Вячеслав Антонов - Китайская петля
Мастер лег, подложив под голову тючок, и закрыл глаза, а Андрей, взяв шест, вновь опустил его в темную воду.
Глава двадцатая
День разогрелся. С крутых склонов, поросших соснами, потянуло запахом смолы и сухой земли. Андрей совсем разделся, подставив тело яркому солнцу. Снежная вершина Боруса почти исчезла за горами — остался лишь белый венчик над таежным перевалом. Река была пустынна: ни лодок, ни плотов, ни людей на берегу. Мастер спокойно спал, подложив под голову кожаный тюк.
Андрей поднялся, поставил ладонь козырьком над глазами, вгляделся вниз по реке. В голубовато-серой дымке, в которую безостановочно уходила вода, желтым пятнышком покачивалось что-то… катер, что ли?
«Какой тут катер — ладья или коч какой-нибудь».
— Проснитесь, Ши-фу, пожалуйста! — Он легонько потряс Мастера за плечо.
— Что такое?
— Разрешите доложить — неизвестное судно в трех милях по курсу.
— Прямо-таки в трех… — Господин Ли Ван Вэй с удивлением посмотрел на голого Андрея. — Ты бы оделся, а то за обезьяну примут.
— Кому тут принимать? Медведю?
— Не беспокойся, найдется кому.
«Ну ни хрена себе. И здесь он при делах.»
Плот тем временем подносило к судну. Стало видно, что это дощаник русского типа или даже русской постройки — одномачтовая парусно-весельная барка, примитивная, но крепкая и вместительная. Дощаник встал на якорь недалеко от берега, развернувшись носом к течению. На широком скругленном носу показался крепкий мужчина в темной одежде. Заметив плот, мужчина дал знак, судно снялось с якоря, по бортам блеснули мокрые весла. Когда дощаник развернулся, гребцы придерживали его, поджидая плот.
— Возьми шест, подойдем к ним, — скомандовал Мастер.
— Будем подниматься на борт?
— Конечно.
— А что там за люди?
— Хорошие люди. Китайцы.
«Мы, китаиса, людя хоросая и веселая…»
— И вот еще что, — чуть колеблясь, продолжил Мастер, — возможно, там окажется… твой знакомый. В любом случае, если узнаешь кого-то, не подавай виду.
— Да, Ши-фу. А кто это может быть?
— Чен.
— Понятно. — Андрей знал Чена, правда, давно не видел.
Медленно покачиваясь, подвалила тяжелая корма с топорно вырубленным рулем, на которую уже успел перейти встречающий их мужчина. Плот подошел к борту, мужчина бросил конец, который Андрей закрепил к вязке плота.
— Ши-фу хо! — улыбаясь, приветствовал мужчина Мастера.
— Чен хо! — без улыбки ответил тот.
Мужчина был крупный, широкоплечий китаец неопределенного возраста — от тридцати до сорока — одетый в костюм темного, чуть поблескивающего шелка. У него было широкое твердое лицо, узкие черные глаза, смуглая маслянистая кожа слегка бугрилась на щеках. Загорелый широкий лоб переходил в синеватый, гладко выбритый череп, жесткие волосы с темени и висков зачесаны на затылок, с которого свешивалась узкая коса. Китаец внимательно осмотрел Андрея.
— Жди здесь! — скомандовал Андрею Мастер, закинул тюк за спину и, ухватившись за борт, легко перемахнул в дощаник. Чен, не сказав ни слова, отошел от борта. Андрей сел на плот, поглядел на реку. Булькала темная вода между бревном плота и нагретым бортом, сколоченным из широких досок. Тут весла дощаника пришли в движение, из-под кормы потянулся гладкий след, закручиваясь мелкими водоворотами. Зажурчала вода под бревнами — плот тоже двинулся за дощаником. Андрей сидел, охватив руками колени — в плеске воды, в тепле позднего полдня не было уже ни голода, ни сонливости, ни особенного любопытства…
— Эй, ты! — Незнакомый голос коротко и жестко пролаял русскую речь.
— Что надо? — буркнул Андрей.
— Сюда! — Мужчина показал на борт и отошел.
Подтянув плот к корме, Андрей ухватился за толстый борт и, грузно перевалившись животом, втащил тело на дощаник. Он специально решил показать себя более неуклюжим и, следовательно, более безопасным.
На первый взгляд на дощанике действительно были одни китайцы — по шестеро гребцов с каждого борта, с виду похожие на солдат, и пара пожилых, в теплых халатах и костюмах блестящего узорчатого шелка. «Купцы?» Мастера не было видно. Посередине барки лежали тщательно упакованные ящики, в кормовой части был жилой кубрик, носовая часть прикрыта навесом из соломенных циновок. Там стоял Чен, Андрей окинул взглядом его мощное гибкое тело, широкие кисти с «набитыми» бляшками на суставах — ив этом времени Чен оставался бойцом, пожалуй, даже более опасным, чем в своем собственном. «А какое время его собственное? А собственное время Мастера? Кто они вообще?»
