Дело бога Плутоса - АНОНИМYС
– Что ж, – проговорил он сурово, – ты провинился, Ковальский. Однако я добрый человек, и я даю тебе возможность загладить свою вину. Сегодня ты выйдешь на арену биться с опытными гладиаторами. Вчера ты показал, насколько ты силен, однако не слишком-то рассчитывай на свою силу и ловкость. У папаши Боссю есть пара тузов в рукаве, и тузы эти могут сбить спесь с любого.
С этими словами он позвал Иеронима. Тот явился с двумя помощниками и спустя полчаса Нестор Васильевич стоял в костюме гопломаха и с ногами, закованными в кандалы.
– Что это значит? – спросил он в изумлении.
– Уж больно ты легконог, – осклабился мэтр, – того и гляди, убежишь с арены. Ну, а так бегать тебе будет затруднительно. Ты видишь, какой я добрый, я ведь мог и наручники на тебя надеть. Но руки у тебя будут свободны, ведь публика хочет видеть, как ты будешь сражаться, а не то, как тебя заколют, словно борова.
– Боюсь, если мне придется драться со скованными ногами, зрелище будет не слишком интересным, – заметил действительный статский советник.
– Оно будет интересным, – засмеялся Боссю. – Будет, если ты не захочешь, чтобы с тебя содрали шкуру живьем. Имей в виду, я обещал удвоенную премию тому гладиатору, который тебя сокрушит. А это значит, что бои тебе предстоят нелегкие.
Загорский промолчал. Ему, разумеется, предстоят нелегкие бои. Но еще более тяжелые схватки предстоят его противникам. Побегать, разумеется, в кандалах не получится, но небольшие шаги в них делать вполне возможно. А, значит, он не станет слишком уж легкой добычей. Ну, а даже если и станет, какая разница? Чем он рискует, в конце-то концов? Несколькими синяками и ссадинами? В молодости на тренировках ему доставалось куда серьезнее. Хотя с тех пор прошло много лет, но поврежденные тогда места до сих пор ноют перед непогодой. Так или иначе, его не убьют, а, значит, нет серьезных оснований для уныния.
Гораздо больше собственных грядущих неприятностей беспокоила Нестора Васильевича реакция Ганцзалина. Если помощник увидит, что господина заковали в кандалы и заставляют драться в таком виде, он вполне способен выбежать на арену и разогнать всю компанию здешних гладиаторов. А это, пожалуй, будет несколько преждевременно, учитывая, что Платон Николаевич еще не найден – во всяком случае, не найден со всей определенностью. Ладно, будем надеяться, что Ганцзалину хватит самообладания. В конце концов, как уже говорилось, Загорского ведь не убивать собираются, а всего только потрепать как следует в педагогических целях.
На арену его, как и вчера, вели по подземному ходу, но отдельно от других гладиаторов. Лицо его, как и вчера, было закрыто маской, однако зрители уже должны были узнавать непобедимого бойца. Что ж, вероятно, сегодня миф о его непобедимости будет развеян…
Иероним, который конвоировал его, внезапно положил руку ему на плечо и чуть придержал. Удивленный Загорский повернул к нему голову.
– Тебя хотят убить, – чуть слышно проговорил надсмотрщик. – Твоим противникам дадут сегодня остро отточенное оружие…
Нестор Васильевич нахмурился. Это была неприятная весть. Впрочем, он не верил, что кто-нибудь из новичков захочет его убить или покалечить по-настоящему.
– С тобой будут драться незнакомые тебе бойцы, – проговорил Иероним. – Они будут бить со всей силы. Если тебя убьют или покалечат, все спишут на несчастный случай…
Загорский только головой покачал: что такого он сделал папаше Боссю, что тот решил его стереть с лица земли? Еще вчера он собирался зарабатывать на нем миллионы.
Иероним этого не знал. Зато он знал, что Боссю был сильно раздосадован тем, что застал гладиатора-новичка в чужой комнате. С утра распорядитель уехал куда-то в сторону Монте-Карло и вернулся только после обеда. С полчаса, наверное, он ходил мрачный, как туча и цедил себе под нос всякие ругательства, но потом понемногу успокоился и пошел поговорить с опытными гладиаторами, которых решил вывести против Загорского.
Загорский слушал все это с мрачным видом. За него, похоже, взялись всерьез, причем взялись люди, имеющие тут власть. Едва ли папаша Боссю решился бы по собственному желанию уничтожить приехавшего поразвлечься иностранца. Одно дело – синяки и шишки, и совсем другое – острые мечи, кинжалы и копья.
– Похоже, мне стоит подумать о побеге, – вслух сказал Загорский и покосился на своего провожатого. – Что, если я оглушу тебя и попытаюсь сбежать?
Но тот лишь головой покачал. В кандалах он далеко не убежит. А сам, без инструментов, кандалы он не снимет. С обоих концов туннеля стоит охрана, его схватят при первой же попытке. Единственный шанс, который у него есть – постараться додержаться до конца представления. А там будет некоторое время, там можно будет что-то придумать. В конце концов, он, Иероним, давно уже хотел бросить это отвратительное дело. Он тоже подумывал сбежать от папаши Боссю. Может быть, им удастся сделать это ближайшей же ночью…
Тоннель кончился, и Загорский, чуть прихрамывая в своих кандалах, вышел на арену. Прикинув, насколько быстро он может двигаться, он попросил дать ему вместо копья – меч. Если мечи противников будут заточены, они смогут перерубить древко его копья, и он останется безоружен. Металлическим же мечом, пусть даже и тупым, всегда можно отбиться от другого меча, даже самого острого.
Теперь он стоял на помосте, окруженный пылающими факелами. Огонь вырывал куски пространства у ночи, а Загорский глядел на темные трибуны, где глухо волновалась публика. Сейчас действительный статский советник представлял собой довольно экзотическую фигуру: в маске, в полном облачении древнеримского гопломаха, с мечом в руке – и при этом в кандалах.
– Удачи, – шепнул ему Иероним и поднял руку, давая сигнал первому бойцу, прятавшемуся в подземном туннеле. Тот выбежал, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, словно утка. Был он среднего роста, лысоватым, толстым и, очевидно, очень сильным.
В полном молчании смотрел действительный статский советник на то, как к нему приближается незнакомый гладиатор, одетый в костюм дима́хера. У него не было ни щита, ни шлема, только маска, обмотки на ногах и два кинжала в руках.
Взбежав на помост, димахер поднял руки, приветствуя публику, а потом с необыкновенной скоростью стал вращать своими кинжалами, которые сверкали в свете факелов, словно две молнии. Нестор Васильевич смотрел на это представление все так же спокойно и даже безразлично, только коротким движением поправил прикрепленный к левой руке маленький круглый щит.
Противник повернулся к нему, прорычал что-то неразборчивое и бросился вперед. Удар, еще удар, еще – он шел вперед, не останавливаясь, словно носорог. Зазвенела сталь
