Зверь в Ниене - Юрий Фёдорович Гаврюченков
Поединщиков связали правыми предплечьями, чтобы трудней было дотянуться до сердца, замотали платком глаза и сунули в левую руку по короткому ножу. Бой уже вёлся, половицы были залиты кровью. Моряки вовсю полосовали друг друга мелкими крысиными ударами, торопясь сблизиться и полоснуть, но тут же отпихиваясь связанными руками, чтобы самому остаться не задетым. Они вскрикивали и рычали, оступаясь на скользком от крови полу, а толпа подбадривала их, заглушая возгласы боли воплями азарта.
Бойцы кружились, голося при каждом порезе. Их мотало из стороны в сторону. Каждая новая рана вызывала визг или стон, а чувство попадания — рык или крик восторга, они смешивались в совершенно звериную какафонию, а ор команд возводил её до совершенного гласа Ада.
Малисон смотрел на мелькание коротких ножей и всё ждал, когда клинок вспорет горло. Он предвкушал с испугом, будто фатальный удар раскроет ему убийцу-Зверя, угадать которого в матросах он по какой-то причине не хотел. Но моряки бились иначе. Вдобавок, они слабели. Вот, ноги одного разъехались. Он повалился, утянув за собой противника, и тогда кто-то, имеющий власть, скомандовал: «Хватит!»
Их сразу кинулись разнимать. Отобрали ножи. Сорвали с лиц повязки. И тогда один сразу плюнул другому в глаза. Они слабо ворочались, сопротивляясь миротворцам, а те разрезали верёвку на руках их же ножами и увещевали утихомириться.
Моряки заметили ночную стражу и кидали на вооружённых бюргеров косые, злобные взгляды.
Из толпы к ним вышел седовласый голландец с платком вокруг головы, одетый лучше прочих.
— Вы ничего не видели, — он полез в кошель и достал оттуда две монеты. — Возьмите по эртугу и ступайте своей дорогой.
В эртуге было два серебряных эре. Малисон рассмеялся.
— Больше дьявол не будет побеждать, — сказал он по-русски, но так, что голландец стушевался. — Все сокровища мира в его цепких лапах, но не воля сынов человеческих.
— Возьми, — голландец сунул ему деньги.
Малисон сурово помотал бородой.
— Не с моего попущения.
Он вышел из бордингауза. Герман сопровождал его.
— Что ты надумал?
Малисон вытащил из-за пояса пистоль, взвёл ключом пружину, поднял ствол и нажал на спуск.
Полетели искры. Выстрел прозвучал как чахлый хлопок, невнятно погибший в чёрной тишине города.
— Свети фонарём, — распорядился купец и для верности достал другой пистоль.
На сей раз бахнуло. В крепости должны были услышать.
Матросы разбегались из бордингауза, как тараканы из короба с сухарями, если его как следует пнуть. Остановить их было не легче, да Малисон и не пробовал. Он только указал караульным, на какие суда потащили раненых, а те ринулись в нужную сторону, и вскоре их крики возвестили о поимке. Злостных нарушителей городского порядка и их пособников ждала гауптвахта, суд и штраф, а ночной дозор — опрос у юстиц-бургомистра в присутствии письмоводителя. Шульц не мог понять, зачем надо было выбирать все эти хлопоты и обоюдные беды вместо того, чтобы взять пару серебряных монет.
Светало, когда они брели по Средней улице от рынка к полям.
Древко алебарды вяло и неубедительно постукивало по заборам, да поскрипывало кольцо погашенного фонаря — Герман берёг масло.
— Истинно говорю тебе, Зверь среди нас, — убеждал купец.
— Да уж вижу, — Герман угрюмо встряхивал головой и ступал так, будто раз навсегда хотел вбить башмак в землю.
Они шли мимо двора торговца смолой и дёгтем Валттери Саволайнена. Из-за тощего забора, оплетённого лозой, на них глядел босой заморыш с горящими от ярости и страха глазами. Крупные кривые зубы торчали из-под бледных губ в разные стороны, словно их нарочно расшатывали палкой. Рубаха и длинные крестьянские портки — сплошь в прицепившейся стружке. Колени белели от въевшихся опилок.
— Здравствуй, — приветствовал его Малисон. — Всё спокойно.
— Нет! Не всё! — ответил по-фински юноша, личико его сморщилось. — Они хотят меня уморить.
— Да нет же, — сказал Малисон.
— Ага, все как один… — проронил Шульц.
Заморыш вцепился в заборный верх и прищурился.
— Я хочу жить!
— Кто «они»? — устало и язвительно спросил Герман.
— Все они! И вы тоже…
— Поберегись, — потянул за рукав Герман, но Малисона предупреждать было не надо.
Заморыш подпрыгнул, вцепившись в забор, отчего зашатались колья, подтянулся и плюнул в них. Оттолкнулся, отскочил от ограды, расхохотался и убежал в избу.
Это был Глумной Тойво.
СЛЕДСТВИЕ ВЕДЁТ БУРГОМИСТР
Клаус Хайнц едва поспевал за юстиц-бургомистром. Карл-Фридер Грюббе гренадёрским шагом рассекал по Якорной улице, словно хотел ворваться в Ниеншанц и взять его штурмом. Сумка с бумагами била по бедру старшего письмоводителя, он хромал, трость мелькала, а в груди спирало дыхание.
Юстиц-бургомистр угрюмо шагал, только громко сопел, как бык. Хайнц представлял, что ждёт матросов. Так и вышло.
— Ты! — ткнул толстым пальцем бургомистр в перевязанную грудь лежащего на соломе моряка с «Роттердама». — Рассказывай.
В пустующей гауптвахте каждому отвели по камере, чтобы поединщики снова не сцепились, и караульным не пришлось разнимать. Гарнизонный врач промыл раны и перевязал. К полудню разрезы слиплись и каждое движение причиняло неимоверную боль одервеневшим от побоев и похмелья телам.
Посмотреть на злого бургомистра собрался весь караул. Стояли в коридоре, ухмылялись, обменивались шутками.
Карл-Фридер Грюббе был вне себя от нового кровопролития. И хотя дело разберёт городской суд, оно войдёт в годовой отчёт генерал-губернатору Ингерманландии тайному советнику Эрику Карлссону Гюлленштерну, барону Улаборгу. В свою очередь, главный душеприказчик верховной власти в приграничной провинции если не расскажет о падении порядка в Ниене самой королеве, то уж точно доложит в риксканцелярию. И что скажет королева Кристина? «Фи», — скажет, и больше ничего не скажет. А вот королевская канцелярия может прислать нового фогта взамен Сёдерблума, который будет совать нос во все дела города и с которым, возможно, не получится договориться. И, что самое плохое, станет регулярно отправлять в Стокгольм письменные доклады с нелицеприятными выводами.
Новый фогт по-новому метёт.
Кроме того, за каждое нераскрытое убийство по закону полагались отчисления с города сорок марок серебра штрафа в королевскую казну, а это было сильное разорение.
И пока этого не случилось, юстиц-бургомистр постарался использовать шанс вытянуть хоть что-то из матросов, которых подозревал всех поголовно в убийствах, совершённых ножом.
Моряк истошно завыл, когда Грюббе вздёрнул его за одежду. Раны раскрылись. На повязках выступил кровь. Теперь бедняга говорил не
