Фил Рикман - Кости Авалона
— Почему?
Лондонская вода редко использовалась для питья в наши дни.
— Говорят, что священная сила, вся святость этого места… заключена в воде, что течет под землей. Даже когда аббатство превратилось в руины, само это место не утратило своей святости. Не все можно разрушить. То, что составляет суть самой земли, то, что заключено внутри, остается с ней навсегда.
— Рассказывают, что Спаситель ходил по этой земле. — Я передал ей сумку. — В детские годы.
— Да.
— И потому эта земля святая?
— Я называла ее святой?
— Кажется, вы назвали ее священной.
— Я имела в виду силу, заключенную в ней, — пояснила она. — Может, это как-то связано с подземным потоком. Возможно, что и аббатство основали здесь лишь потому, что место тут необычное. То есть, возможно, что и Спасителя привезли сюда только ради… О… не граничит ли моя болтовня с ересью?
Однако мне показалось, ее это совсем не заботило. Вынув из сумки кувшинчик с пробкой, миссис Борроу склонилась к источнику, чтобы набрать воды. Несмотря на то, что я смочил горло, у меня вновь пересохло во рту. Хотя солнце по-прежнему пряталось за облаками, с самого Рождества не выпадало еще такого теплого дня. Воздух был горяч и удушлив. И ни малейшего ветерка. Так необычно для этого времени года. Мне стало не по себе. В этом странном, заброшенном городке все, казалось, вызывало у меня беспокойство.
— О какой силе вы говорите?
— Я… не знаю сама. Причины, быть может, сокрыты в далеком прошлом. Быть может, вы и сами это почувствуете, если поживете тут какое-то время. Эта сила… меняет смысл вещей.
— Мне говорили, — сказал я, — что у некоторых жителей этих мест случаются видения.
Наполнив кувшинчик водой, доктор закупорила его пробкой.
— Кто вам это сказал?
— Забыл, — неуверенно ответил я.
Она бережно положила кувшинчик в сумку, укрыв его, словно маленького ребенка.
— Достоверно можно сказать только то, что некоторых мужчин и женщин слишком быстро сводит с ума.
— Что сводит их с ума?
— Наверное, то, что они видят и слышат. Быть может, никто из людей не должен тут жить. Или думаете, что таких мест не бывает?
— А бывают такие места?
— Там, где людям с трудом удается жить простой жизнью. И монахи… монахи ищут как раз такие места, или это не так?
— Поскольку монах… — Волнение обжигало мне глотку, точно раскаленный уголек. — Каждый монах обязан бросать вызов самому себе?
— Верно. — Сияющая улыбка.
— Но теперь все монахи ушли, — сказал я.
— И в таком случае можно предположить… — Миссис Борроу приставила согнутый палец к подбородку, словно ее сознанию открылось нечто такое, о чем она впервые задумалась только теперь. — Предположить, что монахи нужны нам здесь для того, чтобы поддерживать равновесие сил.
Она замолчала. Я ощущал тяжесть холма за нашими спинами. Казалось, будто дьявольский палец скребет облака, и что-то необъяснимое внутри меня так и рвалось закричать.
— Равновесие?
— Для поддержания мира. Ежедневная молитва и песнопение дают умиротворение. Повсюду вокруг распространяют покой.
— А сейчас мира нет? Службы в церкви Крестителя не производят такого эффекта?
— Доктор Джон, — сказала она, — не заставляйте меня говорить такие вещи.
Я ничего не ответил. Едва ли она была первой, кто полагал, что службы новой англиканской церкви оказались плохой заменой древним обрядам прежнего вероисповедания.
— Вы пробыли здесь недостаточно, чтобы узнать этот город, — сказала миссис Борроу.
— Тогда расскажите мне о нем.
— Страсти… — вздохнула она. — Страсти тут накалены до предела. Когда пробуешь описать этот город словами, звучит совсем неважно. Тупые, бесконечные склоки… родовая вражда, уличные драки. Воровство и избиение жен. Человека могут убить за сущую мелочь. За сущий пустяк. Но сложи все воедино, и порой тебе кажется, что это место уподобилось незаживающей ране, в которой смердят заражение и гной. Умерщвление плоти.
Мои глаза, наверное, расширились от ее красноречия и силы убеждения. Я задумался над тем, что говорил Ковдрей о свете, который некогда излучало аббатство. Словно огромный неугасимый маяк. Дающий свет утешения. И аббатство возникло здесь задолго до города, который вырос поблизости, чтобы служить его нуждам. Теперь же маяк угас, и обездоленный город пал жертвой…
Почти возле всякого святого места имеется высота, которую Сатана прибирает к рукам, чтобы превратить ее в свою смотровую башню.
