Клод Изнер - Полночь в Часовом тупике

Арно Шерак лег на спину, вдохнул, задержал дыхание и все-таки застегнул серые саржевые брюки, которые на нем не сходились.

— Я говорил с Рафаэлем Субраном, и он поведал мне версию, которая чуть-чуть расходится с вашей. Он уверял меня, что Робера Доманси застали за воровством денег из кассы.

— Какая ерунда! Да никогда в жизни, он врет. Это из-за него пришлось прекратить это жульничество, поскольку он требовал бо́льшую часть пирога в обмен на свое молчание. А выигрыши он все проигрывал в Лоншане, он фанатик скачек.

— Как! И он тоже?

— Почему вы сказали «и он тоже?» — воскликнул Арно Шерак, наконец решившись показаться.

Виктор прыснул со смеху.

— Да так, к слову пришлось… Простите, вы забыли застегнуть…

Актер посмотрел вниз и покраснел.

— Ширинку. Одно из двух: либо я слишком много набрал в рекордно короткий срок, либо этот костюм шили на карлика.

Ночь обволокла район тьмой, рассеять которую тщетно пытались два или три газовых фонаря. Виктор ломал голову над откровениями Арно Шерака, забыв о маршруте. Когда он заметил, что сошел с проспекта Опера, он уже был на улице Пти-Шан. Он ублажил себя сигареткой и пошел вдоль Национальной библиотеки до остановки фиакров на площади.

Сзади раздался какой-то неясный шум, который сперва его совсем не встревожил. Он не смог объяснить, почему внезапно он осознал: этот шелест подошв по мостовой означает, что его преследуют. Он выбрал самую простую тактику: остановиться и вновь пойти вперед, оставаясь при этом начеку. Шаги повторили его ритм, они затихли и послышались вновь одновременно с ним. Он похолодел от ужаса. Сейчас на него нападут. Если он выживет, может быть, он, весь израненный, в крови, сумеет добраться до улицы Фонтен. Ужас Таша уступит место гневу, когда она поймет, что он вновь начал расследование. То, что было всего лишь подозрением, перерастет в уверенность. Она потребует развода, увезет Алису. А он зачахнет в одиночестве. Это нагромождение катастроф, которое он вообразил себе в тот самый миг, когда выбрасывал окурок и давил его каблуком, разбудило в нем бойца. Лучше самому пойти навстречу опасности. Он рванулся к незнакомцу, который прятался под аркой, и схватил его за грудки.

— Если вы взялись за старое, я вовсе не собираюсь терпеть насилие, я клянусь, так вас растрясу, что костей не соберете, и пусть это будет для вас уроком.

— За старое? Уроком? — оторопел незнакомец. — Вы меня с кем-то путаете.

— А с какой стати вы следите за мной?

— Я жду подходящего момента, чтобы с вами поговорить.

— Вы, собственно, кто?

— Рафаэль Субран.

Виктор вцепился покрепче.

— Вы собираетесь поступить со мной так же, как с Шарлиной Понти!

— Черт, вот этого я и боялся, — пробормотал Рафаэль Субран, тщетно пытаясь высвободиться. — Этот дурак Шерак вам порассказал всяких небылиц. И вы ему поверили!

— Чему мне верить — это мое дело. Из его рассказа понятно, что вы если не преступник, то точно шантажист! И уж точно не самая достойная личность. Вот вам совет: если хотите продолжать преступную деятельность, лучше поезжайте отдохните в деревню, да подольше. Или же целиком и полностью посвятите себя искусству, а не то многообещающая карьера молодого дарования оборвется в сырой и холодной тюремной камере.

Рафаэль Субран наконец сумел высвободиться и кубарем помчался в направлении галерей Пале-Рояля.

Глава пятнадцатая

Хельга Беккер переживала свою вторую молодость. Под ее увядающей оболочкой таились чувства, которые прежде ей были вовсе не свойственны, — если не считать краткого периода романтической юности, когда она мечтала о прекрасном принце. На этот раз все было иначе. На этот раз тело заявляло свои права. Физическая любовь преобразила ее. «Интересно, это я благодаря велосипеду стала такой резвой? — мысленно вопрошала она себя. — Или, правда, Вильгельм — тот, кого я ждала всю жизнь в сердце своем?»

Своим восторгом необходимо было поделиться с близкими по духу людьми. Кто лучше Виктора Легри, другого адепта велосипедного спорта, способен разделить с ней радость, даже если она — поскольку стыдливость не позволяет — не может открыть ее причины. «Ведь мы же еще не женаты с Вилли… К счастью, осталось ждать только три недели».

Каково же было ее разочарование, когда она столкнулась с Мишлин Баллю, которая стоически выслушивала излияния бывшего профессора Мандоля!

