Евгений Сухов - Волчья каторга
Меблирашки были, конечно, не ахти какие. Напротив, в гостинице, уж точно, номера лучше. Но здесь остановился «карась». Этот самый Стасько. Верно, не впервой ему здесь останавливаться. Эта, которая яблочком пахнет, знает его хорошо, Григорием Ивановичем кличет. Надо с ней поговорить, чтобы в журнал приезжих она ничего не писала.
Чего это она не идет?
Георгий вышел из номера. Прошел по коридору, посмотрел на дверь комнаты коммивояжера. Кажется, тот куда-то ушел. По делам. Две корзины часов сбагрить — не шутка. Интересно, а сколько золотых часов он с собою привез?
Рядом с дверью коммивояжера — дверь хозяев меблирашек. А что, эта молоденькая, Кира, кажется, ее так кто-то назвал, и есть хозяйка этих меблирашек? Ежели так, то совсем в масть…
— Это ты!
Георгий повернул голову и увидел… Глашу. Она буквально бежала по коридору, готовая вот-вот заключить его в свои объятия.
Откуда она здесь?
Черт!
Вот почему эта Кира чем-то ему показалась знакомой: она младшая сестра Глаши. И держательница меблирашек, конечно, не Кира, а Глаша…
Сейчас она кинется ему на шею…
Георгий огляделся: в коридоре, вроде бы, никого. Все равно, показывать, что они знакомы — значит, провалить дело, ради которого он здесь. Или подставить себя, что еще хуже…
И он ушел. Молча отстранился от Глаши и ушел в свой номер. Оставив дверь приоткрытой…
Ей, конечно, было обидно. Человек, которого она так любила и продолжала любить, холодно отстраняется от нее и делает вид, что не знает. Это — как ушат холодной воды на голову…
Какое-то время Глаша стояла, соображая, как ей дальше поступить. Мысли роились в голове, как пчелы в потревоженном улье. Не раньше, чем через три минуты, она все же вошла в приотворенную дверь…
— Это и правда, ты? — уже с меньшей долей уверенности и порыва произнесла Глаша.
— Я, я, — ответил Георгий. — Закрой дверь.
Она повиновалась и закрыла дверь.
— Как ты здесь, зачем? — слова сами сорвались с губ. Глупые, надо признать, слова…
— Я здесь… по делу… Брата жду, — соврал Георгий первое, что пришло в голову.
— Брата? У тебя есть брат? — Глаша не знала теперь, как себя с ним вести, и продолжала задавать глупые вопросы…
— Есть, — продолжал врать Георгий. — Он должен приехать сегодня или завтра, и дальше мы отправимся уже вместе. На лошадях. Здесь есть конюшня?
— Есть, — машинально ответила Глаша. — А куда вы с братом потом отправитесь?
— На Кудыкину гору, — отрезал Георгий. — И вот что, давай уговоримся: мы не знакомы и никогда до сегодняшнего дня не виделись. И еще: не надо записывать меня в книгу для приезжих. Пусть будет так, будто меня здесь вовсе не было. Ты поняла?
— Поняла, — ответила Глаша. — А ты что… сбежал?
— Откуда это? — недовольно спросил Георгий.
— Ну, из тюрьмы. Тебя же тогда на вокзале арестовали. Меня допрашивали потом в участке. И сказали, что ты человека убил…
— А ты?
— А что я? — посмотрела на своего бывшего возлюбленного Глаша. — Я ж ничего об этом не знала…
— Вот и сейчас ничего не знай, — жестко ответил Георгий. — Когда ничего не знаешь, спится лучше…
— Ты… надолго к нам?
— А этот, Стасько, надолго к вам приехал? — не ответил на вопрос женщины Георгий.
— На день. Завтра поутру съедет.
— Завтра поутру, — задумчиво повторил за Глашей Жора.
— А что?
— Да, ничего, — ответил Полянский. — Твоя хаза ведь рядом с ним?
— Что? — сморгнула Глаша.
— Я говорю, твоя комната ведь рядом с его номером?
— Да.
— А вход в его номер из твоей комнаты имеется?
— Есть, только он заколочен. — Глаша во все глаза смотрела на Георгия и не могла поверить, что это он.
— Пойдем к тебе…
Ему хотелось подчиняться. Скажи он сейчас — раздевайся, и она бы разделась без тени сомнения. И отдалась бы ему так, как он сам бы этого захотел. Но зачем для этого идти в ее комнату, ведь рядом, в соседней комнате, может находиться Кира…
— Зачем? — Глаша прильнула к нему, пытаясь заглянуть ему в глаза. — Давай останемся у тебя…
Георгий посмотрел на Глашу. Ну, что с нее взять? Неужели у всех у них, баб, куриные мозги? И думают они только об одном, как получить удовольствие, оставшись наедине с любимым мужчиной…
— Это позже, Глаша, — смягчил он голос, искоса поглядывая на нее. — А сейчас давай пойдем к тебе…
Они прошли в комнату Глаши. Обставлена она была такой же мебелью, как и номера для приезжих, однако обжитой вид говорил о том, что живут в ней постоянно одни и те же люди. Слева и справа были двери: правая вела в комнату Киры, а левая, двустворчатая, — в номер Стасько.
