Ариана Франклин - О чем рассказали мертвые
Затем приор Жоффре произнес молитву. После чего был провозглашен первый тост — за здоровье святого Фомы Кентерберийского, а также за здоровье нового воина в рати божественных мучеников — маленького святого Петра Трампингтонского, ибо они суть причина сегодняшнего празднества.
«Диковинный обычай», — подумала Аделия, поднимаясь, чтобы выпить за здоровье покойников.
Но тут, поверх всеобщего благочестивого ропота, покатился голос Роже Эктонского.
— Смотрите! Смотрите! — кричал он, тыча пальцем в сторону Мансура. — Неверный оскорбляет наших святых! Он пьет воду!!!
Аделия в ужасе закрыла глаза. Она знала темперамент своего слуги. Боже, не дай ему зарезать этого несчастного глупого шута!
Однако Мансур, понимая только интонацию Роже Эстонского, но не его слова, и бровью не повел. Он продолжал потягивать из кубка воду. Наглецу ответил хозяин празднества, сэр Джоселин.
— Вера доктора запрещает прикасаться к вину, — громыхнул он на весь зал. — А если тебе, Роже, вино так быстро ударяет в голову, то следуй примеру и перейди на воду!
Славная оплеуха! Посрамленный Роже Эктонский молча рухнул на скамью. Сэр Джоселин разом вырос в глазах Аделии.
Но она тут же одернула себя. Что за глупые сантименты! Надо сохранять объективность. Сэр Джоселин по-прежнему один из подозреваемых. Что он, что сборщик податей — оба были в Святой земле, и любой из них, невзирая на шарм или благодаря ему, мог оказаться детоубийцей.
Но во главе стола сидел сэр Джервейз, который тайком поглядывал на нее весь вечер.
«Может быть, это вы?»
Аделия окончательно уверилась, что убийца — один из крестоносцев. Для этого у нее была более основательная причина, чем конфетка из арабской ююбы. Лакуна между резней овец и убийствами детей точно совпадала со временем, когда Кембридж, ответив на призыв папы римского, послал своих сынов сражаться за Святую землю. Между их отплытием и возвращением на родину прошло как раз шесть лет!
Но вот досада — на эти годы отлучались многие…
Когда Аделия озадачила Гилту вопросом, кто из местных мужчин покинул город в год Большой бури, та ответила:
— Да всех не перечислишь! Как раз тогда на клич епископа Илийского поднялась вся страна (в устах Гилты «вся страна» означала «все графство»). Сотни молодых и не очень молодых мужчин во главе с лордом Фитцгилбертом отправились отстаивать Гроб Господень.
По словам экономки, тот год был препаршивый: Большая буря погубила урожай на корню, в наводнение было много жертв и без числа разрушенных строений, а окрестные болота надолго стали непроходимы. Даже искони кроткий Кем вдруг задурил и вышел из берегов. Кембриджшир явно чем-то прогневил Всевышнего. Видать, нагрешили столько, что лишь участие в святом походе против неверных могло вернуть стране Божью милость!
Из рассказа Гилты Аделия узнала, как начинался поход. В уповании, что земли в Сирии компенсируют затопленный феод на родине, лорд Фитцгилберт поставил Господень стяг посреди ярмарки. Молодые парни толпами записывались в крестоносцы. Одни по зову сердца, другие — от безысходности и отчаяния: ураган лишил их наследства. Люди постарше, с амбициями, предвидели приключения и добычу. Кто-то бежал от несносной жены, кто-то от долгов, а кто-то надеялся за морем забыть несчастную любовь. В судах преступникам предлагали выбор: в петлю или в Святую землю. А священники с кафедр обещали прощение самым лютым грешникам, если те присоединятся к крестоносцам.
В конце концов из Кембриджшира в поход против неверных выступила довольно внушительная рать.
Сам лорд Фитцгилберт вернулся в гробу и теперь, под своим мраморным двойником, покоился в родовой церкви: в латах, со скрещенными ногами — в знак вечной памяти о том, что он был крестоносцем. Многие горожане погибли в Святой земле. Некоторые вернулись, чтобы умереть дома от ран или от привезенных экзотических болезней. Они легли в могилы попроще — об их славном прошлом напоминал только выбитый на надгробном камне меч. Единицы остались в Сирии и даже преуспели на новой родине. Конечно, жизнь на Востоке не сахар. Но там в отличие от Болотного края хотя бы сухо, черт возьми!
Среди тех, кто вернулся на родину целым и невредимым и занялся прежним делом, Гилта назвала двух лавочников, нескольких вилланов, кузнеца и того самого аптекаря, у которого «доктор Мансур» покупал снадобья и порошки. К ним она присовокупила бывших при настоятеле Жоффре в памятную ночь возвращения из Кентербери брата Гилберта и каноника, который запомнился Симону и Аделии только своей молчаливостью.
