Андрей Добров - Ужин мертвецов. Гиляровский и Тестов
— Нет, — ответила Глаша. — Но в темноте было… жутковато.
Она тихо рассмеялась и передернула плечами. Патрикеев налил себе чаю и чуть не залпом выпил всю чашку.
— Эх, хорошо! — сказал он и вдруг повалился на стол.
Мгновение все сидели в оцепенении. Я смотрел на лицо Матвея Петровича, обращенное ко мне. Рот его был открыт, а из горла раздавался хрип. Еще мгновение, и глаза начали закатываться.
И тут Глаша закричала.
— Доктора! — крикнул я. — Срочно доктора! Отравили!
Глава 13
Тайна певицы
— Вы что, с ума сошли? — крикнул рыжий толстяку. Председатель развел руками.
— Что? Я ничего! Это не я! Я — вот. — Он указал пальцем на меня. — И только! Как обычно!
Горн опрокинул стул и, быстро подойдя, склонился над умирающим. Из-за его спины я увидел Глашу — она вцепилась в стол и побледнела как полотно. Глаша больше не кричала — она словно впала в транс и, не отрываясь, огромными глазами смотрела на Патрикеева.
Я быстро подошел к двери и схватил за лацкан лакея.
— На, — сунул я ему полицейский свисток, — беги на улицу и свисти три раза. Потом проводишь сюда. Пошел!
Лакей судорожно кивнул, не отрывая взгляда от грузного тела Патрикеева, содрогавшегося в резких конвульсиях, потом повернулся и побежал.
— Быстро! — крикнул Горн оставшимся лакеям. — Воронку и воды! Полведра! Быстро или он тоже умрет!
Лакеев как ветром сдуло.
— Боже! — вскрикнула Глаша.
— Что с ним? — спросил я у Горна.
Он посмотрел мне прямо в глаза:
— Похоже на отравление цианистым калием.
— Тем самым? — спросил я тихо.
Аптекарь пожал плечами. Я бросил взгляд на Чепурнина. Тот мял в пальцах горящую сигару и, не отрываясь, смотрел на Глашу. Перехватив мой взгляд, он вздрогнул и сказал:
— Надеюсь, это не серьезно?
Я не ответил. Прибежали два лакея, мигом утратившие свою важность и таинственность. Один принес воронку, а второй — цинковое ведро с водой. Горн взял чайник и вылил всю заварку в ведро. Попробовал пальцем, кивнул и велел помочь ему откинуть тело Патрикеева на спинку стула. Оттянув его голову назад, аптекарь приказал мне держать ее неподвижно и глубоко всунул в рот умирающему конец воронки:
— Лей помалу, когда скажу «стоп», останавливайся!
Лакей сначала не рассчитал и чуть не утопил купца, но после строгого окрика Горна приноровился лить тонкой струей. Вдруг Матвей Петрович забился всем телом.
— Наклоняй! — скомандовал Горн.
Мы перехватили тело купца и наклонили над столом. Его начало рвать прямо на скатерть мощной коричневой струей с комками пищи и непереварившейся лапши.
— Чашку! Чашку не трожь! — крикнул я лакею, который потянулся, чтобы отодвинуть серебряную чарку.
Наконец Патрикеева перестало рвать, и он закашлялся, но Горн был неумолим — купца снова запрокинули назад и начали через воронку заливать воду с чаем. Он слабо протестовал, но аптекарь велел продолжать — пока Патрикеева снова не вырвало. Только теперь Горн вытер его полотенцем, принесенным лакеем.
— Давайте отнесем его в мой кабинет, — услышал я сзади голос Веретенникова. Он посмотрел на меня. — Что тут произошло?
— Прошу всех оставаться на местах! — раздался новый голос. Это прибыл Захар Борисович вместе со своими людьми. В маленьком зале вдруг стало душно и тесно.
— Члену клуба плохо! — ответил Веретенников. — Мы должны перенести его и оказать помощь.
— Помощь уже оказана, — ответил я, — но согласен. Пусть прислуга перенесет Матвея Петровича. Главное, чтобы он выжил.
Архипов бросил на меня сердитый взгляд и погрозил пальцем:
— Предупреждал я вас! Чем отравили?
— Посмотрите вот тут, — указал я на серебряную чарку Патрикеева. — Скорее всего цианистый калий.
Горн упал на соседний стул. Сидевшая рядом Глаша, казалось, оцепенела. Чепурнин пытался прикурить погасшую сигару — руки у него дрожали. Остальные члены «секретного ужина» сгрудились у дальней стены и тревожно перешептывались, пока лакеи, покряхтывая, выносили Патрикеева.
— Вы из полиции, господа? — спросил толстый лесопромышленник. — Я хочу заявить…
— После, — отрезал Архипов. — Малышкин, возьми этот бокал и дуй с ним к доктору Зиновьеву. Скажи — пусть исследует на предмет цианистого калия. И аккуратно — не расплескай. Да! Сверни скатерть и тоже — на анализ!
