Тревожная весна 45-го - Валерий Георгиевич Шарапов
Все это происходило на глазах Квилецкого. На следующий день он не выдержал.
— Собирайся, — бросил он Матвею в седьмом часу утра. — Поехали на Петровку.
— Зачем? — обомлел тот.
— Подежурим напротив главного входа. Скоро кумовья на службу съедутся — покажешь мне эту курву.
— Стрелка, который высоко складывал?[36]
— Его самого.
— Так ты же на Ваганьковское мылился — рыжье барыге везти. Мы уже приготовили, упаковали…
— У меня есть в запасе время. Поехали-поехали! И прихвати еще кого-нибудь из наших. Надо решать вопрос, а то как бы не пришлось нам вспомнить молодость и снова бегать по цепу…[37]
* * *
Болтаться по Петровке долго не пришлось. Еще до начала рабочего дня, до стечения основной массы сотрудников входная дверь Управления распахнулась, и вниз по ступенькам проворно сбежал подтянутый мужчина лет тридцати.
— Слушай, кажись, он, — прищурился Матвей. — Это что ж и ночевать не отходил, что ли?..
Близко подходить к зданию опасались, приходилось разглядывать издалека.
Казимир машинально нащупал рукоятку пистолета.
— Точно он?
— Я его секунд пять видел, не боле. Похож вроде. Короткая стрижка, офицерский китель без погон, галифе, хромовые сапоги.
— Наградные колодки были?
— Кажись, были.
— Пошли.
Илюха-татарчонок «нюхал воздух» на ближайшем перекрестке. А Квилецкий с Матвеем двинулись за быстро шагавшим в сторону Страстного бульвара мужчиной.
В такую рань народа на улицах столицы было мало, момент казался удобным.
— Пусть подальше отойдет от ментовки, — прошептал Матвей, заметив, как Квилецкий поправляет торчащий за поясом пистолет. — Лучше обойтись без шума.
При этом в его руке блеснула тонкая заточка.
Главарь не возражал, он сам не любил принимать решения на скорую руку. Остыть, поразмыслить, тогда уж…
Дойдя до перекрестка, мужчина перешел дорогу и решительно двинулся дальше, к Крапивенскому переулку.
— К ловухе[38] метнулся, — подсказал Матвей.
— Откуда знаешь?
— А куды ж еще-то? Она тут одна на всю округу. И открывается аккурат в восемь.
Так и вышло: мужчина дошел до Крапивенского и повернул налево.
Казимир посмотрел на часы:
— Ладно, подождем, когда пойдет обратно.
— Подождем. Вон и подворотня ладная. Будет проходить мимо, тут его и ковырнем.
Нырнув в подворотню, они принялись ждать.
* * *
Знакомая фигура стремительно вывернула из-за угла минут через пятнадцать. Правая рука мужчины оставалась свободной, левой он прижимал к себе три свертка из плотной коричневатой бумаги, в какую обычно заворачивают покупки в продуктовых лавках.
— Приготовься, — скомандовал Казимир. — Как пройдет мимо — выходим и быстрым шагом догоняем. Ты бьешь под лопатку. Я — в горло.
— Годится.
Скоро они услышали шаги и, переглянувшись, принялись прикуривать.
Мимо узкого выхода из двора прошел человек в кителе без погон. Лицо было сосредоточенным, взгляд скользил по асфальту. Видно, кум о чем-то глубоко раздумывал. Стоявших в тени подворотни бандитов он не заметил.
— Точно — он! — горячо зашептал Матвей. — Зуб даю!
Квилецкий кивнул и решительно направился за опером.
Мягко ступая по асфальту, торопились, стараясь побыстрее нагнать жертву.
Далеко позади утреннюю тишину нарушил гул автомобильного двигателя. Ничего. Успеют. Дистанция — десять шагов. Восемь. Шесть…
В ладони Матвея блеснула заточка. Отпустив рукоятку пистолета, Казимир потащил из кармана нож с широким лезвием.