Чен, в свою очередь, внимательно оглядел Андрея: грязные исцарапанные ступни, тяжелые кулаки, широкие плечи, светлую спутанную бороду и ярко-голубые глаза.
— Человек? — спросил он, ткнув Андрея пальцем в грудь.
«Человек — это звучит гордо!» Андрей чуть подался назад, так что палец Чена остановился в воздухе.
— Кто ж еще?
— Не знаю кто, — пожал Чей плечами. — Обезьяна. Демон. Так человек?
— Питекантроп! — Андрей ухмыльнулся.
— Что? — не понял Чен.
— Чмо! Пожрать есть?
— Водки хочешь?
— Давай!
— Иди сюда.
Из черного глиняного горшка Чен положил Андрею чашку риса со свининой и тушеными овощами, протянув ему палочки «куай-цзы», в пиалы налил рисовую водку.
— Меня зовут Чен. Тебя как?
— Андрей.
Вот и «познакомились».
— Почему умеешь есть с куай-цзы? — спросил Чен, глядя, как Андрей управляется с палочками, стараясь не торопиться. Судя по всему, Чен выставлял ему приемлемую «легенду».
— Бывал в Китае, — подхватив игру, ответил Андрей, — а ты откуда русский знаешь?
— Албазин.
Водка уже туманила голову, Андрей ел быстро, но аккуратно, по ходу вспоминая:
«Албазин — первая русская крепость на Амуре. Середина семнадцатого века. Китайцы ее осаждали, русские оттуда ушли, потом опять пришли… что-то в этом роде. Фактически, Первая русско-китайская война».
— Так ты воевал? — спросил Андрей. — Там, под Албазином?
«А может, это не» легенда «?»— мелькнула странная мысль, или, скорее, ощущение абсолютного соответствия этому времени, которое виделось в Чене. В самом себе такого соответствия Андрей совершенно не чувствовал, полагая, что и со стороны его не было заметно.
— Воевал, на штурм ходил, — ответил Чен, — потом переговоры были, с казаками говорил.
— И как тебе казаки?
— Хороши. Маньчжуры о них говорят — «тигры». Казаков четыреста было, Маньчжуров две тысячи, с пушками — и ничего не могли сделать. Потом казаки сами ушли. Еще водки хочешь?
— Давай.
«Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец!» Допив свою чашку, Чен поднялся:
— Спать будешь? Тогда спи здесь, другие штаны, рубаху потом дам, — указал он место у борта.
Андрей улегся на циновку, закрыл глаза. Ритмично скрипели уключины, плескалась за бортом вода, слившись с мяукающими звуками китайской речи, — понемногу все затуманилось, поплыло куда-то, в итоге провалившись в черную воронку сна.
…Из темноты проступают стены комнаты, где-то выше, над дугообразной спинкой железной кровати, в темноте плывет потолок.
— Угар, — донесся до маленького Андрюши чей-то взрослый голос, — вьюшку закрыли, и вот…
От печки вьется дымок — это его душа уходит в слабых голубых завитках. Тяжелые веки смыкаются, и в черноте наплывает диковинная Птица. Вырезанная из залоснившегося темного дерева — одновременно живого и мертвого, — с изгибами древесных волокон, следами ножа и лоском от тысяч пальцев, сотни лет державших ее. Птица растет и растет, охватив распавшуюся комнату тяжело-выгнутым клювом, стиснувшим голый череп оленя, заполнив ее волнистыми линиями крыльев, переплетением толстых полукружий, грубо изображающих перья. Она парит у низких облаков, под деревянными крыльями до горизонта расстилается тайга, кое-где разорванная снежными склонами сопок, с высоты напоминающих небольшие круглые кочки…
— Это птица Гаруда, — слышится Андрюше, — и ты убьешь ее, убьешь ее… А потом она вернется, потому что птица Гаруда бессмертна…
На лоб ему ложится мокрое полотенце, рядом журчит вода…
Глава двадцать первая
Когда Андрей проснулся, уже потемнела вода, потемнели горы по берегам. Рядом с ним лежали штаны и куртка из синей дабы — дешевого китайского ситца. На носу лодки кружком сидели гребцы. Среди них — Чен. Увидев, что Андрей проснулся, китаец встал и подошел к Шинкареву.
— Есть хочешь?
— Нет.
— Водки?
— Нет, спасибо. Что за груз? — Андрей показал на ящики.
— Чай. Вот они везут, — кивнул Чен на купцов, стоящих на корме, — немного в степи продадут, немного в Красноярске, потом в Енисейск спустятся.
— А дальше — в Москву?
— Это зимой, на санях. Летом в тайге дорог нет, только лодки.
— Опасно чай возить?
— Все опасно возить. Там, где русские живут, разбойники по ночам в тайге караулят, чай с возов режут. Когда «чаереза» ловят — догола раздевают, привязывают к дереву и обливают водой. Так и стоит всю зиму во льду, других пугает.
