Йен ПИРС - Гибель и возрождение
Мэри решила выпить, когда в номере у нее зазвонил телефон. Звонил портье. «К вам хочет зайти посетитель». Он передал ему трубку. У Мэри на мгновение замерло сердце. Некоторое время она молча слушала, потом начала медленно приходить в себя.
– Какой сюрприз, – холодно сказала она, выслушав собеседника до конца. – Пожалуй, вам лучше подняться, мистер Харанис.
Они не виделись бог знает сколько лет – фактически с тех самых пор, когда она привезла ему заказанную картину, да так и осталась у него в доме на целый месяц. Это был самый чудесный, хотя и болезненно короткий, период в ее жизни, и самый обворожительный мужчина из всех, кого она знала. Как он мог после всего, что было, так низко обойтись с ней! Мэри не сомневалась, что за всей этой историей стоит именно он. В молодости он был совсем другим – правда, тогда она не стояла у него на пути.
И все же даже сейчас, когда ей было уже за пятьдесят, а ему и того больше, сердце ее забилось быстрее в ожидании этой встречи. Она испугалась – но не того, что он мог сделать с ней, а того, что его постаревший вид подтвердит ее собственный возраст и развеет воспоминания о прошлом, словно ничего и не было.
Разумеется, он постарел и немного сгорбился, но стоило ей увидеть его кривую усмешку и озорной взгляд, как все ее существо устремилось к нему, и лишь огромным усилием воли Мэри смогла подавить этот безумный порыв.
– Сколько лет, сколько зим, – прохладно заметила она.
– Не то слово, – ответил он по-английски с сильным акцентом. – Как хорошо снова видеть тебя, Мэри.
Наступила долгая пауза, в течение которой они смотрели друг на друга, после чего он добавил:
– Ну, как ты?
– Странно, что именно ты задаешь мне этот вопрос, – ответила она. – Учитывая то, что ты сделал с моей внучкой.
Он кивнул:
– Я сразу понял, что тебя ввели в заблуждение. Я ничего ни с кем не делал.
– Ты похитил мою внучку, а меня поставил в такое положение, что я вот-вот окажусь за решеткой. Это не называется «ничего не делал».
– Ты говоришь о внучке? Неужели мы так постарели?
Мэри налила себе еще и с гордостью заметила, что руки ее совсем не дрожат. «Хорошо, – подумала она, – хоть что-то я еще контролирую».
– Расскажи, что случилось.
Что-то было в его спокойном голосе, что заставило ее сдержать возмущенное фырканье, и она начала рассказывать. Обо всем: о внучке, об иконе, о полицейском расследовании и убийстве Буркхардта. Грек с каждой минутой мрачнел и опускал голову все ниже.
Она закончила, и он долго сидел в молчании.
– Ну так что? – спросила Мэри. – Ты хочешь сказать, что не имеешь ко всему этому никакого отношения? Или ты мне не веришь?
Он поднял голову и посмотрел на нее:
– Беда в том, что я верю каждому твоему слову. Но я не имею к этому отношения. Никакого. Ты же понимаешь: я не могу так поступить ни с тобой, ни с другими людьми.
– Сначала я тоже так подумала. Но я звонила тебе, и ты меня отфутболил.
– Я отгородился от мира и дал строжайшее указание не беспокоить меня.
– Мне трудно поверить, что ты не в состоянии контролировать собственного сына.
– Он мне не сын.
– А кто же он тогда?
Харанис пожал плечами:
– Он родился после нашего с тобой романа. Узнав о тебе, жена решила отплатить мне той же монетой. Сознавая свою вину, я закрыл на это глаза, но, по правде говоря, так и не стал ему хорошим отцом. Я оказывал ему должную финансовую поддержку, но несколько лет назад мое терпение лопнуло.
– Почему?
– Он занялся торговлей наркотиками. Не понимаю зачем: у него были деньги, но даже если бы их и не было, это не повод заниматься подобными вещами. Как всякий отец, я использовал свое влияние, чтобы замять дело, о чем теперь сожалею. Но общаться с ним с тех пор перестал. Возможно, я старомоден, но есть вещи, на которые я не могу закрыть глаза. Микис долго этого не понимал. Сейчас у него достаточно денег, и он использует их для достижения своих низких целей. Микис встал на путь зла и с каждым годом продвигается по нему все дальше. Поверь мне, это не просто громкие слова. Он использует деньги, мои деньги – деньги, которые я заработал и имел глупость ему давать, – для того чтобы разжигать в людях ненависть. Он видит себя в дальнейшем заметной политической фигурой. Он готов пасть сколь угодно низко, лишь бы получить хоть каплю власти. Поначалу я думал, что он перебесится и политика наскучит ему так же, как наскучили все остальные занятия. Но потом до меня дошли слухи, чем он в действительности занимается. Он несет в мир зло, Мэри. Он убивает людей. По-видимому, это его способ самоутверждения. Для него нет понятий добра и зла: есть только он со своими желаниями и потребностями. Я считаю себя ответственным за его поведение. Если кто и мог изменить его, так это я.
