Полина Дашкова - Пакт
– Сию минуту рассказывай! Почему ты прокаженная? Что он с тобой сделал?
Катя скинула ее руку, прорычала сквозь зубы:
– Ты отвяжешься от меня или нет? – Потом уткнулась лицом в Машин воротник и забормотала: – Их там трое было, патефон завели, коньяк лили в рот, чтоб расслабилась, и пихали икру ложками, чтоб совсем не отрубилась с непривычки. Он в самом начале, когда привез меня на эту дачу, предупредил, что предстоит проверка, настоящая ли я комсомолка или затаившийся враг. Я думала, он шутит.
Маша слушала, поглаживала суконную спину Катиного пальто и почему-то вдруг вспомнила, что пальто перешито, перелицовано из студенческой шинели Катиного дедушки. Перед глазами возникла маленькая комната в коммуналке на Трифоновской. Катя жила с мамой и с дедушкой, отец их бросил, когда ей был год, никто никогда о нем не вспоминал.
В комнате с трудом помещались две кровати. На той, что пошире, спали Катя с мамой, на узенькой походной койке за ширмой спал дедушка.
Почетное центральное место занимал старинный обеденный стол, круглый, накрытый кремовой скатертью. За столом ели, за ним же Катя делала уроки, дедушка раскладывал пасьянс. Когда Маша приходила в гости, они с Катей сидели под столом. Скатерть свисала до пола, получалось что-то вроде палатки.
Катина мама, Ольга Николаевна, работала чертежницей в Мосгорпроекте. Вечерами шила. Старая плюшевая штора превращалась в нарядное платье для Кати и теплую жилетку для дедушки. Истертая наволочка – в блузку, шерстяной плед, проеденный молью, становился теплой клетчатой юбкой. Уютно стучала швейная машинка, мерно качалась под ногой Ольги Николаевны чугунная педаль.
Маше захотелось опять услышать стук машинки, оказаться под столом в комнате на Трифоновской, и чтобы им с Катей было лет восемь, не больше. Самое счастливое время, третий класс, их впервые выпустили на сцену училища с «Танцем маленьких лебедей».
– Когда те двое вошли, я думала, они сейчас уйдут, – продолжала бормотать Катя. – А он при них говорит: настоящая комсомолка любит нашу Советскую Родину, стало быть, должна всей душой и всем телом любить ее доблестных защитников, чтобы они, защитники, чувствовали искренность. Не будет искренности, значит, ты, Катерина, затаившийся враг, двурушница, троцкистка, немецкая шпионка.
На аллее Маша увидела очередную знакомую фигуру, аккомпаниаторша Надежда Семеновна в овчинном тулупе, в валенках, в толстом деревенском платке издали напоминала сторожиху или дворничиху из кинокомедии.
– Девочки, что такое? Катюша, неужели ногу подвернула?
– Нет-нет, Надежда Семеновна, все в порядке, – ответила Маша.
– Как же в порядке, если она плачет?
– С ногами все в порядке, а плачет потому, что у нее сейчас в трамвае вытащили из сумочки три рубля, – поспешила соврать Маша.
Вера Семеновна поохала, пошла дальше. Катя достала измазанный кровью платок, высморкалась и уже спокойно, без всхлипов, произнесла:
– Самое интересное, что я старалась. Да, я старалась, чтобы они чувствовали мою искренность, потому что если я шпионка, то и мама, и дедушка тоже. Враги никогда не действуют в одиночку. Ладно, пойдем. Ты удачно придумала про три рубля в трамвае.
В раздевалке они опять столкнулись с Борисовой. Она закалывала волосы перед зеркалом, зажав губами несколько шпилек. Маша села на скамейку, принялась развязывать шнурки и вдруг почувствовала взгляд Борисовой, подняла голову. Света смотрела на сапоги. Встретившись глазами с Машей, вытащила изо рта последнюю шпильку, подмигнула:
– С обновкой тебя, Акимова. – Она подошла к своему шкафчику. Прежде чем закрылась дверца, Маша увидела там, на нижней полке, точно такие же сапоги.
– Мгм, – хмыкнула Борисова и улыбнулась по-кошачьи. – Из одной кормушки питаемся.
* * *– Хотя бы записку написал, маленькую, всего пару слов, – шептал Илья, переворачивая страницы свежей порции разведсообщений.
Следовало решить, включать ли что-то из поступившей информации в готовую сводку. На первый взгляд, ничего нового, ничего достойного внимания Хозяина свежая порция не содержала. Но Илья не доверял себе, слишком занят был мыслями о Маше.
«В самом деле, почему я, дурак, не написал никакой записки? Прав Карл Рихардович, я веду себя нелепо. Ну а с другой стороны, что я мог написать? Носи на здоровье, люблю-скучаю-целую! Это правда, я действительно ее люблю, очень скучаю по ней, и больше всего на свете мне бы хотелось самому надеть ей на ноги эти несчастные сапоги. У старика хватило жестокости спросить, что же помешало мне это сделать? У меня хватило глупости ответить, что помешали мне свинячьи глазки капитана ГБ Колоды из четвертого отдела».
