След на мокром асфальте - Валерий Георгиевич Шарапов
– Значит, из поселка товарищ? На какой даче он живет?
– Работать надо с населением, а не варежкой торговать, – по-свойски нахамил Остапчук, – но, по правде говоря, и дачку ему недавно выделили.
– Который дом? – поинтересовался Сорокин.
– Угол Пилотной и Нестеровской, дом три. Дача, которая долго пустой стояла. Вот теперь эта заноза там и хозяйничает… – и, поколебавшись, твердо добавил: – Дура. А еще очки надела. Точь-в-точь как эта трибуна – прилично смотрится только потому, что вся разряженная, а внутри – дрянь всякая, наспех сколоченная.
– Да ты философ! Люди недавно здесь проживают, а ты уж так проник в суть вещей, – усмехнулся капитан.
Саныч насупился, но от своего не отступил:
– Непорядочная женщина. Муж с утра отбывает – замечу, на служебной машине, а она шасть в их личную «Победу» – и ну кататься по поселку, курей давить. Сама сова совой, конца клюва своего не видит. Небось и треснет для храбрости.
– Что же муж? – поинтересовался Акимов.
– Ты-то больно жене возражаешь?
– Я муж ответственного работника. А она – жена ответственного работника, к тому же он и старше. Сделал бы внушение, ключи отобрал.
– Что ты! Такую сирену врубит – он только уши зажимает. Не то слово. Нашел себе на старости лет нарост на бок.
Сорокин заметил:
– Иван Саныч, не глубоковато ты влез в чужую семью? Все-таки личное дело, не твое.
– Вот как она по новой этой дороге носиться будет – станет и наше.
– Насолила она тебе, – посочувствовал Акимов, – и когда успела? Где вы с ней могли встретиться да поссориться?
– Где, где! Соображать надо. С молочницей полается, почтальонше нагрубит, а они все ко мне, жаловаться. Сплетней нанесут сто бочек – потому-то и в курсе, что у них да как.
Сорокин напомнил:
– Между прочим, товарищ сержант, если б не было бытовых конфликтов, в том числе семейных, то на что мы с вами были бы нужны.
– И без них работы много, – пробормотал Остапчук, смекая, к чему дело идет. И не ошибся.
– Ваше дело, товарищ сержант, разбирать бытовые дрязги и вести воспитательную работу среди населения. Вели?
– Нет! – открестился Саныч. – Проведи с такой! Она сей секунд двери на засов и вопит из-за забора: уходите немедленно, папе… тьфу, то есть, мужу пожалуюсь, прочь-прочь, страшный дядька!
Сергей, представив картинку, прыснул.
– Говорю же – дура дурой, – уже куда мягче заметил Иван Саныч, – а вообще – пес с ними. Еще по одной?
Акимов, покосившись в сторону жены (она была занята беседой с Тихоновым, чья законная половина наседала на райкомовского деятеля) и соглашаясь, кивнул. Торжество продолжалось. Все-таки, если не принимать во внимание мрачные пророчества Саныча, событие хорошее, радостное. И хотя всем было известно, что многоопытный Остапчук никогда не ошибается, думать об этом совершенно не хотелось.
Глава 2
За прохладным, приятным утром последовал не менее замечательный весенний день, бодрый и нежаркий. Остапчук уехал на толкучку, сочтя, что пришла пора разгрести все ориентировки (конец месяца не за горами). Сорокин отправился в главк, в очередной раз пытаясь пробить или еще одну штатную единицу, или хотя бы мотоцикл.
Сергей остался за дежурного, одновременно отписывая свои материалы. Набралось их, как оказалось, немало, хотя дела копеечные, и со стороны не особо и важные. Нерадивый папаша, шабашивший на стороне, а алименты уплачивающий со скромной зарплаты слесаря, попытался скрыться, завербовавшись на восстановление Днепрогэса. Снова пошли сигналы о беспорядках в доме культуры – что за люди, право слово, всегда найдут новые места для шабаша. Стоит разорить одно осиное гнездо, так немедленно оно образуется в другом месте.
От родителей летчика-героя Луганского поступило заявление. Вот, накаркал Саныч, по факту наезда на курей. И ладно бы обычные были, рябы, так нет, какие-то вестфальские… тотлегеры! Барневельдеры. Чего только на геройских этих дачах не встретишь. Разведут барневельдеры да прочих трофейных кур, каждая – дороже коровы стоит, а просвистит мимо с ветерком жена соседа Тихонова – и нет курочки, не то двоих и более.
Вообще, Акимов после застолья по поводу дороги наведался в дачный поселок и, застав Тихонова на даче, попытался его уговорить как-то повлиять на супругу. Однако тотчас выяснилось, во‐первых, кто в доме настоящий хозяин – не сказать диктатор, во‐вторых, комбриг, депутат, летчик и прочая-прочая на земле оказался сущей размазней. Тихий, мягкий, в халате, вышел демократично покурить с гостем, безропотно выслушал претензии, но лишь руками развел:
– Сергей Палыч, голубчик, ну что же я могу сделать? И так у нас в семействе нелады. Признаться, со средствами стало туго, пришлось урезать расходы, отпустить домработницу, – Евгений Петрович улыбнулся, – вам не понять, у вас жена не просто самостоятельная… замечательная у вас Вера Владимировна.
«Забирайте», – чуть не сорвалось с языка. Разумеется, Сергей промолчал, лишь заметил, стараясь быть объективным:
– Все они замечательные, до поры до времени. И все-таки, Евгений Петрович, так и до беды недалеко. Машина мощная, дорога новая. Запретили бы вы ей.
– Запрещал. А толку?
– Ну так ключи отберите.
– Я постараюсь, – пообещал Тихонов, но по нему было видно, что результат этих стараний будет нулевой.
Может, и попытался, только вот и еще одно заявление на нее – кошка на этот раз. «Что за колдун этот Саныч», – подумал Сергей, точно Остапчук имел какое-то отношение к этому грязному делу.
Кошка тоже какая-то не такая, королевских кровей. Все-таки золотые, интеллигентные люди эти Луганские – вот, пишут всего-навсего в местное отделение милиции. А ведь их сын товарищ Луганский – фигура не то что равная Тихонову, а куда могущественнее. И биография у него отменная, и послужной список не прерывался отсидкой, и вхож он в самые высокие кабинеты. Старики его могли бы просто нажаловаться сыну, он одним звонком способен обеспечить столько неприятностей, что хватит на всех и еще деткам останется.
В коридоре по-слоновьи затопали, Акимов глянул на часы: время почты. Так и есть, по-хозяйски, без стука, отворила дверь и вплыла дредноутом[1] почтальон товарищ Ткач. Вошла, осанистая, монументальная, пополневшая еще больше – хотя, казалось бы, куда уж больше? – и, степенно поздоровавшись, принялась выкладывать на стол корреспонденцию.
– Чего слышно на белом свете? – поинтересовался Акимов, разворачивая «Вечерку».
Она без особого почтения рассеянно отозвалась:
– Поскольку вы, товарищ лейтенант, грамотный, то сейчас сами все и увидите. – И продолжила
