Елена Хорватова - Тайна царского фаворита
– А-а-а! – не в силах справиться с ужасом заголосила Аня, чувствуя, что ноги подгибаются и она вот-вот упадет…
Призрак выронил что-то тяжелое, загрохотавшее по ступеням, охнул и… обернулся Лелей. То, что Аня приняла за веревку, оказалось кожаным шнурком от футляра с полевым биноклем, висевшим у Лели на шее.
– Боже, как ты меня напугала! – в один голос сказали женщины, укоризненно глядя друг на друга.
– Тебя тоже разбудили призраки? – спросила наконец Аня, немного отдышавшись. – Они снова гремели на чердаке.
– Это не призраки, это я там гремела, – виновато ответила Леля. – Прости, Анюта, я не подумала, что ты так напугаешься. Кстати, меня там снова кто-то запер, но я нашла второй ключ и открыла замок. И еще кое-что нашла, сейчас покажу, только за браунингом спущусь. Не люблю, когда оружие валяется где ни попадя.
Проворно сбежав вниз по ступеням, она подхватила свой пистолет и вновь кинулась наверх к Анне.
– Смотри, что было за резным наличником на чердаке. Я нашла записки кого-то из твоих предков! – Леля показала старинную тетрадь с медным запором. – Судя по почерку и по стилю – конец восемнадцатого века. Пойдем скорее читать.
– Леля, это ведь не срочно! Давай сначала напьемся чаю. Записки благополучно валялись здесь с позапрошлого века, так пусть еще немного полежат, – предложила Аня, но в глазах ее гостьи горел охотничий азарт, как у борзой, взявшей след дичи.
– Анюта, чай не уйдет! – в запале закричала Леля. – Внутренний голос подсказывает мне, что мы сейчас откроем некую тайну. Неужели тебе не хочется оказаться по ту сторону прошлого, наедине с твоим пращуром? У тебя найдется лупа? Неси скорее!
Женщины прошли в комнату Анны, разложили тетрадь у окна на письменном столике и принялись разбирать затейливый почерк неизвестного автора записок.
Книга сия писана в Шли …… ти под смертною казнию…
… хранить дотоле в сокровенном месте и никому своего сочинения не разглашать.
– Что значит – писана под смертной казнью? – спросила Аня.
– Видимо, в ожидании неминуемой смертной казни, – пояснила Елена. – Старорусские обороты не всегда удается перевести на современное наречие дословно. Нам обычно требуется гораздо больше слов, чем нашим предкам, хотя принято считать, что литературный русский стал с тех пор много красивее. А вот что такое в Шли…… ти? Проклятые мыши так повредили страницу, что прочесть ничего невозможно!
– Ну это-то как раз просто. В Шли…… ти означает – в Шлиссельбургской крепости, полагаю. В анналах нашего рода есть история, связанная со Шлиссельбургом. Один из моих предков, дед моего деда, был по указу императора Павла посажен в крепость и даже приговорен к смерти, но воцарение Александра его спасло. Надо думать, это записки того самого прапрадеда, находившегося в заточении в ожидании казни. Ладно, читай дальше…
Ангел Господень изливает чаши бедствий, дабы люди в разум пришли, а вера повелевает нам подчиняться, когда рука Божия наказывает нас, страдать, не жалуясь, дабы искупить свои прегрешения, вольные и невольные.
Человек имеет различные свойства: один ищет славы и чести, другой любовных страстей, третий сего не токмо не желает, но не помышляет о подобном, однако мало таких, кто бы оного избегал, буде представится ему Фортуною оказия…
– Вот это верно! – заметила Леля. – Никто не отвергает даров Фортуны, буде представится оказия. В здравом житейском уме твоему пращуру не откажешь.
Попустил Господь на меня искусы великие, что едва в меру мне их понести…
Но добрый человек искусится теми искусами, яко злато в горниле, и добродетелью засияет, а кто в добродетелях слаб, обретет лишь затаенное, не могущее быть высказанным кому-либо горе.
– Похоже, твой прапрадедушка полагал, что заточение в крепость послано ему в наказание за грехи, – продолжала комментировать прочитанное Леля.
– О причинах его заточения в нашем доме всегда говорили как-то глухо, – ответила Анна. – Вроде бы при государыне Екатерине он был в большом фаворе при дворе, а при Павле сразу вдруг впал в немилость, все потерял и оказался в Тайной экспедиции…
– В те времена такое случалось часто, – Леля вздохнула и продолжила чтение: – Екатерина Алексеевна, всемилостивейшая наша Государыня… Ну все, на этой странице больше ничего прочесть невозможно. Знаешь, нужно бы посоветоваться с прибывшим из Москвы сыскным агентом. Говорят, криминалисты разработали такие методы фотографирования испорченных бумаг, что слова, не видимые простым глазом, легко проявляются на пленке. Не знаю, насколько это верно…
– Ладно, пока давай дочитаем то, что можно разобрать, – Аня выхватила тетрадь и осторожно перевернула ветхую страницу.
