Елена Арсеньева - Печать Владимира. Сокровища Византии (сборник)
– Жаль, – обратился Василий к Митьку. – Еще одна хитрость и удар, как тот последний, и от твоего ставленника остались бы только гребешок да хвост.
– Это еще почему? – проворчал Митько. – Не кукарекай, пока не рассвело. Схватка еще не закончена! Впрочем, если бы я не заговорил с прекрасной Феодосией, то и смотреть бы было не на что. Это не бойцовские петухи, и без разрешения Феодосии, настоящей царицы птичьего двора…
И Митько бросил пламенный взгляд на девушку, покрасневшую, как мак.
– Не беспокойся, моя любезная! Я вернусь не позднее, чем петухи прокричат вечернюю зарю. Постарайся не забыть обо мне до тех пор! – крикнул он, взлетая в седло.
Выехав за пределы усадьбы, всадники пустили лошадей галопом, но в лесу пришлось перейти на шаг. Однако они хорошо знали дорогу и очень скоро увидели золотые звезды на куполах храма.
После традиционных приветствий дружинники въехали на территорию пустыни. Оставив животных на попечение послушника, работавшего в конюшне, они направились к церкви.
Внутри было темно, несмотря на свечи, горевшие перед алтарем и иконами святых. Освещена была лишь та часть нефа, где работал художник Злат. Десятки огоньков освещали жуткую сцену Судного дня. Леса были переставлены, и дьявол с красными глазами и сардонической улыбкой, занимавший центр фрески, был хорошо виден. Благодаря причудливому оптическому эффекту, сверкающие глаза дьявола всегда, с какого бы места на него ни смотрели, были прикованы к глазам зрителя. Казалось, взгляд дьявола проникал в самую глубь души. Внимательно изучив этого персонажа, Артемий понял, что сильнее всего поражает не чудовищная внешность дьявола, а его странный взгляд, неподвижный, жгучий. Казалось, окружавшие отца зла души были безразличны ему. Его словно притягивала к себе новая жертва, представшая перед ним, – сам зритель.
– Чертов пачкун! – проворчал Митько, не отрывая глаз от фрески. – Увидев это, так и хочется перекреститься! Меня мороз по коже продирает.
– Не знаю, как можно быть добропорядочным христианином и рисовать подобные гадости! – чуть слышно заявил Василий. – Существуют образы, которые угодны Господу, я не отрицаю. Но есть различие между…
– Главное различие, друг мой, – это различие между добропорядочными христианами, которые разбираются в искусстве, и теми, кто в нем ничего не понимает, – раздался желчный голос художника Злата.
Его бледное лицо появилось из-за лесов, локтях двадцати от земли. В одной руке у него была кисть, а другой он держался за вертикальный брус, соединяющий настилы.
– Единственное различие, которое действительно имеет значение, – рассудительно заметил Артемий, – это различие между подлинным искусством, обязанным своим процветанием Божьей милости, и мазней, производящей сильный, но слишком примитивно-низменный эффект. И хотя профан может порой заблуждаться, профессиональному художнику непозволительно такое неразумение. Он должен быть тем более бдительным, что демон гордыни способен заставить его забыть об этом различии. Но хватит попусту болтать.
– Вот именно, – одобрил Злат. – Сейчас выдался редкий момент, когда меня никто не беспокоит. А тут явились вы со своими рассуждениями. Я могу полностью отдаваться своей фреске только в течение двух-трех часов.
– Я беспокою тебя не просто так, – спокойно ответил дознаватель. – Отроки, подождите-ка на улице. Мне надо поговорить с художником.
Младшие дружинники вышли, и Артемий спросил, подойдя ближе к лесам:
– Ты не можешь спуститься на минутку? Так будет легче вести разговор.
– Нет, – хмуро бросил Злат. – Мне и без того надоело прерывать работу. Зачем спускаться, рискуя свернуть себе шею, из моего орлиного гнезда только для того, чтобы обменяться парой слов?
Злат устроился на верхнем настиле и свесил ноги. Цепляясь за брус, он немного наклонился.
– Ну, боярин, какой важной новости я обязан удовольствием вновь выслушивать твои увещевания?
– Да, действительно речь о новости. Я пришел сообщить, что сегодня ночью умер боярин Прокоп.
– Боярин Прокоп является… был одним из самых известных жителей Рши. Но я не понимаю, какое отношение ко мне имеет его смерть.
– Его убили в разрушенном древнем дворце берендеев.
– Надо же! Призраки вновь нанесли удар, – усмехнулся Злат. – Но я по-прежнему не понимаю, почему ты так торопился сообщить мне об этом. Насколько мне известно, у Прокопа никогда не было намерения объявить меня наследником. Я же никогда не испытывал к нему сыновних чувств. Думаю, ты даром теряешь время, разговаривая со мной об этом.
