Макс Коллинз - Похищенный
Ну и черт с ним. Я повернулся к сидящему на кушетке таксисту, зажатому с двух сторон дружками Кондона.
– Скажите еще раз ваше имя, – сказал я.
– Джо Перроне. Джозеф.
– Где вы взяли это письмо?
– На Ган Хилл Роуд возле Нокс-плейс меня остановил парень и дал мне его.
– Это далеко отсюда?
– А вы что, не знаете? – спросил таксист.
– Нет, – сказал я. – Я не местный. Я турист. Турист с пистолетом.
– Это примерно в миле отсюда.
– Что сказал этот парень? Как он выглядел?
Маленький таксист пожал плечами.
– Он спросил, знаю ли я, где находится Декатур Авеню и где будет номер 2974. Я сказал, что конечно знаю этот район. Потом он огляделся вокруг, посмотрел через одно плечо, через другое, сунул руку в карман и дал мне этот конверт и один доллар.
– Как он выглядел?
– Не знаю. Он был в коричневом пальто и в коричневой фетровой шляпе.
– Вам не бросились в глаза какие-нибудь особенности его внешности?
– Нет. Я не обратил внимания на его внешность.
– Вы совсем не запомнили этого человека?
– Нет.
– Вы узнаете его, если увидите еще раз?
– Нет. Я смотрел на доллар. Вот Джорджа Вашингтона – его бы я узнал. Но может, вы объясните, что случилось?
В разговор вмешался Брекинридж:
– Боюсь, сейчас мы не сможем вам сказать этого, мистер Перроне. Но можете не сомневаться, это крайне важно.
– Покажите мне ваш значок, – сказал я.
– Пожалуйста. – Он отколол значок от форменной куртки.
Я записал номер в свою записную книжку. Затем записал его на чистой странице, оторвал ее и протянул Гаглио.
– Окажите нам услугу, – сказал я. – Подойдите к такси, припаркованному против дома, и сравните этот номер с номером удостоверения личности на заднем сиденье. Запишите также номер на номерном знаке.
Гаглио, радуясь тому, что сумел пригодиться, кивнул, встал, взял листок бумаги и выбежал из комнаты.
– Что дальше? – спросил Брекинридж.
– Профессор поедет на встречу, – сказал я. – Я буду за рулем.
– Там не должно быть полицейских, – сказал Кондон.
– В штате Нью-Йорк я не полицейский, – возразил я. – Просто сознательный, патриотически настроенный гражданин.
– С пистолетом, – уточнил таксист.
– Правильно, – сказал я. – Мы поедем на моей колымаге.
Под «моей колымагой» я, разумеется, имел в виду машину, которую мне предоставил Линди.
Гаглио вернулся и сказал:
– Номера одинаковые.
– Хорошо, – сказал я и повернулся к Перроне: – Идите и занимайтесь своим делом. Возможно, вас вызовут в полицию.
– Что я должен буду говорить?
Кондон положил руку на сердце, словно школьник, клянущийся в верности своему другу:
– Говорите только правду и ничего, кроме правды.
– За исключением того, что я наставил на вас пистолет, – сказал я.
– Верно, – сказал он, потом поднялся и вышел.
– А как насчет наших друзей, Макса и Милтона? – спросил Кондон.
– Они останутся здесь, – сказал я. – И никакие они для меня не друзья.
* * *Ночь тоже нельзя было назвать дружелюбной. Небо было черным, а город серым. Холодный ветер гнал листья, мусор и клочки бумаги по безлюдным улицам «самого прекрасного места в мире».
После того как я сел за руль и Кондон поместил свое крупное тело на сиденье рядом, я сказал:
– Я чужак в этой части света, профессор, вам придется показывать мне дорогу.
– Это я смогу, – бодро сказал он. Потом неожиданно помрачнел и сказал:
– Я надеюсь, что, несмотря на разногласия, мы можем объединить усилия в этом праведном деле.
– Все будет отлично, профессор. Я здесь лишь для того, чтобы подстраховать вас.
Успокоившись, Кондон сложил руки на коленях, мы отъехали от обочины и покатили на запад.
Когда мы проехали восемь безлюдных кварталов, он сказал:
– Скоро будет Джером Авеню, сверните на север.
Я свернул на почти пустынную магистраль, серую и мрачную под слабым светом уличных фонарей. Кондон указал на последнюю станцию метро на Джером Авеню, и я замедлил движение.
– Вот она, сосисочная, – сказал я.
С левой стороны улицы стояло покосившееся, обветшалое строение, функционирующее в летнее время. По-видимому, это заведение не работало уже несколько сезонов. Перед этой жалкой маленькой палаткой находилась не менее жалкая покосившаяся терраса. Я развернул машину и остановил перед ней.