— И чай в чайнике! — сказал я. Горн дернулся и недоумевающе посмотрел на меня. Человек Архипова открыл крышку чайника:
— Тут пусто.
— Все равно возьми, — скомандовал Архипов.
— Вы думаете… — пролепетал Горн, обращаясь ко мне.
Я пожал плечами. С одной стороны, меня впечатлила та уверенность, с какой Горн бросился спасать Патрикеева. С другой, я все время помнил, что один из этой троицы — убийца. Поскольку Патрикеева теперь можно было вычеркнуть из этого короткого списка, оставались двое. В темноте любой из них мог подсыпать яд Патрикееву — в вино или чай — не важно. И, конечно, вставал вопрос — что же именно делал Горн — спасал приятеля или старался довести начатое до конца. Спас ли он Матвея Петровича, или тот сам выбрался благодаря своему могучему организму. И выбрался ли? Доживет ли он до утра? Сможет ли перебороть яд?
Архипов повернулся к Веретенникову:
— Мне нужно тихое место, где я мог бы поговорить с каждым по очереди.
— Мой кабинет теперь занят… — ответил эконом.
— Комната с телефоном, — подсказал я.
— Да! — кивнул Веретенников. — Вам подойдет.
Архипов повернулся к присутствующим:
— Повторяю, прошу всех оставаться здесь и никуда не уходить. Это расследование. Я буду вызывать вас поодиночке. Каждый, кто попытается скрыться, тут же попадет в число подозреваемых в умышленном убийстве. Его арестуют и поместят в камеру до окончания разбирательства. Все понятно, господа?
Он внимательно посмотрел на стол.
— И кстати, кто готовил еду? Всех поваров и подручных также соберите в отдельном месте. Я буду их допрашивать во вторую очередь. Гиляровский, вы знаете, где эта телефонная комната?
— Знаю.
— Тогда с вас и начнем. Пошли. Левченко, со мной, а остальные стерегите здесь.
Бедный Михаил Иванович, подумал я, второй раз за короткое время оказаться на допросе у полиции да еще по новому делу об отравлении!
Мы спустились на этаж вниз, нашли требуемую комнату.
— Ну что, Владимир Алексеевич, — сказал Архипов, садясь на стул, — Доигрались? А если этот ваш спичечный магнат умрет? На чьей совести это будет?
— На моей, наверное, — ответил я. — Хотя если уж совсем честно, на совести убийцы.
— Почему вы решили, что его отравили именно цианистым калием?
Я вздохнул, сел в кресло и рассказал Архипову все. Вернее, почти все, утаив только свой поход к Глафире Козорезовой. Я пересказал и свою встречу с Рыбаковым, стараясь подчеркнуть, что у того не было резона никого травить, поскольку речь шла о приработке. И свое свидание с пьяным Горном. И то, о чем говорил с Веретенниковым. Отдельно рассказал о том, что происходило на «секретном ужине». Архипов слушал не перебивая. Когда я закончил, он сказал:
— Ну и дурень вы, Владимир Алексеевич!
— Нет, Захар Борисович, — ответил я обиженно. — Я сделал отличную работу. Такой богатый материал для репортажа! У вас свое ремесло, а у меня — свое. Еще раз назовете меня дурнем, и все — конец нашим договоренностям!
Архипов смущенно крякнул:
— Простите, не удержался. Я же по-дружески…
Я достал табакерку и заправил в нос щепоть табаку. Чихнув в платок, сунул его в карман и примирительно сказал:
— Ладно. Теперь вы мне тоже отплатите. По договору. Я к вам завтра приду послушать, что вы узнаете сегодня на допросах.
— Договорились. Но только в общих чертах.
— Почему это в общих? — спросил я.
— Да потому что я, в отличие от вас, не сидел сложа руки и не ждал, когда убийца отравит очередную жертву!
— А что же вы делали? — ехидно спросил я.
— Работал, — сердито ответил сыщик. — У меня, кроме этого дела, есть еще три.
— А! — кивнул я. — Понимаю. Тогда до завтра?
Архипов кивнул.
Но я не пошел домой. Я сел в библиотеке, напротив двери, откуда был виден коридор, по которому проводили на допрос к Архипову участников «секретного ужина». Второй после меня привели Глафиру. Я подождал, пока ее выпустят, а потом встал, подошел к двери и окликнул девушку.
— Что? — спросила она потерянно.
— Хочу спросить кое-что у вас.
— Но я все рассказала этому господину.
— Я знаю. Но прошу, потратьте на меня несколько минут. Или вы спешите, потому что внизу вас ждет господин Фомичев?
— Александр Власыч? — испуганно спросила Глаша. — Зачем?
— Я не знаю.
— О боже, какая глупость! — сказала певица и вошла со мной в библиотеку. Я усадил ее рядом с собой на диван.
