Евгений Сухов - Король медвежатников
— А что же, Парамон Миронович? — плечи детины удивленно взмыли вверх.
— А то, лапоть ты серый! В прошлый раз топор в кровище оставил! А за тебя, дурья твоя башка, Дуняша его отмывала! Каково это бабе-то!
— Виноват-с, — по-лакейски протянул верзила, невзначай покосившись на побелевшего Чернопятова. — В другой раз не повторится. Сам все помою.
— Ну, уж ты постарайся. Учишь, учишь их, — ворчливо проговорил старик, — и все не впрок. А ежели кто увидит? Заподозрит, чем мы здесь занимаемся. Тогда беды не миновать!
— Послушайте!! — вскричал Чернопятов. — Я все расскажу! Все, что знаю, только, ради всего святого, не убивайте меня!
Старик выглядел малость озадаченным.
— Не убивать, говоришь?
— Да! Да! Я все расскажу!
— Так мы вроде бы все решили, — кивнул Парамон в сторону двери, где стоял огромный топор с широким и массивным лезвием, таким впору разрубать смерзшиеся мясные туши. Кто бы мог подумать, что он предназначен совершенно для других целей. — Ты-то что, Василек, скажешь? — обратился Парамон к верзиле.
Детина лишь неопределенно хмыкнул, как бы демонстрируя свою полнейшую нейтральность. Дескать, дело-то хозяйское, а мы люди привычные. Скажут простить — простим, а ежели нет, тогда уж не обессудьте, — разрубим на куски да по мусорным кучам разбросаем.
— Эх! — обреченно махнул рукой старый Парамон в сторону застывшего в ожидании Василька. — Поддержал бы человека, молвил бы чего-нибудь доброе. Может быть, ему жить охота. Ты посмотри, как его всего колотит! Будто бы лихоманкой какой болеет. Ты бы не переживал так шибко, родимый, так ведь и помереть можно со страха. — Парамон Миронович заговорил каким-то трогательным голосом: — Добрый я человек, меня всяк уговорить может. Человека затрясло от страха, а мне его уже жалко. Милосердие во мне немерено, это мой крест! Вот через него всю жизнь и страдаю. Я людям доброе делаю, а они мне все гадости норовят преподнести. Ну, так слушаю я тебя, мил человек, ты бы присел-то, разговор у нас с тобой, чует мое сердце, долгий будет. — И когда Чернопятов разместился на подставленном табурете, он вытянул из кармана платок и, припустив в голос жалости, проговорил: — На, мил человек, утрись. А то кровища-то из тебя хлещет, как из порося. Не побрезгуй, платок-то совсем новенький. Моя Дуняша его за три рублика купила. Дорогущий! Но разве для хорошего человека что-нибудь жалко? — отчаянно рубанул он рукой.
Георгий взял платок и бережно промокнул им разбитый рот. И тотчас скривился от боли:
— Ыыыы!
— Видал? — показал старик Васильку на скукожившегося Чернопятова, который продолжал вытирать кровь. — Как ему теперь говорить? Небось все зубы выбил.
— Парамон Миронович, — жалостливо протянул громила, — так ведь для пользы дела.
Теперь на лице Василька отразилось неподдельное участие. Такое впечатление, что он готов был отдать на благое дело собственные зубы.
— Ну, сказывай! — приказал Парамон, когда Георгий, скомкав платок, швырнул его в угол комнаты.
— Картину… я уже отдал! — И, стараясь погасить возможное неудовольствие старика, Чернопятов быстро продолжал: — Я не знаю, к кому она попала, но мне известен человек, который заказывал мне украсть их.
— Кто он и где его можно найти? — светились добротой глаза старого Парамона.
Чернопятов невольно посмотрел в угол, где стоял топор.
— Кто этот человек, я не знаю… точнее, я знаю его ненастоящее имя. В коммерческом банке в Париже, где я работал, он имел ячейку. Именно от него я и узнал, что там находятся картины. Он приходил два раза в месяц, чтобы удостовериться в том, что все в порядке. Хотя зачем ему это было нужно, не знаю! Ведь наш банк был самым надежным во всей Франции. Однажды он со мной разговорился и сказал, что стоимость каждой из этих картин составляет пять миллионов долларов. Признался, что эти картины не его, а очень серьезного человека, который не должен светиться и поэтому не приходит в банк. Он мне предложил украсть эти картины…
— За сколько? — тотчас спросил Парамон.
Чернопятов слегка помедлил с ответом, а потом произнес:
— Пятьдесят тысяч долларов.
— Однако… Твой знакомый скуповат… Хорошо. И что было потом?
Помявшись, Чернопятов продолжал:
— Я привлек Савелия Родионова…
— Ага, понятно для чего… Чтоб вся полиция Франции, включая хозяина этих картин, бегала за Савельюшкой, а ты, мерзкий тип, чтобы оставался в стороне! Я правильно тебя понял? — Старик выглядел суровым.