Злат встал, смахнул пыль со штанов и, повернувшись спиной к дознавателю, наклонился, чтобы подобрать упавшую кисть. И вдруг треск доски заставил Артемия вздрогнуть. Он увидел, как художник схватился за горизонтальный брус, а доски настила, не выдержавшие его веса, посыпались на плиты, грохоча и цепляясь о края нижних настилов. Злат, вцепившись обеими руками в брус, повис. Он опасно болтался над пропастью высотой более двадцати локтей.
Распахнулась дверь. Отроки, привлеченные шумом, выросли на пороге.
– Что… – начал Митько и тут же замолчал.
Мужчины застыли, не отрывая глаз от человека, висевшего в пустоте. Мгновения хватило художнику, чтобы собрать волю в кулак. Он сумел переместиться влево и кое-как изменить позу, ухватившись за вертикальный брус руками, а потом обвив его ногами. В таком положении он спустился на нижний настил. Не меняя позы, он нащупал лестницу, приставленную к лесам, и смог наконец спуститься.
Несколько минут прошли в полном молчании.
– Мне еще никогда не было так страшно! – признался Злат с вымученной улыбкой. – Это немыслимо! Вот уже три месяца, как я работаю над фреской, и у меня никогда не возникало проблем с лесами!
– Вот она, эта проблема, – заметил Артемий, подобрав с пола два куска доски. – Кто-то подпилил ее.
Злат и отроки недоверчиво посмотрели на деревяшку. Дознаватель не ошибался. В центре доска действительно была подпилена.
– А ведь я работал над фрагментом, расположенным рядом! – выругавшись, прошептал Злат. – В любом случае я наступил бы на эту чертову доску!
– Таким образом, наш приезд спас тебе жизнь. Ты по-прежнему не рад нас видеть? – насмешливо спросил Митько.
– Я чуть не разбился, но мне повезло, – возразил Злат. – И кто мог?..
– Я тоже задаю себе этот вопрос, – серьезно заметил Артемий. – Может, ты подозреваешь кого-нибудь из братьев?
– Нет! Никого конкретно. – Злат недоуменно пожал плечами и добавил: – Главное, я не понимаю почему. Впрочем, это мог сделать любой. Вчера до вечери в кухне вспыхнул огонь. Опасность пожара была настолько велика, что все братья бросились носить воду из реки. В течение двух часов задние ворота были распахнуты, чтобы монахам было легче ходить туда-обратно. Суматоха была такой, что любой посторонний мог проникнуть в монастырь незамеченным.
– И по той же причине какой-нибудь монах мог проскользнуть в церковь и спокойно подготовить покушение, – заметил старший дружинник.
Дознаватель подошел к художнику и, глядя ему прямо в глаза, сказал, чеканя каждое слово:
– Хватить ходить вокруг да около! Ты должен признаться, кого подозреваешь. С момента нашей первой встречи ты все юлишь. Но знай, я понимаю, какую игру ты ведешь. Разве смерть твоего друга Макара оставила тебя равнодушным? А смерть других? Гордыня в конце концов погубит тебя вернее, чем все ловушки, расставленные убийцей!
Удивленные неожиданной вспышкой гнева, отроки смотрели то на Артемия, то на Злата. Но художник не утратил ни самоуверенности, ни красноречия.
– Твои слова слишком туманны, как старые фрески, на которых ничего нельзя различить! – надменно произнес Злат. – Еще одно внушение, которое не будет иметь последствий! Надеюсь, боярин, что в качестве ищейки ты лучше, чем в роли проповедника. Мне не в чем себя упрекнуть, если только не в отказе исповедаться в том, что тебя не касается. Я предпочитаю оставаться в стороне…
Дверь открылась, и в церковь величаво вошел отец-настоятель.
– Что здесь происходит?
– Только что кто-то покушался на жизнь Злата, – ответил Артемий. – В этом нет никаких сомнений. Одну из досок настила, на котором он должен был работать, кто-то подпилил. Если бы мы не побеспокоили Злата, он, падая с лесов, свернул бы себе шею.
Лицо старца помрачнело. Он молча осмотрел куски дерева, которые протянул Артемий, и сказал:
– Позавчера послушник Макар умер на плитах этой же церкви. Что касается причины, наш травник колеблется. То ли это сильный приступ печеночной колики, то ли пищевое отравление. Неужели и сейчас речь идет о преступлении?
– Я в этом уверен, – твердо ответил дознаватель.
– Я узнал, что в день своей смерти послушник покидал монастырь без разрешения. Что касается художника, то он не является членом нашей общины. И пусть эти преступления не подпадают под юрисдикцию Церкви с формальной точки зрения, все же они произошли на территории пустыни. Я прикажу провести расследование. А ты, Злат, – обратился старец к художнику, – эти два-три дня, которые нужны тебе, чтобы закончить, будешь работать под присмотром двух братьев. Ты можешь выбрать тех, кто помогал тебе растирать краски.
