало невыносимым. Нравится мне это или нет, но он хорошо способствует нашему успеху. А мама, как всегда, все хорошее портит.
Мы спускаемся вниз, и тут из своей квартиры выходит Коул. Я с трудом сглатываю, когда он отступает, освобождая нам дорогу.
– День добрый, дружище. – Оуэн приподнимает шляпу.
Коул отвечает тем же, однако глаза его направлены на меня. Я посылаю нить, как он меня учил, и успеваю уловить беспокойство, прежде чем сосед отгораживается щитом. Хотя даже после этого я все еще чувствую сильные волны чужих эмоций. Поначалу это сплошная мешанина, но вот одна эмоция вырывается вперед, чтобы тут же исчезнуть в общем потоке. Это… ликование?
Оуэн ведет меня вниз по ступенькам. За спиной я слышу шаги Коула и, не в силах сдержаться, оглядываюсь. Хочу предупредить его, чтобы был осторожен, но он отворачивается и уходит в противоположном направлении.
Оуэн протягивает руку, и я вкладываю свою ладонь в его.
– Этот англичанин нагоняет тоску.
В груди все сжимается, когда я вспоминаю смех Коула.
– Нет, он просто спокойный. А на самом деле весьма мил.
– Как скажешь, куколка. Поверю на слово. Но меня от него в дрожь бросает.
На меня накатывает раздражение.
– Я тебе не куколка.
Оуэн слегка сжимает мою руку:
– Прости, привычка.
Затем смотрит на меня своими голубыми глазами, я замечаю в них раскаяние и пожимаю его ладонь в ответ. Когда же останавливаюсь, чтобы завязать шарф, позади раздается голос:
– Анна.
Я оборачиваюсь и вижу, что к нам идет доктор Беннет. Тело охватывает напряжение, Оуэн рядом со мной вздрагивает. Что Беннет делает здесь, возле моего дома?
Взяв мою руку, он склоняет голову.
– Надеюсь, вы не возражаете, – говорит, и его серые глаза так искренни, – я позвонил Синтии, чтобы узнать, где вы живете. Хотел лично извиниться за вчерашнее поведение миссис Линдсей. Я понятия не имел, что она настолько неуравновешенна, иначе ни за что бы не привел ее на встречу с вами.
Желудок сжимается, стоит вспомнить ее безумный взгляд…
– Откуда вы могли знать? У меня уже не в первый раз возникают с ней проблемы.
– Я так и понял. Она все говорила какую–то ерунду, мол, вы с матушкой лишили ее клиентов. И еще что-то о… крысе?
Я вздрагиваю. Значит, миссис Линдсей уже давно нас преследует. Не в силах говорить, просто киваю.
Доктор похлопывает меня по руке:
– Что ж, теперь можете не волноваться, дорогая. Вчера ее забрали полисмены, и, если не ошибаюсь, вскоре отправят в клинику Уилларда для умалишенных на севере штата.
Я осторожно вздыхаю с облегчением. Осталось еще слишком много вопросов, чтобы удовлетвориться тем, что именно миссис Линдсей ответственна за мое похищение и хотела навредить маме. Однако как же хорошо, что отныне о ней можно не беспокоиться!
Я от всей души улыбаюсь доктору Беннету:
– Спасибо огромное, что пришли и сообщили.
Он склоняет голову и коситься на Оуэна, который все это время молчал.
– Прошу прощения, грубо с моей стороны… Доктор Беннет, это мой друг – Оуэн Винчестер. Оуэн, это доктор Финнеас Беннет, он читает лекции в Новой Церкви.
Они пожимают друг другу руки, и я молю, чтобы доктор не заговорил о моих способностях.
– Вы ведь куда-то направлялись. Не буду вас задерживать, просто хотел поделиться новостями. – Он снова кивает и уходит по той же улице, откуда пришел.
Мгновение я смотрю ему вслед; желудок беспокойно сжимается. Неужели мы с мамой только что избежали опасности?
Все ведь закончится с исчезновением миссис Линдсей?
– Ты не рассказывала мне о миссис Линдсей, – говорит Оуэн.
Мы останавливаемся, прежде чем перейти дорогу, затем двигаемся к парку.
– Да. Слишком много всего произошло, у меня вылетело из головы. К счастью, теперь все кончено.
Не хочу это обсуждать. Облегчение от полученной отсрочки еще слишком ново, чтобы им делиться.
День холодный и пасмурный, что почему-то кажется весьма уместным; листья с деревьев почти опали, парк выглядит одиноким и наводит тоску. Мы медленно бредем по тропинке, и я замечаю, что даже Кротонская дамба кажется печальной. Уже есть проекты по ее замене, потому, наверное, она чувствует, что дни ее сочтены.
