Джон Робертс - Заговор в Древнем Риме
— По-видимому, искусство убивать достигло в Риме своего полного вырождения. И куда только подевались профессионалы? — риторически заключил мой рассказ Асклепиод.
— Не беспокойся. Еще не все потеряно. Сегодня тоже можно расстаться с жизнью весьма интересным способом.
Тем временем рабы принесли тунику, которая оказалась мне великовата. Я стал натягивать ее через голову, морщась от неловкости и скованности движений. Потом попытался пошевелить руками и ногами — они, к счастью, мне повиновались. Боль не была сосредоточена в каких-то отдельных местах. Казалось, что все части тела болели одинаково и одновременно.
— Кстати, что сейчас у нас — день или ночь? — поинтересовался я.
Мне казалось, что состязания на октябрьском Празднике лошади состоялись едва ли не добрую неделю назад.
— День в самом разгаре, — ответил Асклепиод.
— Вот и хорошо! Я приглашен вечером на прием и еще успею зайти домой переодеться.
— При твоем нынешнем состоянии тебе лучше отдохнуть, — посоветовал грек.
— Я обязан быть там по долгу службы. Согласно моей гипотезе, я, возможно, сумею что-нибудь разузнать об убийствах. Кроме того, одна женщина благородного происхождения и исключительной красоты…
Интересно, с чего я взял, что такие темы принято обсуждать с лекарем?
— После такого напряженного дня ты еще способен думать не только о долге и опасности, но и о любви. Это истинный героизм, мой друг! Невероятно глупый, но достойный восхищения.
ГЛАВА 8
Я спустился по ступеням храма, морщась от боли, которая, как облако, окутывала мое тело. Можно было бы попросить Асклепиода одолжить носилки и нескольких рабов, но хотелось прогуляться, чтобы совсем не оцепенеть без движения. Я одолел деревянный мост, соединяющий остров с берегом (великолепный каменный мост был построен на его месте через год, когда трибуном стал Фабриций). Праздник в городе был в разгаре. Меня везде встречали громкими аплодисментами и протягивали бурдючки с красным вином. Я лишь пригубливал некоторые из них, дабы облегчить путь домой, поскольку хотел сохранить до вечера ясную голову. На это потребовалось немало усилий воли, ибо слишком велико было искушение утопить боль в вине и растворить все свои заботы в атмосфере всеобщего праздника. До чего же я устал думать об одних только убийствах, интригах и заговорах политиков и полководцев!
Мне предлагали себя женщины в коротких туниках и женских тогах куртизанок, но я был настолько верен единственной женщине, что их чары на меня не действовали. Любовная страсть — страшная сила. Музыканты шли по городским улицам, громко играя на флейтах и кимвалах. За ними следовали женщины, танцующие в обличье вакханок с распущенными волосами и облаченные в звериные шкуры или тонкие хитоны, обнажавшие половину тела. Этот греческий обычай стараниями эдилов и цензоров нередко подвергался запрету, однако со времени последнего цензорства прошло уже несколько лет, а у эдилов хватало других забот.
Какой-то уличный торговец протянул мне лепешку, в которую были завернуты пропитанные восхитительным соусом тонкие ломтики баранины, приправленные жареным луком и оливками. Я с жадностью накинулся на угощение, ибо с самого утра ничего не ел. К тому же с Катилиной и его дружками мне в основном предстояло пить, дабы ни у кого не вызвать подозрений. Лепешка так разыграла аппетит, что, когда другой продавец предложил мне большой фиговый лист, наполненный жареными колбасками, я тоже не смог устоять. Все это пришлось запить стаканом свежего яблочного сока.
Каждая женщина была не прочь ко мне прикоснуться, надеясь, что это принесет ей удачу, и я не препятствовал этому. Зато всячески противился подобному жесту со стороны мужчин. Я был героем дня, причем только одного дня. Римляне — народ легко увлекающийся и падкий до зрелищ. Назавтра их внимание устремится в ином направлении и обо мне никто даже не вспомнит.
Вернувшись домой с ощущением приятной тяжести в желудке, я позволил старикам рабам немного посуетиться вокруг меня. Возможно, в их глазах я останусь героем на целых два, а то и три дня, если за это время не сделаю ничего такого, что могло бы их обидеть. Кассандра порывалась снять повязку с головы и поставить свою излюбленную припарку, однако я предпочел довериться профессиональному лечению Асклепиода.