— Ба! — воскликнула салернка. — Неужто и брат Гилберт проливал кровь в Святой земле?
— Ясное дело! — сказала Гилта. — Только в отличие от сэра Джоселина и сэра Джервейза ничего не стяжал. Вы вот у меня спрашивали, кто у евреев деньги в долг брал. Лучше спросите, кто этого не делал! Правда, мелкий народ и занимал мелочь. Но проценты любого вскорости за горло брали. Вы думаете: кто больше всех выступал против евреев, тот и детишек порешил. Но как бы не ошибиться. Многие благонравные христиане, золотые сердца, не прочь поглядеть, как жиды на ветру ногами качают!
Лекарка и Симон переглянулись. У Гилты была своя железная логика.
Теперь, находясь среди явной роскоши, в которой жил сэр Джоселин, Аделия не спешила приписывать его зажиточности зловещее происхождение. Вполне вероятно, что он обогатился в Сирии, а не за счет невозвращенного Хаиму кредита. Так или иначе, по возвращении из Святой земли сэр Джоселин превратился из захудалого английского рыцаря в крупного землевладельца и хозяина более чем добротного каменного особняка, почти дворца. Сегодняшняя праздничная трапеза происходила в огромном богато украшенном зале с резным деревянным потолком. Еще пахло свежей краской и стружкой. Музыканты на помосте вполне сносно играли на флейтах и виоле. Дом Джоселина ломился от изобилия, и многочисленные гости были избавлены от привычной необходимости идти на ужин со своими ножом и ложкой. Тарелки и чаши для ополаскивания пальцев были сплошь из серебра, а салфетки из парчи.
Конечно, выросшую в богатом Салерно Аделию этим провинциальным великолепием было трудно поразить. Однако из вежливости она выразила свое восхищение вслух. Соседи по столу приняли похвалу иноземки без должного энтузиазма. Охотник Хью неопределенно кивнул, а коротышка слева усмехнулся и сказал:
— Эх, видели бы вы, как жил сэр Тибо, папаша сэра Джоселина! Чуть ли не в хлеву, в хлипкой мазанке с худой крышей. Шалопут и охальник, драчун и пьяница. В конце концов спился. Правильно я говорю, Хью?
— Отпрыск — другого замеса, — лаконично отозвался охотник.
— Да, яблоко от яблони далеко откатилось. Высоко взметнулся сынок! Экий домище возвел! Чего дивиться, если в Святой земле золото под ногами валяется — бери не хочу!
— Прямо уж! — сказала Аделия. — Почему же другие с пустыми руками вернулись?
— Не знаю. Сэр Джоселин говорил, что им лень было наклониться и подобрать. А врать бы он мне не стал, — с лукавой улыбкой добавил говорливый коротышка, — я ведь ему обувку тачаю, а в наших краях бытует поверье: кто сапожнику врет, тому в аду босиком по углям ходить!
— А сэр Джервейз, он тоже… хм… не брезговал наклоняться?
— Нет, только, видать, не так шустр. Вернулся с золотом, но пригоршнями монеты не разбрасывает.
— Похоже, они разбогатели на пару, — сказала Аделия.
— Возможно. Они ведь не разлей вода. Как Давид и Ионафан.
Сейчас между «Давидом и Ионафаном» сидела настоятельница женского монастыря. Но друзья и боевые товарищи, снова доказывая свою неразлучность, беседовали друг с другом через ее голову.
И вдруг в сознании Аделии мелькнула новая ужасная мысль.
Вот сидят и мирно беседуют через голову настоятельницы два… двое убийц.
— А у них есть жены? — быстро спросила салернка.
— Сэр Джервейз женат. Его благоверная — смиренная, забитая дурочка, из дома почти не выходит. А сэр Джоселин нынче сватается не к кому-нибудь, а к дочке барона из Петрборо. И тут, похоже, золото с земли поднимет.
Сапожных дел мастер хихикнул.
Резкий звук горна возвестил начало трапезы. Гости окончательно расселись. Слуги внесли первые блюда.
В верхнем конце стола сэр Роули Пико смешил рассказами жену шерифа, к ее вящему удовольствию, тайком прижимаясь ногой к ее ноге. При этом он успевал обжигать взглядами сидевшую поодаль монашку и забавлялся тем, как она краснеет и потупляет глаза. Но чаще всего сэр Роули поглядывал в сторону заморской врачевательницы. Аделию разместили среди всякого сброда почти у самой солонки. Сегодня, надо отдать должное, она выглядела неплохо — умылась и приоделась. И даже немного грудь оголила. Пальцы так и чешутся потрогать нежную кожу над шафранным лифом. Волосы после бани казались совсем светлыми — стало быть, во всех местах блондинка…
