Евгений Сухов - Волчья каторга
— Прошу прощения, сударь, за столь поздний визит, — вежливо проговорил господин. — Я постоялец из второго нумера, сосед ваш, так сказать. Прослышал, что вы часами и принадлежностями всякими к ним торгуете. Не позволите ли посмотреть на ваш товар? Меня интересуют брелоки и цепочки…
— Да ради бога, — раскрыл перед гостем двери Стасько. — Проходите и смотрите себе.
— Вы, я вижу, не один, — немного стушевался Георгий. — Мое присутствие, верно, вас стеснит…
— Ничуть не стеснит, — улыбнулся Стасько, который после месячного ничегонеделания был рад любому потенциальному покупателю, — заходите и располагайтесь…
Георгий зашел, огляделся, присел к тумбочке, на которой как раз были разложены горкой цепочки и брелоки, и принялся разбирать их и осматривать.
Во все время разговора Стасько с купцами Георгий обдумывал, как он проделает задуманное… Вот купцы уходят, и они остаются одни. Георгий оглушает Стасько, тот теряет сознание, он забирает самые дорогие часы, деньги и уходит. Но… Стасько очухивается, поднимает тревогу. Набегают фараоны, на него, Георгия, объявляется охота, и его берут прямо на станции. Нет… Такое уже было и закончилось весьма скверно. Нужно, чтобы шухер поднялся как можно позже, когда он будет уже далеко отсюда, а лучше — уже в Москве. И ищи потом ветра в поле… Стало быть, надо затемнить Стасько на «глухую». И обставить все так, будто он спит. После чего немедля сваливать отсюда втихую со сламом…
Георгий сидел в сторонке, в разговор не встревал, да, собственно, на него никто не обращал внимания. Верно, забыли даже, что он есть. Так он и просидел едва ли не до трех часов пополуночи, когда купцы, распрощавшись с коммивояжером и пообещав прислать днем своих приказчиков, дабы они забрали отобранные часы, вышли вместе из номера.
— Что ж, мне тоже пора, — поглядывая на две горки отобранных купцами золотых часов, произнес Георгий. — Засиделся я у вас… Спасибо, что не прогнали меня, — улыбнулся он.
— Да что вы, как можно? — улыбнулся в ответ Стасько. — Вы себе подобрали что-нибудь? — спросил он, провожая гостя до дверей.
— Да, подобрал, — ответил Георгий.
С этими словами он полез в боковой карман своего дорожного костюма и, резко вынув руку, нанес Стасько сильный удар кастетом в висок. Удар был смертельным, и тело коммивояжера задергалось в конвульсиях.
— Спокойно, спокойно, — прошептал Георгий, крепко сжимая левою рукою горло Стасько, чтобы удерживать его в вертикальном положении и не дать предсмертным хрипам вырваться наружу. Когда тело коммивояжера обмякло, убийца подхватил его под мышки и осторожно, чтобы не измазаться в крови, оттащил труп Стасько к окну, уложив его головою и грудью под этажерку с цветами так, чтобы из фасадного окна труп не был виден.
Георгий подошел к двери, закрыл ее на ключ — он торчал из замочной скважины — и положил его в карман. Потом снял с вешалки пальто, сложил его и положил на кровать, отбросив лежащий на ней молоток. Пальто он прикрыл одеялом. Отойдя на несколько шагов, обернулся и посмотрел на кровать. Недовольно хмыкнул, вернулся и подоткнул одеяло под свернутое трубою пальто. Теперь было похоже, что на кровати будто спит человек, накрывшись одеялом с головой. Полянский обыскал труп и нашел портмоне с деньгами и документами. Бабла в нем было больше «косухи», а точнее считать было некогда, и он сунул портмоне коммивояжера во внутренний карман своего дорожного костюма. Найденные в нагрудном кармане сюртука Стасько векселя не взял, бросил на пол: такие бумажки ни к чему, на след могут навести при предъявлении к оплате…
Затем подошел к корзине, что была меньше размером, и взял из нее несколько коробочек с часами, предварительно удостоверившись, что часы в них золотые. Из горки часовых принадлежностей, лежавших на тумбочке, выбрал золотые цепочки, что были покрупнее и подлиннее. Все это он рассовал по карманам. Потом сгреб в охапку отобранные купцами золотые часы, прижав их к животу, и подошел к двустворчатой двери. Окинув взглядом комнату Стасько, убийца навалился всем корпусом на дверь и толкнул ее. Образовалась щель. Он отошел на шаг и снова с силой навалился на дверь. Она растворилась шире, и Георгий с трудом, но протиснулся в образовавшуюся щель…
— А вот и я, — сказал он Глаше, которая во все глаза смотрела на него. — Чего не спишь?
— Ты убил его? — шепотом спросила Малышева.
