Мертвая сцена - Евгений Игоревич Новицкий
На этом месте мне пришлось прерваться, потому что У. резко перепрыгнул через стол, за которым мы сидели, и едва не повалил меня на пол. Я вскочила и завизжала. Однако он успел вцепиться зубами в мою тетрадь — и вырвать ее у меня из рук. Я отбежала в угол, вся дрожа. Однако внутренне ликовала. Он поверил, поверил! Я его убедила в том, в чем хотела!
Забыла написать, что У. был в наручниках. Со стороны охранника (впрочем, уверена, что это Всеволод его так напутствовал) было очень предусмотрительно оставить его со скованными руками. Иначе, думаю, он вполне мог бы меня задушить. Он ведь понимает, что ему нечего терять…
Вбежал охранник — и У. принялся кричать ему, лежа на полу:
— Следователя! Следователя! Позовите следователя!
Мою тетрадь он прижимал спиной к полу, еще не понимая, что никакой угрозы для меня она не представляет.
Охранник почему-то растерялся и действительно пошел звать Всеволода. Хорошо, что перед этим успел проводить меня в коридор.
Когда пришел старательно не глядевший в мою сторону Всеволод, У. принялся сбивчиво объяснять ему:
— Вот тетрадка! Она подо мной! Это улика! Там эта стерва во всем признается!
— Замолчите, Носов! — грубо прервал У. Всеволод. Но тетрадь с пола все-таки поднял. — И что? — скривился он в сторону У., когда перелистнул несколько страниц. — Какие улики могут представлять собой роли, которые учит товарищ Лавандова? Вы, я так понимаю, продолжаете устраивать свой нелепый балаган? Ну ничего. Думаю, Филипп Филиппович очень заинтересуется этой вашей дешевой выходкой. И, боюсь, его она не убедит. Так что зря старались, Носов. Только хуже себе сделали.
Всеволод наверняка догадывался, что я спровоцировала У. Только он наивно решил, что я хотела подставить У. в глазах Филиппа. Но мой расчет глубже. Я понимаю, что Филиппа случившееся ни в чем не переубедит. А вот самого У. сегодняшнее свидание очень даже может погубить. Я не сомневаюсь, что теперь у У. не повернется язык именовать себя Нестором Носовым. Он скорее предпочтет умереть, чем называться именем самого ненавистного для себя человека. Раньше У. Нестора и не ненавидел, и даже не презирал. Он его попросту не замечал. После же моего признания Нестор станет для него воплощением всего худшего, что было и остается в его жизни.
И на этом вся его игра в поддавки с Филиппом Филипповичем, несомненно, закончится.
27.5.62
Это воскресенье я провела с Всеволодом. Он, кажется, всерьез в меня влюблен. Может, мне и впрямь остаться с ним? Какая теперь разница, с кем вместе мне быть…
Всеволод до самого вечера не уставал меня нахваливать относительно моей вчерашней выходки. Говорил, что «Носову теперь не отвертеться» и все в таком духе. А вечером признался, что вчера он имел неприятный разговор с Филиппом Филипповичем. Передаю этот диалог со слов Всеволода.
Ф. Ф. Всеволод Савельевич, я же просил: без моего ведома никого не пускать к Носову.
В. Извините, Филипп Филиппович, я просто забыл вас предупредить.
Ф. Ф. Не думаю. Мне кажется, вы просто решили угодить этой актрисе. Вы ей, кажется, симпатизируете? Ну полноте, не смущайтесь — в конце концов, ничего предосудительного в этом нет. Известная артистка, красивая, как ею не увлечься? Я бы и сам увлекся, будь я помоложе. (На этом месте Всеволодова рассказа меня перекосило.) Но, друг мой, думаю, вы согласитесь, что в нашем деле не стоит идти на поводу у женщин. Ничто не должно мешать объективному ходу дела. Никакие человеческие симпатии и антипатии. Впрочем, вы, конечно, и без меня это понимаете.
В. Вы рассуждаете так, словно товарищ Лавандова — преступница, а я пошел у нее на поводу. (Здесь меня вновь перекосило, но надеюсь, что Всеволод не истолковал это превратно.) А между тем она — наиболее пострадавшее лицо в этом деле. Разве не так?
Ф. Ф. Не так. Носов тоже пострадал.
В. Однако он жив, а муж Лавандовой мертв!
Ф. Ф. А что, по-вашему, лучше — умереть или сойти с ума?
В. Вы все о том же! До сих пор считаете Носова сумасшедшим?
Ф. Ф. Душевнобольным, если говорить точнее. Да, считаю. Ибо таковым он и является. И реакция Носова на сегодняшнее его свидание с Лавандовой — лишнее тому доказательство.
В. Неужели? Так чем же вы недовольны? Значит, случившееся сегодня лишь укрепило вашу версию.
Ф. Ф. Это вы выдвигаете версии, а моя работа состоит в том, чтобы ставить диагноз. И Носову я поставил его задолго до сегодняшнего дня.
В. Так в чем же все-таки проблема?
Ф. Ф. В том, что Носов вновь замкнулся в себе. Я так долго налаживал с ним контакт, а вы одним махом все это разрушили…
В. Ну ничего, наладите еще раз.
Ф. Ф. Вам-то легко говорить. В общем, рассуждать тут больше не о чем. Я вас только об одном хотел попросить, Всеволод Савельевич. Впредь, пожалуйста, считайтесь с моими просьбами относительно тех подследственных, с которыми работаете не только вы, но и я.
В. Разумеется, Филипп Филиппович. Подобного больше не повторится.
Ф. Ф. Я очень надеюсь.
— Носов, значит, замкнулся в себе, — проговорила я, когда Всеволод закончил свой рассказ.
— Да! — радостно подхватил Всеволод. — Алла, вы ведь понимаете, что это значит? Носов хватается за любые возможности, чтобы продолжать дурачить Филиппа. Вчера он накинулся на вас, а теперь симулирует какое-то там замыкание в себе! Но только долго он так не протянет! В конце концов Филипп сам убедится в том, что Носов — просто жалкий симулянт.
— А если не убедится? — возразила я. — Тем более что Филиппу выгодно продолжать выдавать Носова за больного. У него ведь научная работа на эту тему, помните?
— Все-таки я не стал бы о нем так плохо думать, — усомнился в моем предположении Всеволод. — Если Филипп поймет, что он симулянт, то наверняка и поставит ему соответствующий диагноз.
— А вы думаете, он все-таки поймет?
— Наверняка! — оптимистически воскликнул Всеволод.
Однако я пока не разделяю его оптимизма. Что, если У. действительно тронулся умом? Этого ведь нельзя исключать. И тогда все мои усилия ни к чему не приведут. Он все-таки окажется