Когда солнце склонилось к западу, я облачился в тунику и открыл ящик с оружием. В нем хранились мои мечи, боевое и парадное обмундирование, кинжалы и кесты. Достав пугио в ножнах, спрятал его под тунику, заткнув за пояс. Затем вынул кесты — бойцовские перчатки, которые когда-то выиграл на каком-то состязании. Отодрал от них один из сложных ремешков с толстой бронзовой нашивкой, который самостоятельно закреплялся на костяшках пальцев. Полудюймовые шипы пирамидальной формы позволяли этим оружием наносить противнику страшные удары. Примерив ремешок на своей ладони и удостоверившись, что он вполне подходит, я засунул его под тунику с правой стороны, чтобы при надобности можно было легко достать его левой рукой.
Я не ждал опасности со стороны Катилины и его парней, но знал, что по городу рыскал Клодий со своими молодчиками, которые могли напасть в самый неожиданный момент. Мне надлежало быть начеку, по крайней мере до тех пор, пока гнев Клодия не навлечет на себя кто-нибудь еще, что в скором будущем неминуемо должно было случиться, ибо тот обретал врагов столь же быстро, сколь Цезарь — голоса избирателей.
Предупредив рабов, что вернусь поздно, я вышел из дома, когда улицы уже погрузились в густой мрак. Шумное веселье почти улеглось. В Субуре редко царит полная тишина, однако к этому часу большинство гуляющих горожан разошлись по домам. Правда, на некоторых открытых площадках и во дворах, которые делили меж собой несколько соседей, обитатели инсул продолжали торжественную трапезу. Благодаря праздничным жертвоприношениям, их столы изобиловали мясом, не говоря уже об овощах и фруктах, которыми жителей города с лихвой обеспечил недавно собранный урожай. Осень, как правило, была для Рима благодатным временем года. Если же она выдавалась неурожайной, то приходилось выжимать больше податей из провинций.
Я добрался до особняка Орестиллы, благополучно избежав столкновения с Публием и его клевретами. Привратник открыл дверь, и я вошел в атрий. Мое появление было встречено приветственными восклицаниями. Катилина почтительно вскочил с места и горячо пожал мне руку.
— Отлично, Деций. Молодец!
Обняв меня за плечи, он повернулся лицом к остальным и с торжественным жестом провозгласил:
— Вот наш герой! Наконец-то мы дождались его.
Гостей было около дюжины, все они поднялись со своих мест, чтобы поприветствовать меня. Некоторые уже были мне знакомы: Курий, Цетег, Сура, Лека, а также бородатые близнецы Торий и Вальгий. Последние двое сегодня утром оказали мне решительную поддержку во время второго этапа состязаний. Торий щеголял повязкой на голове, которая, впрочем, была наложена не столь мастерски, как моя. Подбитые глаза Вальгия распухли до неузнаваемости, превратившись в маленькие щелки. Среди незнакомых гостей был лысый мужчина крупного телосложения в тунике латиклавии с узкой красной полосой, означавшей принадлежность к сословию всадников. Прочие не имели никаких знаков различия.
— Деций, — произнес Катилина, когда к нам приблизился лысый, — позволь представить тебе Публия Умбрена, известного предпринимателя. Сфера его интересов охватывает всю Галлию.
Это был тот самый таинственный делец, который вел переговоры с аллоброгами.
— Мне довелось познакомиться с твоим отцом в Галлии, — сказал Умбрен.
В его голосе звучала фальшивая сердечность аукциониста.
Мне также представили остальных гостей, но я не имел возможности узнать о них ничего, кроме имен: Публий Габиний Капитон, Луций Бестия, Марк Фульвии Нобилиор и Луций Статилий. Несмотря на то что каждый из них был намеренно облачен в простую тунику, все они были всадниками и являли собой яркий пример голодранцев, каковыми подчас являлись представители этого сословия. Некоторые, подобно Умбрену, были разорившимися предпринимателями, иные никогда не поднимались так высоко, чтоб разориться.
Прочие участники собрания и вовсе не были римлянами и представляли собой не слишком родовитую знать различных италийских муниципий и колоний. Я уже позабыл их имена, хотя при надобности их можно без труда отыскать в судебных протоколах. Зато до сих пор помню то, что однажды сказал мне Милон о мятежниках, — эти слова заставили меня пересмотреть свои радужные представления о состоянии нашей империи. В действительности только Рим пребывал в относительном спокойствии, а за его пределами повсюду бурлили волнение и недовольство.
Обнимая меня и дружески похлопывая, Катилина ненароком наткнулся на спрятанные под туникой кинжал и кесты, которые отозвались негромким лязгом. Его брови удивленно взлетели вверх, и пришлось вытащить оружие, что, к моему удивлению, было встречено всеобщим восхищением.