Колоду, куратора театров, Илья встретил у прилавка распределителя. Колода взял точно такие же сапоги, понятно, что не для своей семипудовой супруги. «Товарищ Крылов, – прошептал он, – без примерки брать не боязно? Ножка-то небось балетная?» У Колоды воняло изо рта, свинячьи глазки впились в лицо. Илья буркнул в ответ: «Извините, спешу», схватил коробку и чуть ли не бегом покинул торговый зал.
– Ну и что? – резонно спросил Карл Рихардович. – При чем тут Колода?
Да, Колода был совершенно ни при чем. Все дело в страхе. Раньше Илья не боялся таких вот свиноглазых капитанов ГБ, чувствовал себя неуязвимым, поскольку терять ему, кроме собственной жизни, было нечего.
«А теперь боюсь. Мы ни разу не виделись, не говорили с ней после той ночи на катке, а мне уже страшно. Что же будет, когда мы начнем встречаться, поженимся? Господи, ну почему я такой трус? Сижу в этой келье сутками, копаюсь в бредовых бумажках, на это уходит жизнь. Вызовет, не вызовет».
Илья позвонил в буфет, попросил принести чаю, бутербродов и принялся внимательно читать свежую порцию разведсообщений.
Хозяин мог вызвать в любую минуту вместе со сводкой, а мог потребовать только сводку и вызвать через неделю или вообще не вызвать, отдать папку Поскребышеву с пометкой на первой странице: «В мой архив. И.Ст.».
Однажды, в мае 1934-го, Поскребышев забрал готовую сводку и вызов последовал через десять минут, Илья даже не успел покрутить свой пятак.
В кабинете сидели Молотов, Каганович, Жданов. На столе перед Хозяином лежала открытая папка, Илья сразу узнал ее по обтрепанным лиловым ленточкам.
Когда он вошел, Сталин не шевельнулся, не поднял головы, не сказал: «Садитесь, товарищ Крылов».
Молотов, Каганович и Жданов также не удостоили его взглядом, сосредоточенно читали бумаги.
«Изба-читальня», – подумал Илья, и сердце перестало учащенно бухать, прошла сухость во рту. Он стоял и ждал, когда к нему обратятся, спокойно перебирал в памяти подробности сводки.
Начиналась она с обзора внутреннего положения в Германии. В первых числах мая на совещании руководства рейхсвера Гитлер произнес речь, в которой назвал рейхсвер самой надежной своей опорой в борьбе не только с внешним врагом, но и с внутренним. Затем заявил, что история знает случаи, когда вчерашние друзья становятся врагами. Это был явный намек на штурмовые отряды СА и самого Рема.
– Товарищ Крылов, сколько штурмовиков в СА? – Сталин произнес это, не поднимая головы, очень тихо.
– Два с половиной миллиона, товарищ Сталин.
– Два с половиной миллиона вооруженных людей, – задумчиво повторил Хозяин, поднялся из-за стола, не спеша направился к Илье, обошел его, встал за спиной и следующий вопрос задал еще тише, почти шепотом:
– Какие отношения у Гитлера с этим Ремом?
– Они были близкими друзьями, но сейчас у них серьезные разногласия, – ответил Илья не оборачиваясь.
Он отлично помнил наставления Товстухи: «Если он у тебя за спиной, не оборачивайся, стой смирно и продолжай говорить как можно громче, он глуховат, но ни в коем случае не кричи».
– Товарищ Крылов, это вы написали в сводке, я читал, – Сталин обошел Илью, остановился прямо перед ним. – Как вы думаете, Гитлер сказал о бывших друзьях, чтобы успокоить военных, которые недовольны Ремом, или за словами последуют действия?
– Я думаю, последуют действия, товарищ Сталин.
Хозяин на мгновение застыл, глядя в глаза Илье, и пошел дальше. Молотов, Каганович и Жданов сидели молча, следили за каждым его движением. Хозяин как будто забыл о них, обращался только к Илье.
– Какие именно действия?
– Он избавится от Рема.
Сталин подошел к столу, взял папиросу, закурил, опять направился к Илье, глядя на него сквозь клубы дыма.
– Каким же образом, по-вашему, он это сделает, товарищ Крылов?
– Он его убьет, товарищ Сталин.
Хозяин покачал головой и улыбнулся. Тут же, как по команде, оскалились Молотов и Каганович, а Жданов даже захихикал. Впрочем, он явно перестарался. Сталин остановился, бросил на него сердитый взгляд.
– Товарищ Жданов, разве смешно, когда убивают старых верных друзей?
Столбик пепла упал на ковер. Сталин, опять оказался за спиной у Ильи, остановился, спросил:
