Кэрол Макклири - Алхимия убийства

— От гриппа здесь умерло много народу, — сказал Пастер. — В этом доме болело больше людей, чем в других?

— Да. По крайней мере полдома переболели гриппом, и восемнадцать человек умерли.

Этот многоквартирный семиэтажный дом из почерневшего от копоти кирпича с внутренним двором, похожим на выгребную яму, занимал полквартала. Единственным водопроводным устройством была колонка с ручкой для накачки воды посередине двора. Сливное отверстие, которое они пришли осмотреть, находилось в маленькой комнате на первом этаже. Ржавая металлическая крышка лежала в стороне, по полу тянулась дорожка от пролитого содержимого горшков. На стропилах ворковали голуби.

— Возьмите пробы, — сказал Пастер Роту, когда они вошли.

Внутри стоял еще худший запах, чем в клоаке. Он был почти осязаемый — пахло человеческими экскрементами. Роту пришло в голову, что санитарное состояние водостоков, где отходы периодически смываются полностью, во многих отношениях лучше, чем в отхожих местах в домах. Сливные отверстия считались источником вредных испарений, которые вдыхали люди, когда опорожняли свои горшки.

— Когда семья заболевала гриппом, не заболевал ли первым тот, кто обычно выносит горшки? — спросил Пастер.

Консьерж пожал плечами и поднял брови.

— Болеют все, мсье, так угодно Богу.

— Среди тех, кто умер, сколько было мужчин, женщин, детей?

— Девять женщин, пятеро мужчин, четверо детей.

Горшки могли чаще выносить женщины и старшие дети — значит, им приходится больше вдыхать испарений из сливного отверстия. Но этот факт мало что значит. Женщины, как правило, ухаживают за больными, и у них больше шансов заболеть, а у детей и стариков большая вероятность умереть от гриппа.

— Скажите мне, — спросил Пастер у консьержа, — ваш дом чем-нибудь отличается от других домов в округе?

— Мой дом содержится в лучшем состоянии, и в нем чище, чем в любом из соседних.

Пастер и Рот переглянулись и решили больше ни о чем не спрашивать. Это здание, люди, живущие в нем, или то, как они избавлялись от нечистот, мало чем отличались от тысяч других зданий и их обитателей. В большинстве частных домов, за исключением тех, что принадлежали очень богатым людям, не было современного туалета. И даже в домах богатых туалет был хуже, чем у римлян две тысячи лет назад.

Во время первого посещения сточных каналов доктор Бруардель хвастался, что отказался от установки канализации в своем доме и таким образом обезопасил себя, считая, что ядовитые газы из сточных каналов не попадут к нему по трубам. Пастер и Рот только посмеялись над этим. Канализация с надежной системой сифонов исключала возможность попадания испарений в дом, но люди продолжали считать, что ядовитые газы все равно могут просочиться в помещение.

Когда Рот закончил сбор проб, он заметил, что Пастер внимательно смотрит на потолок. Голуби влетали и вылетали через отверстие под потолком и вили гнезда на стропилах.

— Голуби, — почти шепотом сказал Пастер, занятый своими мыслями. Он нашел еще одно звено головоломки.

Помощник директора просунул голову в комнату. На лице у этого дурачка была повязка.

— Господа, директор спрашивает, готовы ли вы ехать. — Судя по голосу, он был очень напуган. — У нас возникает проблема.

На улице собралась еще большая толпа, и она продолжала расти, когда по округе разнеслась весть о визите высокопоставленных особ. Люди в красных шарфах революционеров спорили с полицейскими.

— Они хотят убить больше бедняков! — закричал один из «красных».

— Смерть притеснителям! — выкрикнул другой.

Консьерж попытался незаметно уйти, но Пастер остановил его.

— Скажите, вы не видели мертвых голубей или других птиц?

— Нет, мсье.

— А мертвых животных? Собак, кошек, крыс?

— Нет. Да их быть не может.

— Почему?

— Люди едят их. И голубей тоже, когда могут поймать.

Пастер продолжал смотреть на потолок, не обращая внимания на гомон, доносившийся с улицы. Рот взял его под руку и повел к карете, уверенный, что в любую минуту толпа взорвется. Директор выскочил из кареты и поспешил к ним.

— К какому выводу вы пришли? — спросил он.

Пастер с удивлением посмотрел на него:

— Я не гадаю на кофейной гуще, господин директор.

— Вы обвиняете меня в знахарстве?

— Я говорю о своих методах, а не о ваших. Я должен вернуться в лабораторию и произвести опыты с образцами. Прошу извинить меня. Я устал и голоден и хочу вернуться в институт, пока меня не убили анархисты.

Сев в карету, Пастер откинулся на спинку сиденья, разбитый, без сил. Руки у него тряслись от напряжения, он был бледен. Рот, погруженный в свои мысли, не расслышал, что сказал Пастер.

— Что вы сказали?

Пастер на секунду открыл глаза.

— Голуби и лягушки.

Голуби и лягушки. Микроб, убивающий людей и крыс, но не голубей и лягушек. Что общего у теплокровных птиц и холоднокровных амфибий, что защищает их от микроба?

30

Нелли

По дороге в кафе «Прокоп», где должна состояться встреча с Жюлем, я решаю не говорить ему о человеке, который спрашивал обо мне в кафе, и о здоровяке из переулка. Лучше проявить осторожность, пока я не буду убеждена, что доверяю ему. Кроме того, он мог нанять этого здоровяка, чтобы шпионить за мной. Слова Жюля, что он приехал в Париж убить человека, не выходят у меня из головы.

Я вхожу в кафе и вижу Жюля, сидящего за столом и что-то пишущего, а дух Вольтера витает над ним, я ловлю себя на том, что испытываю к нему романтическое тяготение. Он вполне привлекателен: у него темные волосы с проседью, решительный подбородок и большое воображение — эти черты меня всегда прельщали. Мне нравится любой мужчина, наделенный живым и острым умом. Мне нравился мой отец.

Жюль увлеченно пишет, захваченный какой-то идеей, — возможно, еще об одном путешествии на воздушном шаре на таинственный остров или на подводной лодке на дно океана. Какое упоение, должно быть, доставляет писателю быть Богом, создавать мир, населять его людьми, придумывать события, в которых они участвуют.

Я качаю головой. До чего же смешны эти глупые, романтические мысли. У нас всего лишь деловая сделка, и ничего больше. Я не должна отвлекаться. Кроме того, как сказала бы мне матушка, «он слишком стар для тебя».

Метрдотель делает вид, что впервые видит меня, когда провожает к столику.

— Вы готовы продолжить свой крестовый поход, мадемуазель? — спрашивает Жюль, откладывая в сторону бумагу и перо. — Эту безумную страсть найти порождение ваших кошмаров?

Мое влечение к этому человеку вылетает в окно.

— Мой крестовый поход, мсье Верн? Я не против играть роль Жанны д’Арк для вашей страны, выполняя работу полиции, но моя тяга к самопожертвованию не настолько велика, чтобы идти на костер. Кроме того, он порождение не моих кошмаров, а вашего города.

— Мадемуазель Браун. — Жюль встает. — Признаю свою неправоту. Надеюсь, меня не сожгут вместе с вами. Вы готовы идти?

Я поражена, как быстро этот человек может все перевернуть во мне: то я испытываю к нему глубокую привязанность, то готова удавить его, то он снова согревает мне сердце. Я могла бы выпить кофе с молоком и съесть сладкую булочку, но снисходительно улыбаюсь, и мы уходим.

— Вы крестоносец, мадемуазель Браун, — говорит он, когда мы оказываемся на улице. — Кто бы еще стал гоняться по всему миру за убийцей?

— А вы, мсье Верн, кто вы?

— Птица, парящая высоко над миром и никогда не касающаяся жизни. Вот что такое автор приключенческих романов. Мы только представляем, что другие испытывают на своем опыте. Вот почему я решил участвовать с вами в этой безумной погоне. Я хочу окунуться в мир живых людей и посмотреть, что пропустил. Вы видели сегодняшние газеты?

— Нет. — У меня подкашиваются ноги. Неужели я на первых полосах?

— Вашего друга доктора Дюбуа цитируют почти все газеты. В его больницу доставляют больных гриппом. Он выражает удивление, что болезнь распространилась еще в одном бедняцком районе, не затронув тот, что находится посередине. Он говорит не много, но газеты вкладывают в его слова большой смысл.

— Что болезнь намеренно распространяется в районах бедноты?

— Совершенно верно.

— Но как и зачем?

— Анархисты утверждают, что это дело рук богатых.

— Это должно вызвать раздражение у бедных и разжечь их ненависть к богачам.

— Об этом напрямую не говорится. Думается, мне нужно самому услышать, что скажет Дюбуа.

— О женщине, убитой в «Перечнице», газеты ничего не пишут?

— Конечно, нет.

Что он имел в виду? Что я была права относительно сокрытия убийств? Или что о последнем убийстве не напечатали, потому что это был плод моего воображения? Я прикусываю язык и не стараюсь получить ответ, который заставит меня взорваться. Кроме того, не дает покоя другой вопрос: что Дюбуа мог сказать обо мне Жюлю. Вчера вечером Жюль и я договорились, что мы представим его как моего французского родственника Жюля Монтана. Сегодня утром я послала телеграмму Дюбуа, в которой сообщала, что заеду к нему с господином, предложившим свою помощь. Я также прошу его не разглашать тот факт, что я журналистка, или что-нибудь о полиции. Если Дюбуа не получил мою телеграмму или не захочет выполнить мою просьбу, моя песенка спета.