– Но ты не сделал этого и даже если бы попытался, я сомневаюсь, что ты добился бы успеха. Он опасен и разгуливает на свободе. Почему он так поступил со мной – ты можешь мне объяснить?
– Примерно с год назад я получил от Буркхардта письмо. Мы были знакомы, и я доверял ему. В свое время я купил у него немало картин. Он человек честный и надежный. Узнав, что у меня есть коллекция икон, он предложил мне купить у него очень интересную вещь. Я отказался, сказав, что у меня уже набралось их штук пятьсот и я не успею их каталогизировать до самой смерти. Он на это сказал, что его икона станет жемчужиной моей коллекции. Он даже специально приехал, чтобы поговорить со мной о ней.
– И?..
– Он сказал, что нашел «Одигитрию». Ты слышала о ней?
Мэри отрицательно покачала головой.
– Чудотворная икона, византийская святыня. Буркхардт имел доказательства ее подлинности. Он показал мне бумаги, из которых можно было сделать вывод, что икона действительно та самая «Одигитрия». После падения Константинополя ее вывез в Рим греческий монах. Я, естественно, загорелся и поручил Буркхардту купить ее за любые деньги.
– Прекрасно. Но как это согласуется с тем, что сейчас происходит?
– Напоминаю: сначала я отклонил предложение Буркхардта. Он начал предлагать картину другим людям. В том числе Микису. Он не знал, что я прекратил с ним общение, и надеялся с его помощью убедить меня приобрести картину. Но Микис решил, что она пригодится ему самому. Он решил использовать этот символ для достижения своей безумной идеи возрождения Византии. Вот что, на мой взгляд, произошло.
– Так, значит, Буркхардт действовал от твоего имени? Как же я не догадалась!
– А могла бы. Я выдал ему чек на миллион долларов и сказал, что, если этого будет мало, дам еще. Вскоре он связался со мной и сказал, что договорился купить ее за четверть суммы. Потом друзья передали мне, что итальянская полиция прислала насчет меня запрос в связи с убийством Буркхардта. Вот я и приехал разобраться, что здесь происходит.
– А откуда ты узнал про меня?
– У меня есть свои источники, – ответил он с кривой ухмылкой. – В данном случае это был работник посольства – некто Фостиропулос.
– А каким образом Микис вышел на меня? Почему он не воспользовался услугами обычных грабителей? Они без труда провернули бы ему это дело.
Харанис несколько секунд рассматривал потолок, потом ответил:
– Полагаю, такова его месть. В нем до сих пор пылает обида.
– За что? Что я ему сделала? Последний раз я видела его шестилетним ребенком. Он даже не мог запомнить меня.
– По-моему, он запомнил тебя очень хорошо. Видишь ли, он считает, что я развелся с его матерью из-за тебя. В сознании Микиса факты трансформировались таким образом, что теперь ему кажется, будто до твоего появления мы жили как в раю. Конечно, это неправда. Его мать и раньше была невыносимой. Как бы там ни было, он знал, что ты жила в моем доме, и ни для кого в семье не было секретом, что ты поставляла мне картины. Когда национальный музей усомнился в законности приобретения Тинторетто, Микис быстро смекнул, в чем дело. Я полагаю, он решил убить сразу двух зайцев: добыть икону и причинить твоей семье зло, сравнимое с тем, что ты причинила его семье. А теперь ответь мне: «Одигитрия» у тебя? Если да, то лучше отдай ее мне, и я все улажу.
– Спасибо, – поблагодарила Мэри, – но у меня ее нет. К моему глубокому сожалению. Но я надеюсь заполучить ее в самом скором времени.
– Она не должна попасть в руки Микиса. Это будет святотатством. Я не допущу этого.
– Я вижу все несколько иначе. Если я смогу добыть картину, я немедленно отдам ее Микису, даже если меня за это посадят. Мне нужно вызволить из его лап Луизу, и, честно говоря, гори огнем все Балканы, лишь бы моя девочка была невредима.
Харанис покачал головой.
– Как ты думаешь: он может что-нибудь сделать с Луизой? – спросила она, страшась услышать ответ.
– Луиза – твоя внучка? Он не сделает с ней ничего до тех пор, пока не получит икону. А после этого – не знаю. Все возможно. Жестокость, к сожалению, является его доминантной чертой.
