Тери Браун - Порожденная иллюзией (ЛП)
Я таращу глаза от изумления, и Адди снова смеется:
– Какая ты наивная! Не волнуйся, малютка, сегодня облав не будет.
Я смущенно ерзаю. Теперь все в курсе, что для меня это внове. Я опять осторожно отпиваю из своего бокала. На сей раз напиток проскальзывает внутрь гораздо легче, что, наверное, хорошо. Или не очень.
Внезапно Оуэн рядом застывает.
– Что она здесь делает? – слышу я его бормотание. Он поворачивается ко мне: – Я ненадолго.
Затем вскакивает со стула и исчезает, оставив меня в компании чужаков.
Я вижу, как переглядываются Присси и Адди.
– Что? – вертит головой Мэриэн. – Что я пропустила?
– Лоррен, – одними губами говорит ей Адди.
Глаза Мэриэн расширяются.
– О!
– И она ужасно рассержена!
Девушки тянут шеи, пытаясь рассмотреть, что происходит, но мой обзор перекрыт. Наконец высокий мужчина отходит, и я вижу, как Оуэн спорит с белокурой незнакомкой. Она стоит ко мне спиной, так что лица не разглядеть, но Оуэн взбешен. Он яростно жестикулирует и хватает собеседницу за руку. Внезапно блондинка вырывается и выбегает из зала. Поправив галстук, Оуэн возвращается к столу, а я отвожу глаза, чтобы он не понял, что я подсматривала.
Лицо заливает румянец, я чувствую себя как никогда неуютно. Оуэн усаживается рядом и делает большой глоток из бокала.
– Все в порядке? – спрашиваю, притворяясь, будто наблюдаю за танцующими.
– Конечно. Моя бывшая подружка явилась устроить сцену. Я с ней расстался несколько недель назад. – Он кладет руку мне на плечо. – Вообще-то, сразу же, как только встретил тебя.
Оуэн улыбается, ямочки на его щеках становятся глубже, и я чувствую облегчение. Пока не замечаю очередное переглядывание Адди, Мэриэн и Присси. Этим и занимаются нормальные девушки? Приходят в бар и портят другим настроение? С меня хватит. Я встаю и беру Оуэна за руку:
– Мы разве не танцевать сюда пришли?
Мгновение он выглядит удивленным, но тут же смеется:
– Вот это моя девочка!
Мы выходим на переполненный танцпол и начинаем двигаться. Поначалу я очень скована, но мелодия такая заводная, стучать ногами в ритме по полу так здорово, и вскоре я уже танцую шимми вместе со всеми. В помещении почти невыносимо жарко, однако слепая решимость повеселиться оказывается крайне заразительна. Оуэн – отличный танцор. Он улыбается мне, будто счастлив, что я все еще с ним в паре.
Музыка замедляется, я собираюсь уйти с площадки, но Оуэн хватает маня за руку и притягивает в свои объятия, подмигнув:
– Не так быстро, Просто Анна. Я ждал этой песни весь вечер.
Он прижимает меня еще ближе и поднимает мою правую руку в основной позиции вальса.
– Это медленный фокстрот, но на танцполе нет места для длинных проходок, так что мы называем его просто «медляк», – говорит Оуэн, и его дыхание щекочет мне ухо.
Я чуть отстраняюсь, чтобы лучше разглядеть его лицо. Яркие голубые глаза, обычно насмешливые, теперь лучатся восхищением.
– Ты ведь понятия не имеешь, как сейчас прекрасна?
Я опускаю взгляд, смущенная и довольная одновременно. Тепло от его ладони, прижатой к моей спине, разливается по всему телу. Эмоции Оуэна, как всегда, несколько спутанные, но на сей раз сильнейшая из них – радость. Счастье исходит от него, будто жар от дровяной печи, и я придвигаюсь поближе, чтобы погреться в ореоле этого волшебства. Украдкой смотрю на Оуэна, и у меня аж дыхание перехватывает – какой же он красивый! Я закрываю глаза, и мы раскачиваемся в такт музыке, которая вьется вокруг нас, словно шелковые ленты.
Оуэн обнимает меня сильнее, прижимается своей щекой к моей.
– Я бы вечно вот так с тобой танцевал, и пусть весь мир подождет.
Сердце мое трепещет. Я, кажется, тоже мечтаю, чтобы этот момент не кончался, чтобы я вечно кружилась в крепких мужских объятиях, а вокруг, будто бриллианты, сверкали огни. Внезапно перед глазами вспыхивает образ Коула, стоящего с цветами у меня на пороге, и я заливаюсь румянцем. Кем надо быть, чтобы испытывать подобные чувства к двум разным мужчинам? К тому же на Коула я до сих пор злюсь.
Мелодия заканчивается, я замираю, но, прежде чем уйти с танцпола, Оуэн подносит мою руку к губам.
– Спасибо за танец, – шепчет он. И целует костяшки моих пальцев, глядя на меня своими голубыми глазами.
Я сглатываю. Во рту так сухо, что ответить я не могу, лишь слабо улыбаюсь, и Оуэн ведет меня обратно к нашим местам.