— А мсье Легри сегодня нет? — огорченно спросила Хельга.

— Он разговаривает с Жозефом в служебной комнате, — сухо ответила консьержка.

Она не испытывала особой симпатии к велосипедистке, и потому, изобразив недовольство — как же, ее потревожили посреди такого интересного разговора, — вновь обернулась к собеседнику.

— Ну что, поскольку нам осталось всего три дня до катастрофы, должны ли мы в самом деле опасаться столкновения с кометой? Потому что я что-то не чувствую себя вполне в силах покинуть мою привратницкую, хотя это и источник непосильного труда, ни даже Альфонса, хотя он и Бог знает как надоел мне со своим бельем, которое то и дело приходится чинить! — пробубнила Мишлин Баллю.

— О моя бедная мадам, представим себе комету, масса которой вместе с хвостом в два раза больше массы Солнца, — как та, что мы наблюдали в 1811 году. Бац, она врезается в нашу планету! Пожар, который последует за этим, будет таким огромным фейерверком, что вам уже не нужно будет открывать двери или латать рубашки вашего кузена. Но можете быть уверены: 13 ноября наша старая добрая планета всего-навсего пройдет через кольцо небольших астероидов, она уже выпутывалась из подобных ситуаций в 1799, в 1833 и в 1866 годах. Если повезет, мы будем присутствовать при самом великолепном (и совершенно безопасном) зрелище множества падающих звезд, которое только можно себе представить, — объяснил бывший профессор Мандоль.

— А нет вероятности, что они повалятся на Париж?

— Никакой. Мы выживем. Зато вот нашим потомкам придется несладко: через десять миллионов лет они увидят, как погаснет Солнце. Возможно, что примерно в 2167 году земной шар будут населять больше двенадцати миллионов жителей, и тогда ужасный голод погубит род людской. Так что спите спокойно, у вас в запасе еще двести семьдесят лет.

— А вот у меня сегодня утром не так много времени. А нельзя ли как-то прервать их междусобойчик? — Хельга Беккер показала на Виктора и его зятя.

— Попробуйте, на ваш страх и риск, — пожала плечами Мишлин Баллю.

Двое заговорщиков, заметив, что на них обращено всеобщее внимание, отошли подальше.

— Рафаэль Субран — лицемер и обманщик, — заметил Жозеф.

— Вы меняете мнения, как перчатки. То у вас подозреваемый Луи Барнав, то первый попавшийся тип.

— После того, что вы мне рассказали… Признайтесь: тут есть о чем призадуматься. Все одно к одному! Субран играет на скачках, трое убитых тоже этим увлекаются. Они связаны между собой, и Барнав тоже при деле, поскольку он кучер омнибуса линии AQ, который возил весь этот бомонд.

— Но фамилии Субрана нет в списке свидетелей.

— Наверняка смылся до прихода полиции.

— Он не слишком-то похож на убийцу, типичный шантажист, да к тому же еще и трус. Дело это непростое, слишком много веревочек связано в узел. Неоспоримый факт: смерть Флорестана Ноле. Имя его няни: Лина Дурути. Лина, Шарлина, не одна и та же ли это женщина? Тогда устанавливается связь между ней и Субраном. Единственный способ раскопать что-то из прошлого Лины Дурути — отправиться в Бисетр.

— А как проникнуть в эту крепость?

— Тревога! — шепнул Виктор, хватая первую попавшуюся книгу. — А что вы думаете, Жозеф, об этом издании «Мемуаров мессира Роже де Рабютена, графа де Бюсси?» 1704 года? Не был ли он кузеном мадам де Севиньи?

— Какая муха вас… Ох, — выдохнул Жозеф, заметив Ихиро Ватанабе. Как только он зашел в магазин, бывший профессор Мандоль и Мишлин Баллю немедленно бежали с поля боя.

Хельга Беккер поздоровалась с ним: в каком-то смысле он не хуже книготорговца подходил для того, чтобы выплеснуть на него избыток эмоций.

— У меня есть новая информация, с которой я хотел бы поделиться с мсье Мори, — сказал он.

— Его что-то не видно. А вот расскажите этим двум господам, они будут в восторге, — посоветовала Хельга.

Ихиро Ватанабе посмотрел на парочку в подсобке и помотал головой:

— Они презирают статистику, им лишь бы поразглагольствовать. Жалко. Один английский экономист вычислил, что за двенадцать месяцев он произнес одиннадцать миллионов восемьсот тысяч слов. Сколько среди них лишних! Он еще к тому же насчитал 12 сотен рукопожатий, хотя эта практика совсем не так распространена в Великобритании, как здесь. Скольким идиотам он только не сказал «Здравствуйте!» Это еще одна деталь, которую необходимо отметить в книге, которая станет открытием для публики! Scripta manent[59], как говорили римляне.