— Нет, это совсем не так…
— Кто этот человек, которому ты отдал картину?
— Некто господин Барановский… Я не мог ему отказать, он страшный человек. А о судьбе второй картины я ничего не знаю. Она просто исчезла!
— Ты отдал ему лично?
Чернопятов отрицательно покачал головой:
— Нет. Когда мы встретились с ним в последний раз, он разорвал открытку, одну половинку дал мне и сказал, что картину я должен передать человеку, который отдаст мне вторую половину открытки… Ну, что же вы на меня так смотрите?! Можете проверить, если это не так, тогда режьте меня на куски! — неожиданно вскричал Чернопятов.
— Еще успеем, — глубокомысленно пообещал старик. — Где нам найти этого человека с открыткой?
Чернопятов на секунду задумался.
— Сейчас он в России. Он как-то случайно обмолвился, что эти картины ему нужны для какого-то крупного коллекционера. Для кого именно, не сказал. Но не у многих найдутся такие большие деньги.
— Возможно, — невесело подтвердил Парамон Миронович. — Так где же живет тот человек?
— Он содержит галерею на Мясницкой улице, а его апартаменты размещаются этажом выше. Это некто господин Бабаев Вениамин Петрович.
— Ладно, выясним. — Старый Парамон выглядел задумчивым: — Не очень-то мне верится во все то, что ты наплел. Вот что я тебе скажу, пока мы не проверим всего того, что ты нам напел, ты останешься здесь!
— Это несправедливо! — в отчаянии вскричал Чернопятов. — Я сказал вам все!
— Ой, не все! — посетовал Парамон Миронович. — После тебя у Савельюшки большие неприятности начались. Людишки к нему какие-то подходят, угрожают. — Старик ненадолго замолчал и, закусив нижнюю губу, о чем-то размышлял. — Так и быть, отпущу я тебя, — смилостивился наконец старик. — Только ответь мне на один вопрос: что это за люди были, которые к Савельюшке подходили?
Лицо Чернопятова перекосилось от страха:
— Это очень страшные люди. Они ничего не боятся, и у них везде имеются свои агенты. Он не сумеет от них откупиться, даже если отдаст все свои деньги.
Старик заметно загрустил. На пергаментной коже углубились морщины. Парамон Миронович принимал решение:
— Ишь ты!.. И где же тогда спрятаться Савелию?
Георгий Чернопятов отрицательно покачал головой:
— Нигде!.. Впрочем, есть одно место… Каталажка! Добраться в тюрьму они не сумеют. Посидит год-другой, авось все забудется.
Старик вновь надолго замолчал, размышляя. За его спиной, застыв гигантской глыбой, невозмутимо стоял Василий, почти по-ребячьи шмыгая крупным вздернутым носом.
Наконец старик кивнул:
— Хорошо… Вот что, Василек, — сказал он, поднимаясь со стула, — проводи нашего гостя, а то здесь заблудиться можно ненароком, место-то глухое. — И, серьезно погрозив пальцем, добавил: — Чтобы без глупостей, а то я тебя, бедового, знаю!
Сказанное гигант воспринял едва ли не как похвалу, широко улыбнувшись, прогудел:
— Парамон Миронович, что я, не понимаю, что ли? Дело-то обыкновенное. — А когда старик вышел, скрипнув дверью, он подошел к пленнику и подтолкнул его к порогу: — А ну пошел, вражина, коли Парамон Миронович велел.
Чернопятов посмотрел снизу вверх на громилу. Нельзя сказать, что его круглые поросячьи глаза дышали теплотой, просто сейчас он стал напоминать отобедавшего циклопа. Пошамкал немного человечины, хлопнул от души полную кружку кровушки, вот и подобрел малость.
Коридоры оказались длинными, полутемными, и у Чернопятова невольно закрадывалось сомнение, в ту ли сторону они идут. С каждым пройденным шагом света становилось все меньше, а коридоры становились все более узкими, да и грязи поприбавилось. И когда Чернопятов открыл было рот, чтобы высказать свои мысли относительно конечного маршрута, в лицо ему ударило свежестью.
Это был двор.
Совсем небольшой, глухой. Несмотря на сгустившуюся мглу, можно было рассмотреть по углам кучи мусора, испускавшие тошнотворно-приторный запах. В общем, обыкновенный дворик, каких в Москве наберется не одна сотня. Скорее всего, какая-то окраина, слишком все здесь было уныло и загажено.
На одной из мусорных куч что-то зашуршало, а потом Чернопятов услышал громкое мяуканье. Ага! В куче мусора кот отыскал что-то потребное и теперь звал подругу разделить с ним трапезу.