– Позвольте мне, – сказал Кондон и вышел из машины.
Он поднялся по невысокой лестнице на террасу, ступеньки гнулись и стонали под его весом. В середине террасы лежал большой плоский камень – я видел, как Кондон нагнулся и поднял его. Он быстро вернулся с конвертом в руке.
Почти прямо над нами горел уличный фонарь. Он разорвал конверт и прочитал записку вслух:
– "Пересеките улицу и двигайтесь вдоль кладбищенской ограды в направлении 233-й стрит. Я вас встречу".
– Это далеко, профессор?
– Примерно с милю. Упомянутая ограда окаймляет кладбище Вудлоун с севера, 233-я стрит идет на север, потом сворачивает на запад и пересекает Джером Авеню примерно в миле от этой сосисочной. Она образует северную границу кладбища.
– И что это значит?
– Вам придется еще раз развернуть машину.
Я сделал еще один разворот. С одной стороны от нас был холмистый, заросший деревьями парк, с другой – длинное, огороженное железным забором кладбище. Улица как будто вымерла: ни машин, ни прохожих.
– Это Вудлоун, – объяснил Кондон. – А этот парк называется Ван Кортленд.
– Вам лучше бы было поехать с тем таксистом, – сказал я.
– Возможно, детектив Геллер, но если меня прижать, я признаюсь, что с вами и вашим пистолетом я чувствую себя увереннее.
Мы продолжали ехать по Джером Авеню вдоль кладбища и остановились примерно в шестидесяти футах от того места, где ее пересекала 233-я стрит. Впереди была треугольная площадь перед входом на кладбище Вудлоун, тяжелые железные ворота были затворены и, несомненно, заперты.
Я подъехал к тротуару.
– Идите и встаньте у этих ворот.
– Вы думаете, похитители имели в виду это место?
– Да. Идите. Я вас подстрахую отсюда.
– Я думаю, это разумно. Они не войдут со мной в контакт, если я буду не один.
– Если что – я здесь.
Он кивнул и большими шагами направился к площади, нахально оглядываясь по сторонам. Он явно не стремился оставаться незамеченным.
Он вел себя правильно. Нам нужно было, чтобы похитители увидели его.
Он принялся расхаживать взад и вперед. Достал из кармана записку, прочитал и перечитал ее, явно стремясь дать сигнал представителям банды похитителей, которые могли наблюдать за ним. Никого и ничего. Он походил еще немного.
Прошло минут десять ожидания, и затем он промаршировал к машине. Сел на сиденье рядом со мной.
– Не знаю, что случилось, – сказал он. – Там никого нет. Мы приехали вовремя?
– Сейчас пятнадцать минут десятого, – сказал я. – Возможно, мы подъехали немного рано. Здесь потеплее. Посидите несколько минут.
Мы сидели молча. Ветер за окном разговаривал за нас.
Потом Кондон сказал:
– Там кто-то есть!
По Джером Авеню по направлению к нам шел невысокий, смуглый мужчина, прикрывая лицо носовым платком.
Кондон быстро вылез из машины и пошел к мужчине.
Мужчина шел к нему.
И прошел мимо профессора.
Кондон повернулся и встал посередине тротуара, почесывая голову и глядя вслед удаляющемуся прохожему. Потом старик посмотрел в мою сторону, пожал плечами и снова пошел к железным воротам, где снова принялся расхаживать взад и вперед.
В половине десятого я забеспокоился. Начал думать, что ничего не произойдет и возможно потому, что я поехал с ним. Еще мне было интересно, где прячется человек Уилсона; я полагал, что Уилсон поставил одного или нескольких человек следить за домом Кондона и что за нами должны были следить. Однако тот, кто за нами следил, был, вероятно, чертовски хорошим шпиком, поскольку я не чувствовал его присутствия. Здесь были только я, Кондон, ночь, ветер и половина покойников Бронкса.
Кондон стоял спиной к железным воротам, слегка покачиваясь на каблуках.
И в этот момент, словно в фильме о доме с привидениями, через железные ворота к профессору вытянулась рука.
Я подался вперед, хотел уже окликнуть его, но профессор снова начал ходить взад и вперед по площади перед воротами. Он отошел от руки довольно далеко и смотрел во все стороны, кроме той, где была рука.
Неожиданно рука исчезла только для того, чтобы через несколько секунд высунуться снова с чем-то белым. Этот белый предмет затрепетал в воздухе, как птица. Рука размахивала белым платком. Кто бы там ни находился за воротами, он отчаянно пытался привлечь внимание профессора, не окликая его.
В конце концов Кондон заметил это и быстро подошел к воротам, где начал разговаривать с кем-то, стоящим за ними. Я опустил стекло на своей и два стекла на другой стороне, но ничего не услышал, кроме шума ветра.
