Рита Мональди - Imprimatur
Я плачу, плачу и вздыхаю, Ничто меня не развлечет…
Убедившись, что ему меня не утешить, как ни старайся, он поднял меня и прислонил к стене.
– Я не желаю вас слушать, – простонал я.
И повторил ему слова Кристофано, к которым добавил, что нам, возможно, предстоят жестокие страдания не далее чем через несколько дней или даже часов, достаточно взглянуть на Бедфорда. Аббат сгреб меня в охапку и потащил в свою комнату. Но ничто на свете не могло вернуть моей душе утерянного ею покоя. Аббату пришлось даже ударить меня по щеке, чтобы привести в чувство. Мало-помалу я затих.
Атто дружески обнял меня за плечи и стал терпеливо убеждать не поддаваться унынию. Главное, говорил он, повторить ловкий трюк, позволивший нам скрыть, в каком состоянии находится Пеллегрино. Обнаружить присутствие среди нас больного чумой (на сей раз настоящего) – значит способствовать усилению контроля за нами со стороны властей, самим обречь себя на изоляцию на каком-нибудь острове, да хоть на Сан-Бартоломео, где тремя десятками лет ранее во время большой чумы обустроили лазарет. Да и потом, у нас есть запасной выход, тот, что мы обнаружили прошлой ночью. Ускользнуть от погони в подобных обстоятельствах конечно нелегко, но все же такая возможность есть, и в случае, ежели события примут малоприятный оборот, можно отважиться и на это. Когда я почти совсем успокоился, аббат еще раз изложил мне, что мы имеем на сегодняшний день: если Муре был отравлен, атак называемые бубоны Пеллегрино были не более чем кровоподтеками, а проще говоря, синяками, в данный момент у нас лишь один заболевший чумой – Бедфорд.
В дверь постучали: Кристофано объявил общий сбор на первом этаже ввиду какого-то срочного дела. Когда мы спустились, все уже стояли под лестницей, держась на некотором расстоянии друг от друга. Девизе пристроился в уголке и своим тревожным божественным рондо слегка развеивал всеобщее напряжение.
– Скончался ли молодой английский джентльмен? – поинтересовался Бреиоцци, как всегда, занятый пощипыванием своей сурепки.
Кристофано отрицательно мотнул головой и пригласил всех занять места. Его насупленный вид погасил последнюю ноту, вырвавшуюся из-под виртуозных пальцев француза.
Я прошел на кухню и вступил в решительный бой с немытыми кастрюлями и печами, с тем, чтобы приготовить ужин.
Когда все расселись, лекарь открыл свой сундучок, вынул оттуда чистый лоскут, тщательно отер лицо (как всегда, перед тем как произнести речь) и откашлялся.
– Почтенные господа, прежде всего позвольте мне извиниться за желание уединиться незадолго перед этим. Мне было необходимо обдумать наше положение. Так вот, я пришел к выводу, – среди присутствующих установилась такая тишина, что слышно было, как жужжит муха, – пришел к выводу, – повторил он, смяв лоскут в комочек, – что если мы не хотим помереть, то должны заживо похоронить себя. – И пояснил: – Кончилось время, когда мы могли свободно расхаживать по «Оруженосцу», как будто ничего не происходит. Пора с этим покончить, скажем «нет» приятным беседам друг с другом, которые мы вели, невзирая на мои предостережения. До сих пор судьба была почти милостива по отношению к нам, и злоключения, жертвой которых пали престарелый господин де Муре и уважаемый мэтр Пеллегрино, ничего общего не имеют с чумой. Однако с этого дня все осложнилось, и чума, вотще поминаемая нами прежде, теперь и вправду объявилась в «Оруженосце». Считать, кто сколько минут провел рядом с бедным Бедфордом, ни к чему: это лишь посеет недоверие в наших рядах. Единственная надежда на спасение – в добровольном заточении в комнатах, чтобы не дышать одним воздухом, не соприкасаться друг с другом, etcetera etcetera. Далее. Следует умащивать себя маслами и очищающими бальзамами, которые я берусь взбить, собираться вместе лишь на переклички, одна из которых, кстати, намечена на завтрашнее утро.
– Господи Иисусе! – взвился вдруг отец Робледа. – Неужто согласимся принять смерть взаперти, рядом с собственными нечистотами? Если позволите, – иезуит сбавил тон, – я слышал, что мой собрат Диего Гузман де Заморра чудесным образом уберег иезуитов-миссионеров и себя самого в Перпиньянскую чуму в Каталонском королевстве с помощью весьма приятного на вкус превосходного белого вина, потребляемого без ограничений когда захочется. В этом вине была растворена драхма купороса и полдрахмы белого ясенца. Кроме того, он заставлял братьев натираться скорпионьим маслом и хорошо питаться. Никто не заболел. Не стоит ли и нам использовать этот remedium [56], прежде нежели заживо замуровать себя?