— Нет, что ты! — Георгий сделал оскорбленный вид и даже подпустил в голос нотки возмущения. — Оглушил только немного…
Он притворил дверь и прошел в комнату.
— У тебя ладонь в крови, — заметила Глаша.
— Да? — Георгий посмотрел на ладонь. — И правда. Порезался, наверное…
— Это его кровь…
— Кого? — Он сделал вид, что не понял вопроса.
— Григория Ивановича, — промолвила Глаша.
— А что ты о нем так переживаешь? — искоса посмотрел на нее Полянский. — Он кто тебе: брат, сват? Торгаш какой-то московский, которых там, как собак нерезаных… К утру очухается, и все будет в порядке.
— Он уже не очухается…
— Ну, а коли не очухается, значит, ты и твоя сестренка — соучастницы убийства. А что это значит и каковы будут последствия, так об этом я тебе уже говорил…
— А я ничего не видела, — неслышно вошла в комнату сестры Кира — И не знаю ничего.
— Вот, — удовлетворенно кивнул головой Георгий. — Бери пример со своей младшенькой…
Он невольно остановил свой взор на Кире. Да, ладная девка. Притягательная, черт бы ее побрал. С собой, что ли, ее взять? А ведь она и пойдет…
Нет, бедою все это закончится. Иначе с ними, бабами, и не бывает…
Георгий высыпал добычу на кресло, все золотые часы, в коробочках и без оных, да еще брелоки и цепочки. На сколько же весь этот слам потянет? Тысячи на полторы-две? Да в кожняке [79] «косуха» с лишком. Не хило! И делиться ни с кем не нужно. Полный фарт!
Полянский вымыл под рукомойником лицо и руки, вытерся, осмотрел себя в зеркало и, не найдя на себе и дорожном костюме пятен крови, кивнул своему отражению: дескать, пора. Затем повернулся и, обращаясь к Кире (но не к Глаше), произнес:
— Котомку дай.
Кира метнулась в свою комнату и скоро вышла с парусиновой сумкой с длинным наплечным ремнем. Сумка походила на охотничий ягдташ и почти идеально подходила к дорожному костюму Георгия.
— Благодарствуйте, барышня, — остался довольным такой котомкой Георгий. Он сложил в нее свою добычу, застегнул и посмотрел на женщин: — Я бы с удовольствием побыл еще с вами, но мне, к сожалению, пора… Я не жлобина, но подарков вам не делаю по той простой причине, что не хочу вас подставлять. Ведь обнаружение при обыске полицией часов или цепочек из тех, что были у коммивояжера — а обыск такой обязательно будет, и уже сегодня, — свяжет вас со мной и сделает соучастницами. Поэтому то, что я не поделился с вами, — это простая мера предосторожности, нужная, скорее, вам, а не мне. Все. Бывайте, барышни…
Георгий повернулся, подошел к коридорной двери и прислушался. Было тихо. Он приоткрыл дверь и выглянул в коридор. По раннему времени он был пуст: жизнь в меблирашках начиналась около шести утра.
— Погодите, я провожу вас, — услышал Георгий за спиной голос Киры.
— Не делай этого… — Глаша преградила сестре дорогу, но та просто оттолкнула ее:
— Отстань!
Она первая вышла в коридор и медленно пошла к выходу из дома, оглядываясь и делая Георгию знаки, что путь свободен. Когда она подошла к двери и откинула крюк, обернулась:
— Возьми меня с собой?
Сказано это было тихо, но Георгий услышал и помотал головой:
— Нельзя. Со мной опасно.
— А мне все равно, — махнула рукой Кира.
— Зато мне не все равно, — шепотом произнес Георгий.
Девушка прильнула к Георгию всем телом. Ну, почему? Почему им нельзя быть вместе? Пусть этот мужчина преступник. Но преступник он по отношению к другим людям, а не к ней. Ей он не сделал ничего плохого. И она уверена — никогда ничего худого и не сделает. Так почему им нельзя вместе?
— Мне пора, — отстранился от нее Георгий.
Она на шаг отошла и заглянула ему в глаза:
— Мы что, никогда больше не увидимся?
— Может, не увидимся. А может, и увидимся. В жизни случается всякое… — ответил Георгий и ступил за порог.
Кира смотрела вслед ему до тех пор, пока его фигура не скрылась из вида…
Глава 16. Женщину понять можно, но лишь тогда, когда уже слишком поздно, или Это он
После допроса Глафиры Воловцова мучили два вопроса. Первый: как понять этих женщин, и вообще, можно ли их понять с точки зрения простой бытовой логики? И второй: как он, столько лет уже занимающийся расследованием самых запутанных и сложнейших дел, и небезуспешно, надо заметить, не смог самостоятельно нащупать связь нынешнего убийства коммивояжера Стасько в Дмитрове и стародавнего убийства уездного исправника Степана Ивановича Полубатько в селе Полянки?
