След на мокром асфальте - Валерий Георгиевич Шарапов
– Батюшки, Емельяныч, настоящий посольский фуршет!
Тот величественно склонил голову и чокнулся с капитаном минералкой.
– Может, винца, Иван Саныч? – предложил Акимов.
Остапчук, изучая столик, хищно шевелил усами и тянул носом:
– Ишь ты, целая хванчкара. Ну, это для девчат и тех, кто почище. – И взялся за графин с водкой.
Выпили, закусили. Обстановка была самая праздничная, располагавшая к благодушию. Однако Остапчук, с самого начала не одобрявший все эти дорожные новшества, все время ворчал и делал самые черные пророчества.
– Пир во время чумы.
Акимов поинтересовался:
– Сейчас ты чем недоволен, Ваня? Дорога ровная, как зеркало, того и гляди, автобусы пустят, а там и до трамваев недалеко. И вообще…
– Вот именно! Вообще! Вообще! У тебя все вообще, и автобусы-трамваи, а я-то знаю, к чему все это приведет.
– Прямая дорога плохой быть не может, – деликатно заметил Сорокин.
– Бывает!
– Любопытно послушать примеры.
Остапчук принял вызов:
– Никаких плюсов в этой глупой идее. Сплошные минусы и безобразие. Перво-наперво, шум, гам и грязь. Поливалки до нас и так не доезжают, и тут не доедут.
– В коммунальном управлении заверили: будет телега с лошадью и цистерной ездить, – парировал капитан.
– А шум? Народ не заснет теперь.
– Спать захотят – справятся, – встрял Сергей Акимов.
– Дышать нечем будет! – не сдавался сержант.
Сорокин успокоил:
– Машин нет столько в районе. А что дышать нечем, то как раз населению будет причина не сидеть у подъездов, семечки лузгать, а пойти в леса и рощи. Дышать воздухом. Гулять.
– Ах, гулять, – ехидничал Остапчук, – гулять! Знаем мы эти гуляния! Сплошные пьянки и мордобой, а потом еще пойдут шататься по новой дороге – и обязательно попадут под машину.
– С чего это? – подначивал Сергей. – Водитель будет трезвым, объедет.
– Во-во! Водитель будет трезвым! У нас в районе автомобили только у дачников, так? Супруга твоя демократично ногами на службу ходит, мы тоже…
– Без намеков, – предупредил Сорокин, – есть велосипед, на нем и перемещайся, по нашему району и этого хватит.
– Так я про то и толкую. Тут на машинах ездят только дачники с «Летчика-испытателя», а они…
Капитан прищурил глаз: и что, мол? Сержант смутился, но со своей линии не сошел:
– Я не к тому, что они все нарушители, но гоняют же! Причем именно выпимши. Они и без дороги, вспомните, по чисту полю носятся! А тут будет целая дорога, да еще проездная.
– И что же?
– А то, что если что и натворил, шасть за угол, или через переезд в область, и нет тебя, ищи ветра в поле. Вот помяните мое слово: начнут давить кур, кошек, собак, а там и до людей дело дойдет. А все потому, что трудящиеся, по вашим же словам, непременно отправятся по новой дороге гулять…
– Хорошего ты мнения о согражданах-автолюбителях, – заметил Сорокин, – по-твоему, как сел за руль, так и готовый преступник и убийца.
Остапчук не уступал:
– Именно так и есть. Опыт, товарищ капитан, упрямая вещь! Вот-вот, сами смотрите.
Проследив за его обличающим перстом, коллеги и сослуживцы не увидели никаких преступников. Просто группа ответственных товарищей – горкомовские, райкомовские, общественность и примкнувшие к ним дачники, летчики из одноименного поселка – чинно и благородно осуществляли дружеское, весьма приличное винопитие.
Один из них, судя по выправке, офицер, имени которого Акимов не знал, как раз чокался с товарищем Акимовой, бывшей Гладковой. Она, хотя сама благосклонно приняла предложенный тост, подняв бровь, предостерегающе глянула на мужа. Он сделал вид, что ничего не замечает. Сорокин же подбодрил с интересом:
– И что же?
– То, что они винишко сейчас докушают, а потом погрузятся в машины, вместо того чтобы ногами по дачкам разойтись. Вон кареты наготове стоят. И все, обращу внимание, «Победы», ни одной старой нет. Тут до дома рукой подать, а они закусят и за рули полезут.
– Может, жены развезут, – предположил Акимов.
– Вот-вот, жены! – Видно было, что сержант был не прочь ткнуть пальцем и в дам, но сдержался, как воспитанный человек. – Именно жены, иными словами – бабы.
– И что же снова не так? – поддразнил Сорокин.
– Так они с ними наряду бражничают! К тому ж баба за рулем – еще хуже…
Иван Саныч хотел было развить мысль, но в это время из обсуждаемой группы донесся ужасный звук – всхлипывающий, загробный смех. Возможно, что, по мнению особы, его издававшей, он звучал мило, но у окружающих от этого манерного рыдания мороз шел по коже и чесалось по всему телу. Иван Саныч, уж на что человек ко всему привычный, и тот затих, морщась.
Издавала ужасающие звуки весьма интересная особа, брюнетка. Тонкие шейка, талия, лодыжки, а что между ними располагается – очень даже полное. Расфуфырена, как оранжерейный цветок, вырез на светлом платье низкий, подол едва колени закрывает. Шляпка на ней с вуалькой – только для вида, не скрывает ни глаз – вытаращенных, широко расставленных и довольно-таки густо подведенных, ни подкрашенного рта с ехидной верхней губой, ни носа – длинного, с опущенным кончиком и вздернутыми ноздрями, точно его обладательница к чему-то принюхивается. Серьезно носик подкачал. К тому же на нем красовались очки, да не такие, как у большинства нормальных граждан, страдающих слабостью зрения, а прямо окуляры, дымчатые, да еще с крыльями на верхних углах. Очки придавали ей не солидный, а курьезный вид – то ли мудрая змея, то ли круглая дурочка. В пользу последнего свидетельствовало то, что эта дамочка терлась исключительно около мужчин, лезла и вмешивалась в их разговоры.
– Забавная фигура, – заметил Акимов, – чья-то дочурка?
Всезнающий Остапчук просветил:
– Ага, бери выше. Это, Серега, законная супруга вон этого товарища, Тихонова, который Верке подливает, справа.
– Тихонов, Тихонов, – повторил лейтенант, припоминая, – Евгений?
– Петрович. Что, встречались?
– Слыхал о нем. Я не знал, что он…
– Освобожден, ты хотел сказать? Да, досрочно.
Акимов присмотрелся.
Тихонов, значит. Фамилия его была известна еще до войны. Летчик, комбриг, участвовал в испытаниях предсерийных штурмовиков Ил‐2. Везде успевал: и избраться в депутаты, и работать испытателем, и главным инспектором, и поруководить летно-испытательной службой авиационной промышленности. Отправился на фронт, и на его счету было уже одиннадцать вылетов тогда, когда его отозвали. Он был нужен для работы над новыми штурмовиками. В декабре 1944 года Тихонов был осужден военным трибуналом за нарушение режима секретности и уволен из армии. Интересно, знает ли Вера, кто ей стаканчик подносит? Хотя дамочкам на это плевать.
Освобожден, значит. И, судя по тому, что живет тут, в поселке Летчик-испытатель, он восстановлен во всех правах. Теперь выясняется, что и женат, хотя не особо
