Амурная примета - Евгений Евгеньевич Сухов
Эмилия Бланк замолчала и посмотрела Воловцову прямо в глаза. Иван Федорович прекрасно все понял: «Ординарный профессор Императорского Московского университета Сиротин явился новой жертвой Эмилии Бланк. Только теперь уже без Рудольфа Вершинина».
– Я рассказала вам все, – подчеркнув интонацией последнее слово, с чувством произнесла Эмилия. После чего заявила: – И теперь вы вольны делать со мной все что хотите…
– Мы не имеем права делать с подозреваемыми что хотим, – с не меньшим чувством отозвался на сие заявление Иван Федорович. – Мы имеем право делать с подозреваемыми то, что трактует в данном случае закон. А закон трактует следующее: возложенными на меня, как на судебного следователя по особо важным делам, полномочиями, я имею право назначить вам меру государственного принуждения. Так вот, я выношу следующее решение: избрать для вас меру пресечения, заключающуюся в аресте и помещении на время следствия в следственное отделение Бутырского тюремного замка. О чем мною немедленно будет уведомлен прокурор судебной палаты действительный статский советник господин Завадский.
– Как? – вскричала Эмилия Бланк, явно не рассчитывающая на подобное решение судебного следователя.
– А вот так, – спокойно ответил Иван Федорович и повернулся в сторону помощника пристава Колымагина: – Вы слышали, какое решение я принял?
– Так точно, – ответил полицейский.
– Приступить к исполнению, – четко произнес Воловцов и двинулся к выходу из полицейской части.
Глава 22
Ревность как заболевание
Когда Эмилия не вернулась со встречи с профессором, Вершинин все понял. Если он не завыл в форточку, так только по причине того, что соседи могли услышать его вой и сообщить городовому. А внимание со стороны полиции Рудольфу Залмановичу Вершинину было нынче не с руки…
Внутри, там, где были сердце и душа, поселились ревность, боль и обида, не дающие покоя ни на минуту.
То, что Эмилия между ним и профессором выберет именно последнего, можно было не сомневаться. Встретилась с профессором в Нескучном саду, околдовало его и ушла вместе с ним, а его, Вершинина, посчитала вещью, отслужившей срок.
Немного успокоившись, он сходил на кухню и принес полуштоф водки, который выпил в два присеста. Поначалу его совсем не забрало. Он решил сходить в лавку и взять еще водки, но как только поднялся и сделал несколько шагов, его повело, и он упал на пол. Такого с ним еще никогда не бывало, чтобы он сделался настолько пьяным с одного полуштофа.
Вершинин с трудом поднялся, кое-как добрался до кровати и упал на нее как подкошенный. Мысли в голове – смутные и бессвязные – исчезли, и он забылся в пьяном сне, который невозможно нарушить ни тычками и тормошением, ни разрывающимися над самым ухом снарядами.
Так он проспал до утра.
Проснулся в состоянии тревоги, неизвестно откуда исходившей. Впрочем, известно: не вернувшаяся домой Эмилия вполне могла навести на дом в Марьиной роще полицию.
При воспоминании об Эмилии он скрежетнул зубами – ноющая и терзающая душу и сердце боль, отступившая в забытьи, опять вернулась.
Вершинин с трудом поднялся с кровати, оделся, взял с собой все деньги, что еще оставались, и покинул дом.
Идти было некуда. Разве податься в какой-нибудь развеселый дом и остаться покуда там?
Минут через сорок после того как Рудольф Вершинин покинул дом в Марьиной роще, в него ворвались полицейские. Командовал ими невысокий, плотного телосложения человек среднего возраста. Когда он убедился, что дом пуст, он произнес короткую фразу:
– Опять ушел.
Человек плотного телосложения был зол. Это означало одно: он сделает все, чтобы найти сбежавшего. И найдет…
* * *
Деньги были уже на исходе. Известное дело: на водку и баб деньги тратятся быстрее и незаметнее, нежели на что иное.
Во всех веселых домах Москвы Вершинина знали и как своего оставляли на несколько ночей. Он бы мог, конечно, залечь на дно в каком-нибудь одном публичном доме, но какая-то неведомая сила заставляла его идти от одного дома свиданий к другому, менять женщин одну за другой, забываться в тяжком хмельном сне, а наутро начинать все сначала. Ибо яд ревности и боль брошенного мужчины, которому предпочли другого, продолжали отравлять и терзать сердце Вершинина.
Его взяли в середине марта, когда он выходил из дома свиданий в Малом Колосовом переулке. С похмелья, заросший щетиной, еще более подчеркивающей его впалые щеки, коммерсант-комиссионер Рудольф Залманович Вершинин был мало похож на себя. Его сейчас не узнал бы даже его компаньон по комиссионерской конторе «Гермес», которого он обобрал едва не до нитки.
При задержании Рудольф Вершинин сопротивления не оказал и даже не спросил, на каком основании его задерживают. Не старался делать вид, что не понимает, что происходит. Напротив, Рудольф Залманович молча отдался в руки правосудия, как брошенная в весенний ручей щепка отдается его быстрому течению.
На предварительном дознании полицейские чины выяснили, кто он такой, почему скрывается и от кого. После чего доложили о задержании Вершинина ведущему следственные действия по убиению судебного пристава Владислава Сергеевича Щелкунова судебному следователю по особо важным делам Ивану Федоровичу Воловцову. Дальше Рудольфа Залмановича допрашивал уже Иван Федорович…
Вершинин не запирался, давал показания охотно и всю вину валил на Эмилию. Мол, это она решила поправить их материальное положение и изыскать средства противузаконными способами. Это она по собственной воле устраивала как бы случайные встречи с судебным приставом Щелкуновым, с которым она познакомилась во время его визита к ним домой по поводу взыскания долгов с него, Рудольфа Вершинина. Встречи эти она устраивала с целью очаровать пристава своею молодостью и красотой. А он, Рудольф Вершинин, ничего об этом не ведал. Ибо если бы знал, то непременно запретил бы ей встречаться с Щелкуновым… На одной из таких встреч Эмилия вызнала у пристава, что он держит дома деньги, принятые в субботу девятого января от какого-то взыскателя на обеспечение судебных затрат и издержек. Деньги были немалые: восемьсот шестьдесят два рубля. Судебный пристав Щелкунов принял их, но поскольку на службу более не заходил, то решил оставить их дома до