На сие ответствуется: какие бы Государыня не являла перед вами поступки, сколь далеко любезность ее в рассуждении любовных утех ни заходила, – надлежит лишь молчать и улыбаться, ибо люди все, от юных лет до преклонных, никоими крепостями не убережены от сладчайших стрел проказливого бога любви, Купидоном именуемого…
От сего… породилисъ в воспаленном мозгу моем сладострастные картины, коих бы и представлять по положению моему отнюдь сметь не должно…
Презрев долг супружеский и осквернив чистое имя возлюбленной жены моей…
– Боже, какая гадость! – закричала Анна, которой вдруг расхотелось дочитывать тетрадь до конца. – Леля, я не желаю читать об этих позорных тайнах моего предка. Подумать только, он крутил шашни со стареющей императрицей! Изменял моей несчастной прапрабабушке, «оскверняя ее чистое имя»! И надо думать, небескорыстно! Жалкий альфонс!
– Успокойся! Все мы несовершенны. В конце концов разве не умение прощать составляет основную заповедь христианина? Мы же не жили в то время и не можем понять всех обстоятельств, толкавших людей на тот или иной поступок! Прошло уже более ста лет, жизнь совершенно изменилась, – рассудительно заговорила Леля, – и потом, твой прапрадед покаялся и искупил свою вину муками заточения…
– Лучше не иметь вины, которую следует искупать, тем более такой позорной! – запальчиво ответила Анна.
Схватив тетрадь обеими руками, она попыталась разорвать ее пополам. Но, несмотря на резкий рывок, переплетная работа старых мастеров выдержала, обложка лишь чуть-чуть затрещала.
– Остановись! – закричала Елена Сергеевна. – Одумайся, Анечка! Ты совершаешь акт вандализма! Это уже не интимные тайны твоих родственников, это ценный исторический документ. Нельзя до такой степени идти на поводу у своих чувств. Так инквизиторы сжигали все, что казалось им богомерзким, в результате оставив человечество без великих произведений искусства и научных открытий. Что там затрещало? Обложка порвалась?
– Да нет, обложка цела, только отклеилась немного, – растерянно ответила Анна. – Леля, там что-то есть! Видишь, между кожей переплета и внутренним листом вложена бумага.
При помощи перочинного ножичка и вязального крючка женщинам удалось извлечь то, что было спрятано под обложкой тетради пращура.
От руки начертанный на плотной бумаге план явно принадлежал к более позднему времени, нежели записи в тетради, и сопровождался небольшим рукописным комментарием.
Отложив ненадолго новую находку, Елена Сергеевна уговорила Аню все же дочитать старинные записки, тем более что последующие две страницы были безнадежно испорчены сыростью (их даже не удалось разлепить) и текста оставалось совсем немного.
Мыслями с драгоценным семейством моим, супругой и деточками, кои при вечном моем отсутствии, яко в сиротстве пребывают…
… будучи сим недоволен, помышлял еженощно, как бы ко исполнению моего благого намерения покинуть Санкт-Петербурх и тайно пробраться к себе в подмосковную, где чада мои и домочадцы…
При себе имея лишь ларец великий, в коем все императорские презенты без изъятия сохранялись: и злато, и каменья, и алмазы, и яхонты, и смарагды индийские, и прочее все, пригодное стать подспорьем семейству моему в час неминуемых бедствий, навлекаемых на их безвинные головы не чем иным, как токмо одним моим беспутством…
– Вот видишь, твой предок был не лишен определенной порядочности, – прокомментировала прочитанное Леля. – Да, силой обстоятельств согрешил, бес его попутал или просто выбора ему не предоставили, с государыней шутить не приходилось… Но казнился за собственное беспутство и заботился о семье! В какое время он находился на придворной службе и попал в фавор к императрице?
Аня задумалась.
– Я сейчас не вспомню точную дату, но надо полагать, в 1780-е годы. Пожалуй, во второй половине, а скорее даже к концу восьмидесятых…
– О, это был бурный период в жизни матушки Екатерины. После того как в 1784 году скончался ее любимец Ланской, она тосковала почти целый год, а потом решила развеять тоску-печаль, меняя фаворитов одного за другим – сперва Александр Ермолов, потом гвардеец Дмитриев-Мамонов, произведенный вскорости государыней в графы, потом Платон Зубов, превратившийся в 22 года из секунд-ротмистров сразу в полковники и флигель-адъютанты…