Гул нарастал, но бандиты были уверены: ничто не может им помешать. К тому же им показалось, что автомобиль едет не по Петровке, а поперек — по бульвару.
До жертвы четыре шага. Три. Два…
Мужчина шел, не замечая опасности. Бандиты переглянулись и одновременно ринулись вперед. Еще секунда и… В последнее мгновение Квилецкий перехватил занесенную для удара руку Матвея.
Сзади со Страстного бульвара на Петровку вывернул легковой автомобиль. Набирая скорость, он быстро нагонял мужчин, двигавшихся в сторону Управления московского уголовного розыска.
— Погодь, — шепнул главарь. — Пусть проедет.
Не ковырять же опера на виду у пассажиров легковушки.
Оба слегка приотстали, мужчина мог оглянуться на шум автомобиля. И он действительно оглянулся. Но — после того как машина посигналила и, подворачивая ближе к тротуару, стала сбавлять скорость.
С нескрываемым сожалением посмотрев на шагнувшего к проезжей части опера, бандиты проследовали мимо.
— Александр! — крикнул кто-то из остановившейся машины. — А я смотрю: знакомая фигура со свертками. Ты откуда?
— В магазин бегал, на завтрак кое-каких продуктов закупил.
— Это хорошо! А то живот скоро к спине прилипнет. Поехали.
Легковушка взревела двигателем и покатила дальше, чтобы метров через триста остановиться прямо напротив главного входа в Управление.
— И как ты их учуял? — удивленно бормотал Матвей. — Вот бы вляпались…
— Ничего-ничего, — поправив рукоятку пистолета, процедил Казимир. — Мы с этим Александром еще встретимся.
* * *
— Помнишь, я рассказывал о привезенном из Италии красивом памятнике?
— Женская фигура из белого мрамора под черными пальмами? — спросил молодой человек.
Отец кивнул.
— Конечно, помню. Памятник стоит за Главным поворотом этой аллеи, рядом с могилой мамы. Кажется, под ним покоится Софья Блювштейн.
— Я всегда восхищался твоей памятью, Антон. Да, по легенде, под мраморным памятником захоронена Софья Ивановна Блювштейн.
— А кто она?
— Легендарная Сонька Золотая Ручка. Надеюсь, слышал про такую?
— Сонька? Конечно, слышал! В нашем взводе служил пожилой дядька, Севастьян Амелькин. Он дважды отбывал срок за мелкие хищения и во время передышек развлекал нас рассказами. Хороший был мужик, искренне раскаивался в своем прошлом. Жаль, погиб в сорок четвертом в Польше. — Немного помолчав, молодой человек спросил: — Ты говорил, Софья Блювштейн скончалась в начале века?
Свернув на аллею и дойдя до женского изваяния из белого мрамора, Казимир остановился. Достав папиросу, он по давней традиции положил ее на квадратное основание памятника.
— По официальным данным, она умерла в 1902 году на каторге, — негромко, чтоб не растревожить кладбищенскую тишину, пояснил он. Незаметно оглянувшись по сторонам, продолжил: — Это случилось очень далеко отсюда — на острове Сахалин, поэтому нет оснований полагать, что кто-то привез тело в Москву и захоронил здесь. Сомнительно. Очень сомнительно. Но существует предположение, что Софья бежала с каторги и поездом вернулась в столицу к двум своим дочерям…
Казимир Квилецкий снова встретился с сыном на Ваганьковском кладбище и прогуливался с ним по главной аллее. Это было странное место для редких и столь желанных встреч отца и недавно вернувшегося с фронта сына. Но Казимир объяснил это довольно просто: «Работаю рядом. Да и тихо здесь, спокойно. Воздух чистый…»
Антон не возражал. Отец всегда был заботлив и относился к нему с любовью. Правда, до войны часто видеться не удавалось: юноша учился, Казимир работал и, бывало, уезжал в командировки.
Вернувшись с фронта, сын вдруг обнаружил, что отец здорово
