Клементс Рори - Мученик
На улице у дома Болтфут уже разжег костер. Компания бродяг под неусыпным оком констебля пододвинулась поближе, чтобы погреться. Шекспир вышел из дома и окинул унылую сцену беспристрастным взглядом. Бродяги являли собой жалкое зрелище, но он не мог упустить шанс: их надо было задержать для допроса. Один из них приподнял шляпу и попытался что-то сказать. Это был высокий худощавый мужчина в ярко-красном камзоле, который явно знавал лучшие времена, с шевелюрой словно воронье гнездо.
— Позже у тебя будет возможность все рассказать, — отрывисто произнес Шекспир. Он повернулся, чтобы бросить эти клеветнические памфлеты в огонь. Один листок из тех, что промокли менее остальных, он оставил и сунул за пазуху вместе с обрывком другого промокшего листка, на котором сохранились хорошие оттиски литер.
— Болтфут, проследи, чтобы все сгорело дотла и никто не смог прочитать эти листки. Затем снова обыщи дом, каждый уголок и щель. Если обнаружишь такие же листки, сожги их. Если найдешь еще что-то, принеси мне. Потом возьми констебля, глашатая и кого-нибудь из соседей из приличных семей, если потребуется, и отвезите тело в мертвецкую собора Святого Павла. Бродяг отправь в «Брайдуэлл» [8]под охраной, пусть им подберут там какое-нибудь занятие. Работа им не повредит. Оставляю шестипенсовик им на еду. Еще узнай, кто владелец этого дома. Как стемнеет, встретимся на Ситинг-лейн.
Болтфут подошел к группе бродяг и, указав на самого высокого в потертом красном камзоле, произнес:
— Господин Шекспир, он говорит, что ему нужно кое-что вам рассказать.
— Знаю, Болтфут, но пусть подождет. Я спешу в Барн-Элмс.
Шекспир вскочил в седло и собрался уже пришпорить свою кобылу, направляясь к Бишопс-Гейт, когда услышал стук копыт по мерзлой земле. Обернувшись, он увидел, что к нему приближаются четыре всадника. Шекспир остановился. Они двигались очень быстро, затем резко осадили лошадей, от чего те поднялись на дыбы и изогнули шеи со струящимися гривами. Шекспир мгновенно узнал вожака четверки: Ричард Топклифф, верный слуга королевы. Их появление привело Джона в смятение.
— Господин Шекспир, что здесь происходит? — Топклифф подъехал к нему так, что они оказались лицом к лицу.
— Убийство, — нарочито медленно произнес Шекспир. Он смотрел Топклиффу прямо в глаза и не отводил взгляда. — Вас это не касается.
Топклифф нахмурился, что не предвещало ничего хорошего.
— Я решаю, что меня касается, а что нет, Шекспир. Жизнь королевы и безопасность ее государства меня очень касаются, а также все то, что с этим связано. Отвечайте: кто жертва?
— В свое время вы все узнаете.
Мгновение Топклифф молчал, словно обдумывая свой ответ. Затем он медленно произнес:
— Шекспир, вы вздумали мне прекословить?
Линкольширский говор Топклиффа больше походил на рык дикой кошки из зверинца в Тауэре, чем на человеческий голос.
Дыхание Шекспира участилось. У них с Топклиффом уже была стычка из-за недавнего бабингтонского заговора, целью которого было убийство королевы. Кое-кто из обвиняемых оказался в Тауэре в руках Топклиффа. Он применил к ним пытки, чем только усугубил положение. Шекспир, который непосредственно участвовал в раскрытии заговора, хотел допросить обвиняемых. Он был убежден, что менее жестокими средствами от заговорщиков можно было добиться большего, включая выдачу имен оставшихся на свободе его участников. Но заручившись полученными от королевы полномочиями, Топклифф просто переломал им хребты на дыбе. Шекспир был возмущен, и они с Топклиффом чуть не подрались. Только благодаря вмешательству Уолсингема удалось избежать серьезной стычки. И сейчас Шекспир почти физически ощущал звериную враждебность Топклиффа, но взял себя в руки.
— Поговорите с господином главным секретарем. Я отчитываюсь перед ним, а не перед вами.
Топклифф соскочил с лошади. Он уже разменял шестой десяток, но обладал грубой физической силой бойцового пса. В руке у него была трость из терна с серебряным наконечником, больше походившая на дубину. Он сделал два больших шага к лошади Шекспира и как бы случайно сбил его с седла.
Шекспир неуклюже шлепнулся на землю, а Топклифф схватил его за дорогую медвежью накидку и потащил, словно мешок с брюквой, к сгоревшему дому Шекспиру удалось встать на ноги и вырваться. Это не остановило Топклиффа, он бросился к Шекспиру, схватил его за загривок и поволок его, точно упрямого ученика, — но неожиданно замер.
Болтфут направил восьмигранное дуло своей заряженной аркебузы Топклиффу прямо в лицо.
Топклиффу хватило пары секунд, чтобы оценить положение, затем он рассмеялся и отпустил Шекспира. Он угрожающе стукнул серебряным наконечником своей трости по ладони.
— Я еще доберусь до тебя, Шекспир. Я буду пить твою кровь. Тебя тоже касается, Болтфут Купер.
С этими словами он прошел в дом.
Шекспира трясло от ярости. Он попытался почистить свою испачканную и порванную одежду, а затем направился вслед за Топклиффом. Болтфут остался снаружи, наведя дуло аркебузы на спутников Топклиффа, которые делали вид, что происходящее их совершенно не заботит.
В комнате на втором этаже Топклифф мгновение пристально рассматривал труп Бланш Говард, затем схватил ее за волосы и поднял голову, чтобы взглянуть в ее мертвое лицо.
— Кто она?
— Вы все узнаете, когда господин секретарь или Тайный совет сочтут нужным вам сообщить.
— Тайный совет! — Топклифф презрительно фыркнул и швырнул почти отделенную от тела голову обратно на кровать. Он повернулся к Шекспиру и ухватил его своими широкими ладонями за пояс. — Если бы мы слушали мнения Тайного совета, то нашим королем сейчас был бы испанец.
— Я знаю, что должен делать, Топклифф.
— Правда? Ты, Шекспир, мальчишка, который пытается заниматься мужским делом. Ты что, действительно считаешь, что я не знаю, кто она? Она из Говардов. Так, а теперь, листки!
— Бумаги?
— Мне донесли, что здесь были найдены листки. Отдай их мне.
— Листки действительно были, но теперь их нет. Я их сжег.
— Все?
— До единого, Топклифф.
Шекспир едва сдержался, чтобы не скрестить руки на груди, где он спрятал листок.
— Если я выясню, что ты мне солгал, тебе, Шекспир, не сносить головы. Мне известна одна маленькая тайна твоего отца. Может, и у тебя она есть? Не расходятся ли твои слова с делом?
Лицо Шекспира пошло пятнами.
— Ты ничего не знаешь о моей семье, Топклифф.
Но было ясно, что Топклифф что-то знает, и его слова обеспокоили Шекспира.
Он поступил на службу к Уолсингему, полагая, что новая религия, эта англиканская церковь, и есть истинная религия, что римская церковь, торгующая реликвиями, погрязшая в предрассудках, с инквизицией и сжиганием на кострах, была порочна. Будь он предан этой английской версии христианства, он мог бы жизнь за нее отдать. Но все же верность семье разрывала его: его отец, нарушая законы, по-прежнему тайно исповедовал католичество и не посещал приходскую церковь по воскресеньям. В случае с Топклиффом подобные сведения становились пороховым зарядом в руках играющего с огнивом ребенка. В любой момент об этом могло стать известно, что разрушило бы жизнь его отца, да и его карьера была бы под угрозой.
Топклифф сплюнул Шекспиру под ноги.
— Я знаю то, что знаю, а ты знаешь, что мне известно. И вот что я тебе скажу. Дело Говарда — дело королевы, и я буду им заниматься. Я знаю, что здесь произошло. Это сделал Саутвелл, этот женоподобный папист. Такие, как он, способны сотворить подобное с женщиной. Я найду этого иезуита Роберта Саутвелла и покажу тебе убийцу. Я собственноручно повешу его, кастрирую и выпущу ему кишки. Я умоюсь кровью из его сердца и повеселюсь от души!
Глава 3
На Темзе еще продолжался прилив, когда Шекспир подошел к расположенному выше по течению сразу за Лондонским мостом спуску к воде, куда причаливали оснащенные навесом лодки, развозившие пассажиров. Предупредив суетящуюся там толпу криком «По королевскому делу!», в ожидании лодки Джон вспомнил слова Топклиффа об отце, и его снова охватил страх. Да, отец Шекспира был оштрафован за неповиновение и действительно придерживался старых религиозных взглядов. Это привело к бесчисленным спорам между отцом и старшим сыном, и в итоге в их отношениях появилась трещина, залатать которую теперь было весьма трудно. Шекспира охватила волна безмерной печали. Он любил отца, но считал, что тот заблуждается, упрямится понапрасну и причиняет ненужные страдания семье.
Теперь Топклифф говорит, что упрямство его отца может каким-то образом отразиться на его сыне. Шекспир прекрасно понимал опасность подобных заявлений, даже намек на папизм мог послужить поводом к тому, что среди ночи к нему нагрянут персеванты из наводящего ужас отряда вооруженных до зубов вояк, действующих по приказу таких государственных людей, как Топклифф.