Георгий подошел к двери и дернул за ручку. Дверь чуть подалась вперед, образовав щель.
Он дернул еще раз, потом взял стул, пододвинул к двери, встал на него и, оттянув верхний конец двери на себя, заглянул внутрь. Одну корзину он не увидел, а вот вторая, что была поменьше, стояла около этажерки возле фасадного окна.
— Глаша, а вы что делаете? — раздался сзади голос Киры.
— Н-ничего, — растерялась Глаша, не зная, что ответить сестре.
В это время в комнату вошел сам Григорий Иванович. Полянский тихо отпустил верх двери, неслышно слез со стула и посмотрел на Киру:
— Я просто очень любопытный человек, сударыня. И мне всегда интересно, как это люди зарабатывают себе на жизнь, а главное — сколько?
— Чтобы потом отобрать? — догадалась, наконец, о намерениях Георгия Глаша. — А нельзя, чтобы ты это сделал как-нибудь без нашего с Кирой участия?
Она хотела еще что-то добавить, но осеклась, ибо увидела, как смотрит на Георгия Кира. Точно так смотрела на него сама Глаша. Тогда, когда встретила его у своего сродственника Севы Воропаева в Подосинках…
— Вы что, знакомы?
Кира переводила взгляд то на Глашу, то на Георгия. Но они молчали. Наконец Георгий произнес:
— Что ж, барышни. Получается несколько иначе, нежели было мною задумано. Ничего не попишешь, обстоятельства диктуют, как говорит мой хороший знакомый Марк. Так вот, слушайте обе: мы трое — совершенно незнакомые друг с другом люди. Вы меня никогда не видели. Более того, я никогда не останавливался в ваших меблирашках. Иначе вас привлекут за соучастие и, как пить дать, посадят!
— За какое соучастие? — не поняла Кира.
— За соучастие в краже или ограблении, не знаю уж, как получится, — ухмыльнулся Георгий. — И вы пойдете под суд, а потом вас посадят в тюрьму. Вы хотите в тюрьму?
Сестры молчали.
— Вы хотите в тюрьму? — жестче спросил Георгий.
— Нет, — ответила Кира, в глазах которой явно читалось восхищение мужчиной, что был рядом с ними.
— Я тоже не хочу в тюрьму, — произнесла Глаша, не отводя острого взгляда от сестры.
— Стало быть, мы договорились, — удовлетворенно произнес Георгий. — Вы делаете свое дело, а я — свое. Мы не мешаем друг другу, а когда все будет закончено, я уйду. И мы все останемся при своих… Договорились?
— Да, — без тени сомнения ответила Кира.
— Да, — повторила за ней Глаша, обеспокоенная тем, что увидела в глазах Киры, когда та смотрела на Георгия.
— Ты как-то неуверенно сказала, — задержал свой взгляд на Глаше Георгий. — Что, какие-то сомнения?
— Нет… никаких сомнений, — перевела свой взор на Георгия старшая Малышева.
— Вот и ладненько, — констатировал Георгий. — Тогда, барышни, я вынужден откланяться. Адью…
А эта младшенькая явно запала на него. Бери — не хочу. Поглядим, как далее с этой гагарочкой поступить… Сперва надо дело сделать и следы замести. А ведь, выходит, правду тогда, в детстве еще, цыганка ему сказала, что бабы к нему сами липнуть будут. И с картами тоже оказалась права: сколь ни садился играть — и в остроге, и на каторге, и на воле, — все время проигрывал. Ну, не идет к нему козырная карта, хоть ты тресни!
Что же эти купцы от Стасько так долго не выходят? Эдак, можно и до утра прождать. А утром раненько надо уже делать ноги отсюда, покуда шухер не поднялся. Чтобы хоть какое-то время в запасе было. Фараоны, и верно, как легавые: только по свежему следу ловить горазды. А коль след старый да затертый, так им уже жарко [78] деется…
Несколько раз Георгий не выдерживал: выходил из своего номера, но с опаской, чтобы его никто не срисовал, и проходил мимо двери в комнату Стасько, замедляя шаг. Из комнаты слышались голоса: то Стасько соловьем расхваливал свой товар, то купцы сдержанно торговались насчет цены. Голоса слышались из-за двери достаточно явственно, чтобы разобрать отдельные слова и понять тему разговора. И это Георгий для себя отметил…
Когда часы пробили одиннадцать ударов, он постучал в номер Стасько. Тот открыл и увидел приличного господина, которого уже видел как-то мельком и который, кажется, тоже был постояльцем меблированных комнат Глафиры Малышевой.