Раньше я считал себя знатоком теологии, но эта область мне была незнакома. Складывалось впечатление, будто долгие годы учебы прошли для меня даром. Я опустил взгляд на святой источник, кровавый источник, железный источник, а необычный холм, словно тяжкая ноша горбуна, давил меня своим весом.
Я знаю наверняка, что существуют такие места, где сама земля говорит с нами. В давние времена люди были к ней ближе. Все люди, не только жрецы. Когда я размышляю над этим, мне иногда кажется, что даже создатели Библии, возможно, подошли ближе к возвращению тех утраченных знаний, и только твердость их веры помешала им испытать их.
Я обратился к миссис Борроу:
— Так что же видения?
Она прикрыла платьем колени.
— Кто способен отличить видения от признаков наступающего безумия?
— Или одержимости?
— О да, в Гластонбери одержимых хватает. Нечистая сила располагает тут редкой свободой действий.
— Не могли бы вы… — В горле пересохло, точно в пустыне. — Не могли бы вы разъяснить мне получше?
— Это так важно, доктор? — Миссис Борроу взглянула на меня с неожиданным подозрением. — Так важно для составления описи королевских древностей?
Она словно пробудилась ото сна… Словно мы оба находились под действием чар, которые ей непременно надо было разрушить.
— Просто интересно, — ответил я. — Вот и все.
— Нам пора возвращаться. — Она смотрела куда-то вдаль, сквозь деревья, поднимаясь неуклюжими движениями на ноги. — Меня ждут больные.
Схватив сумку раньше, чем я успел до нее дотянуться, миссис Борроу зашагала между яблонями и едва не столкнулась с запыхавшимся верзилой Мартином Литгоу, конюхом моего друга Дадли.
— Прошу прощения, доктор…
Краснота на лице, всклокоченная желтовато-соломенная шевелюра взмокла от пота, и глубокая, неровная царапина на щеке.
— Ужасно рад, что нашел вас. Хозяин…
Я подскочил к нему.
— Ему стало хуже?
— Нет, у него… все по-старому. Спал, когда я уходил. Просто он сказал — до того, как заболел, — чтоб мы хорошенько присматривали за вами.
— За мной?
— И что мне делать? Хозяин в лежку, а мне еще кормить лошадей. Пришлось позволить вам уйти одному. — Он повернулся к миссис Борроу. — Простите, не знал, что вы пошли вместе с ним, доктор.
Конечно, он знал об этом, раз следил за нами, но я не упрекал его.
— Мартин, я взрослый человек.
— Я-то что, я вижу, только хозяин считает…
И как только тебе удалось выжить без меня в трущобах Парижа и Антверпена?
— Да-да, — перебил его я. — Знаю, что он думает, Мартин. — Я смотрел ему прямо в глаза и говорил, выделяя каждое слово, в надежде внушить мысль о том, что я занимался сбором ценных сведений. — Доктор Борроу проводила меня к святому источнику, чтобы набрать железной воды. Чтобы мастер Робертс быстрее пошел на поправку.
— Ну да, ну да, — закивал головой Мартин. — Конечно, сэр. — Поправляя кожаную куртку, он скосил взгляд на миссис Борроу. — Куда хотите, сэр, раз такое дело. Думаю, мастер Робертс не возражал бы.
— Какое дело?
Мартин Литгоу осторожно подмигнул мне.
И о чем он подумал?
Мои щеки налились кровью, и я почувствовал жар.
— Тогда не буду вам мешать, сэр. — Он просиял улыбкой.
— Нет… Мартин…
— Ай?
— Если желаешь помочь… — Я старался подыскать слова, которые звучали бы не так повелительно. — Ты мог бы поговорить кое с кем. Вчера Ковдрей рассказывал о бывшем монахе из аббатства, который теперь подковывает лошадей. И я подумал, что ты, как конюх, мог бы познакомиться с ним под благовидным предлогом.
— Это можно.
— Ты знаешь, что мы ищем, какие сведения нам нужны и для каких целей.
— Ну да.
— И мог бы осторожно все разузнать…
— Думаю, вашей кобыле понадобятся новые подковы на обратный путь до Бристоля.
— Превосходный предлог для знакомства.
— Идет. Разыщу этого парня и вернусь к вам в трактир, доктор Джон.
Литгоу пригладил копну волос, простился коротким поклоном с миссис Борроу и запетлял между яблонями, оставив нас наедине. Я собрался с силами и выдавил неловкую улыбку.
