Кэролайн Роу - Успокоительное для грешника

— Поняла, — ответила Ракель. — Третий узел.

— Когда будете готовы, крикните: «пора».

Ракель схватила веревку левой рукой, выпустила посох и потянулась к веревке правой. При этом земля под ней осыпалась. Она громко крикнула: «Пора!» и ухватилась за веревку обеими руками, опустилась по склону дюймов на десять, потом веревка натянулась. Тело ее беспомощно болталось, пока она старалась сжать колени на конце веревки.

На девушку дождем посыпались земля и камешки. Веревка глубоко врезалась в край, пока не дошла до твердой породы, и потом Ракель, касаясь земли, поднималась рывками вверх, пока вдруг не оказалась лежащей на животе. Она открыла глаза и смутно увидела перед собой две пары обуви.

— Нам лучше уйти отсюда, — сказал Жуакин. — Можете идти, сеньора?

— Конечно, могу, — ответила Ракель и, ухватившись за теплую, знакомую руку, поднялась на ноги. Невольно ахнула.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил ее отец. — Уверена, что можешь идти?

— Думаю, у меня ссадины и синяки по всему телу, — ответила девушка, — но никаких растяжений и переломов. Я хорошо себя чувствую, папа. Правда.

— Отлично, — сказал Исаак. — Тогда пошли.

Жуакин быстро вывел их из лесной полосы обратно на поросший травой склон. На открытом месте темная ночь казалась Ракели почти светлой. Небо было усеяно звездами; светлые скалы, казалось, улавливали звездный свет и слабо отражали его на склон холма.

— Посидим здесь, — сказал Жуакин. — Так мы сможем увидеть, как они приближаются.

— Но послушай, Жуакин, — заговорил Исаак. — Мы не прячемся, а ищем одного человека. Возможно, это тот самый, от кого ты убегаешь. Мы должны найти его. Он схватил моего ученика, Юсуфа, и утверждает, что Грааль находится у него.

— Да, — сказал Жуакин. — Мальчик с ним. Я знаю.

— Грааль меня не заботит, — сказал врач, — но я должен спасти моего ученика. Это очень важно.

— Жуакин, откуда ты знаешь, что мальчик и чаша у него? — негромко спросила Ракель.

— Я наблюдал за ним, — спокойно ответил он.

— Жуакин, этот человек уже совершал убийства, — сказал Исаак, отчаянно стараясь передать свое беспокойство этому странному молодому человеку. — Я боюсь за жизнь Юсуфа.

— Мальчик жив, — сказал Жуакин. — Или был жив, когда я видел его.

— Видел, Жуакин? — негромко спросил врач. — Когда?

— Было еще светло, — ответил Жуакин. — Я не мог ничего поделать. Чаши у него не было, но мальчик был с ним.

— Так давно? — пробормотал Исаак. — Господи, я был надменен и глуп, и даже хуже того.

— Папа, не говори так. Ты не знал, что произойдет.

— Вот-вот, — с горечью сказал Исаак. — А должен был знать. Одна минута вдумчивого размышления, и я бы знал.

— С ним пока что ничего не случится, — сказал Жуакин. — Мы будем ждать здесь. Он придет сюда и приведет мальчика.

— Почему?

— Он должен придти сюда, но, может быть, уже после восхода луны. — Жуакин поднял взгляд и стал неторопливо, внимательно осматривать небо. — Оно красивое, — сказал он, не опуская глаз. — Такое же красивое, как мои фрески. Этот человек думает, мальчик знает, где Грааль, — добавил он, словно эти два высказывания были частью одной мысли.

— А мальчик знает? — спросил Исаак, если б Юсуф знал, это бы его не удивило.

— Нет, — ответил Жуакин. — Но он приведет с собой мальчика. Вот увидите. До этих пор нам нужно ждать здесь.

Наступила тишина — такая полная, что Ракель вытянулась на высокой траве и поспала несколько минут. Потом, вздрогнув, проснулась и снова села.

— Почему ты пришел в Жирону одетым как монах? — спросил Исаак.

— Я нашел в снегу мертвого монаха, — ответил Жуакин с характерной для него простотой. — Его объели лисицы и все такое. У него были теплая ряса и толстый плащ, — добавил он, — так что я не знаю, от чего он умер, но был мертв.

— И ты поменялся с ним одеждой?

— Я сделал ему саван из своего плаща и одежды — хороший саван — и похоронил его под грудой камней, для обозначения могилы воткнул сосновую веточку. Одежду его взял себе, потому что мне было холодно.

— Ты убегал?

— Нет. Выслеживал одного человека.

— Но как ты жил? — спросила Ракель. — В горах, в снегу и холоде? В прошлом году зима была очень суровой.

— Я нашел оленя — он упал, как вы, сеньра, только у вас нет рогов, чтобы застрять в скалах. Олень висел там со сломанной ногой, поэтому я его убил. Несколько недель питался его мясом, даже обменял часть его на хлеб. Все было хорошо.

— Кого ты выслеживал? — спросила девушка.

— Не могу сказать, сеньора Ракель, — ответил он с жалким видом.

— Почему, Жуакин? — спросила она.

— Это не наше дело, — сказал Исаак. — Ты шел за ним через горы и пришел сюда. Ты нашел его? И убил?

— Нет, сеньор Исаак. Я в жизни не убил ни одного человека, — искренне ответил Жуакин. — Кроме… — Он содрогнулся. — Неважно.

— Тот человек знал, что ты его преследуешь? — спросила Ракель.

— Нет, сеньора. Я держался в стороне от дорог и тропинок. Иногда шел днем, как он. Иногда ночью. Все зависело от луны и трудности дороги. У меня все было хорошо, пока я не пришел туда, где было очень много людей.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Ракель.

— Кто-то украл мои сапоги, — ответил Жуакин. — Снял с ног. Когда я спал.

— Откуда ты знал, куда идти? — спросила Ракель. — Этот человек мог пойти куда угодно, не только в Жирону.

— Дома, — сказал Жуакин, — он все время разговаривал со мной. Был единственным человеком, кто со мной разговаривал. Кроме отца Ксавьера и иногда пекаря. Он пришел в город с тюком вещей для продажи, и долгое время жил у моей матери. Мы были друзьями, — сказал он, и в голосе его прозвучала вся горечь преданной дружбы.

— Вы были друзьями, — произнесла Ракель.

— Да, были. Он был умным. Я не понимал всего, что он говорил, но он все-таки разговаривал со мной. Много раз говорил мне, что чаша не должна лежать спрятанной в шкафу, где никто о ней не знает, кроме меня, ризничего и отца Ксавьера. Он хотел отвезти ее в Жирону, где красивый собор, и поместить ее в соборе. А потом я узнал, что он хочет ее продать. И понял, что, заполучив ее, он отправится в Жирону.

— Ты знал, где находится Жирона?

— Знал, что на востоке. Он сказал мне. И я пошел на восток. Когда вышел на дорогу, стал спрашивать людей, где Жирона. Все знали.

— Ты хотел продать ее? — спросил врач.

— Нет, сеньор Исаак, — ответил Жуакин твердо, словно вел этот разговор уже в сотый раз. — Продавать ее нехорошо. Я хотел, чтобы она находилась в красивом соборе, а не в шкафу, но ей там будет плохо.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, как знаю и то, где она находится — неподалеку от нас.

— Где она сейчас? — спросила Ракель, стремясь поддерживать этот разговор — любой разговор. Ей было холодно, неуютно, она смертельно устала, сидела в угрожающей тьме и разговаривала с сумасшедшим.

— Поблизости, — ответил он. — Вот почему я здесь. Он постоянно держал ее при себе, и я не знал, как ее забрать у него.

— Все это время она была в его доме? — спросила Ракель.

— Нет, сеньора. Чашу, что я дал ему, он отнес сюда. Я знал, что он так сделает. Мне нужно было только дождаться.

— Баптисту? — спросил Исаак.

— Да, сеньор, — ответил Жуакин. — Вы тоже знали его? Ждали?

— Нет, — сказал Исаак. — Но я немного знал о нем.

Когда их негромкий разговор прервался, тишина стала зловещей. На склоне больше никого не было.

— Где стражник? — спросил Исаак.

— Кто, папа? — спросила Ракель.

— Здесь нет никакого стражника, сеньор Исаак, — сказал Жуакин.

— У дома Винсенса, — заговорил врач, — поставили четверых стражников. Когда мы встретили этого провожатого, они должны были следовать за нами на значительном расстоянии. Ты не видел их? — спросил он, повернувшись к Жуакину.

— Нет, — ответил Жуакин. — А увидел бы. Будь они внизу, думаю, мы бы оба их услышали.

Говорить, как будто, больше было не о чем. Вокруг них царила тишина, изредка нарушаемая жужжанием и писком насекомых да негромкими, угрожающими звуками из леса.

Жуакин лежал, растянувшись, на поросшем травой склоне, глядя в небо и не обращая внимания ни на случайные звуки, ни на своих новых товарищей. Внезапно он сел.

— Смотрите, — негромко произнес он.

Находившаяся в последней четверти луна поднималась над холмами в ясное ночное небо.

— Она кажется слишком яркой, — пробормотала Ракель.

Жуакин поднялся на ноги. Произнес что-то неразборчивое и исчез в пятне темноты — слабой тени, которую отбрасывало дерево в бледном лунном свете.

— Папа, что он сказал? — спросила Ракель.

— По-моему, «здесь», — ответил ее отец.

— Он исчез, — сказала Ракель. — Вошел в тень и скрылся. Будто его и не было.