Я залпом выпиваю свой коктейль, забыв, как он обжигает горло, и в итоге выпрыскиваю половину напитка на стол. Владельцам стоило бы нанять маминого поставщика. По-прежнему откашливаясь, я склоняюсь к Оуэну:
– Я бы сейчас не отказалась от стакана воды со льдом.
– Все, что угодно, для Просто Анны! – Он театрально вскидывает руку и уходит за чем-нибудь холодным для меня.
За столом никого – все, должно быть, на танцполе, – и я веселюсь, наблюдая, как народ пьяно пошатывается и слишком громко смеется. Похоже, половине Нью-Йорка завтра обеспечено похмелье. Музыканты объявляют перерыв, и остальная часть нашей компании возвращается обратно. Молодые люди, обливаясь потом, сбрасывают пиджаки. Девушки обмахиваются ладошками. Оуэн приводит с собой чернокожего парня и важно провозглашает:
– Напитки за мой счет.
– Это последний лед, так что наслаждайтесь, – говорит официант, выставляя перед нами бокалы.
Затем уходит, а я с наслаждением делаю большой глоток воды. Мэриэн вылавливает из своего коктейля осколок льда и прикладывает ко лбу:
– Здесь жарче, чем в аду! Может, пойдем в «Кони Инн»16? По крайней мере, остынем по дороге.
Адди недовольно качает головой:
– Нет, лучше в «Райскую Аллею».
– Мы могли бы остаться здесь и посмотреть представление, – предлагает один из парней. – Следующее начнется в час.
– Вы делайте, что хотите, – вмешивается Оуэн, – а нам пора. Я обещал маме Анны, что приведу ее не слишком поздно.
Все смотрят на меня, и я чувствую себя младенцем со слюнявчиком на груди. Оуэн ловит эти взгляды и добавляет:
– Да нет же. Просто у нее завтра выступление.
Насмешка на их лицах сменяется чем-то сродни уважению.
– О, точно. Оуэн говорил, что ты иллюзионист. Как так вышло? – интересуется Присси.
– Моя мать – медиум. Это вроде как семейное.
Оуэн фыркает:
– Ясное дело, как! Ее отец – Гарри Гудини.
Сердце уходит в пятки.
– Но Гудини давно женат, и детей у него нет, – смущенно замечает кто-то.
– Они с мамой познакомились в Европе, много лет назад, – объясняю я, чувствуя, как зудит и пылает лицо, и взмахнув рукой, будто тем самым могу прекратить этот разговор.
Смысл моих слов доходит до всех одновременно.
– О! Так ты его внебрачная дочь? И тоже иллюзионист? Как поразительно! – восклицает Мэриэн.
– Как романтично, – вздыхает Адди, хватая меня за руку. – Ты точно не можешь пойти с нами?
Все смотрят на меня с бо֜льшими теплотой и интересом, чем проявляли весь вечер.
Я убью Оуэна.
– Простите, но правда не могу, – качаю я головой.
Мужчины достают бумажники и бросают на стол купюры. Оуэн хмуро смотрит в свой.
– В чем дело? – спрашиваю я.
– Я думал, у меня есть еще десятка. Потому и сказал, что оплачу последнюю порцию напитков.
Он проверяет карманы, все больше впадая в отчаяние.
Остальные спокойно собираются, не обращая внимания на уныние друга.
Я тянусь к своей сумочке:
– Кажется, у меня есть немного денег.
Оуэн берет протянутые купюры и шепчет:
– Боже, мне так стыдно…
С красными от смущения щеками он машет официанту.
– Хлюст17, – закатывает глаза Адди.
Я хочу спросить, что она имеет в виду, но Оуэн, кажется, торопится уйти.
Оказавшись на улице, вся толпа направляется к одному автомобилю, а мы с Оуэном идем к нашему, который оставили чуть поодаль.
– Тебе понравилось? – с тревогой спрашивает Оуэн.
Вздрогнув от холода, я сильнее кутаюсь в палантин.
– Да.
Прошедший вечер кажется нереальным, будто это происходило с кем-то другим. Но есть и черное пятно – разговор о Гудини. Ну зачем Оуэн все испортил, рассказав о нем своим друзьям?
Оуэн обнимает меня за плечи, и я улыбаюсь в темноте, вспомнив тот волшебный миг, когда он прижимал меня к себе. Ладно, вечер не совсем провальный. Были и чудесные мгновенья.
– Я рад. Ради таких вот ночек я и сбежал из душного старого Бостона.
– Ты там вырос, да?
– К сожалению, – фыркает Оуэн.
– Почему к сожалению?
Я вдруг осознаю, как же мало о нем знаю.
Наступает тишина, и на какой-то миг мне кажется, что Оуэн не собирается отвечать, но тут он начинает говорить, и в голосе его не слышно обычной беспечности:
– Мой отец происходит из старинного бостонского рода. Ну, знаешь, из тех, у кого денег куры не клюют, но они никогда об этом не говорят.