Пока Робледа говорил, аббат Мелани, чье расследование требовало активных действий и никак не согласовывалось с каким бы то ни было заточением, энергично тряс головой в его поддержку.
– Да-да, я тоже знаю, что отменное белое вино является прекрасным средством против чумы и воспалений, даже если водка и мальвазия еще лучше. Водка, которую мэтр Ансельмо Ригуччи весьма успешно применил в Пистойе для предохранения ее жителей от чумы, прославилась. Мой отец рассказывал мне и моим братьям, что епископы, в течение веков чередовавшиеся в приходе, в большом количестве потребляли ее, и не только для лечения. Речь шла о пяти фунтах водки, настоянной на целебных травах, которые на сутки оставляли в соборе в плотно закрытом сосуде. Затем к ней добавляли шесть фунтов отборной мальвазии. Получался первоклассный ликер, которым Его Высокопреосвященство епископ Пистойи потчевал себя каждое утро – по две унции натощак за главным алтарем, заедая одной унцией меда.
Иезуит красноречиво прищелкнул языком, а Кристофано со скептической миной качал головой и пытался взять слово. Но Дульчибени опередил его:
– Мне кажется неоспоримым тот факт, что подобные средства способны добавить веселья, но чтобы с их помощью можно было добиться чего-то большего… Я и сам знавал один вкуснейший электуарий, изобретенный Лудовико Джилио да Кремоной во время Ломбардской чумы. Он представлял собой некий состав, четыре драхмы которого следовало намазывать на горячий хлеб по утрам натощак: розоватый мед, капля уксусно-кисловатого сиропа, мухомор, выжимки из песьей смерти, болотный молочай и шафран. Правда, все погибли, а если Джилио и выжил, то лишь благодаря своим собственным внутренним ресурсам, – мрачно закончил уроженец Марша, давая понять, что у нас шансов выжить гораздо меньше.
– Это напоминает желудочное средство крепительного свойства, так расхваленное Тиберио Гариотто да Фаэнцей. Прихоть кондитера да и только: светло-розовый сахар, ароматизированная водка, корица, шафран, сандал, красные кораллы, все это смешать с четырьмя унциями сока цедры и дать настояться в течение четырнадцати часов. Затем продлить кипящего, пенящегося меду и добавить для запаха мускус. Сам-то он умер от насильственной смерти. Послушайте меня, у нас нет иного выбора, как тот, о котором я говорил выше…
Девизе не дал ему закончить:
– Господин Помпео и наш лекарь правы. Джован Гутиеро, лекарь Карла II Французского, считал, что вкусное не способно очищать организм. И тем не менее составил электуарий, который следовало бы опробовать. Вы только задумайтесь, в благодарность за эту лекарственную кашку король наградил его имением в Лотарингском герцогстве, дающим немалый доход. Гутиеро подмешивал в электуарий такие приятные на вкус добавки, как вареный пенящийся мед, два десятка орехов и полтора десятка фиг, а также большое количество руты, абсента, печатной глины и каменной соли: принимать по пол-унции утром и вечером, запивая унцией крепчайшего белого уксуса.
Тут же завязалась оживленная дискуссия между сторонниками приятного на вкус лечения во главе с Робледой и их противниками. Я слушал их и, несмотря на серьезность переживаемого нами момента, забавлялся, отмечая про себя, что, судя по всему, у каждого из наших постояльцев была в запасе пара Рецептов против чумы.
И лишь Кристофано скептически качал головой.
– Да испробуйте хоть все ваши рецепты, только не обращайтесь ко мне, когда заболеете!
– Нельзя ли нам ограничиться частичным замуровыванием себя? – робко поинтересовался Бреноцци. – В 1556 году во время чумы можно было спокойно разгуливать по Венеции при одном условии – держать в руках пахучие шарики, до которых додумался философ и поэт Джироламо Рушелли. Да и то верно, не в пример желудку нос наслаждается запахами, даже если вокруг зараза. Левантский мускус, горная мята, гвоздика, мускатный орех, лаванда и росной ладан – из этой смеси Рушелли изготавливал шарики величиной с орех в кожуре, которые следовало носить при себе в разгар эпидемии днем и ночью. О, это было верное средство, но при условии ни на секунду не выпускать шарики из рук. Не знаю, скольким это удалось.
Тут терпение Кристофано лопнуло, он встал и с нотками металла в голосе заявил, что ему мало дела до того, как мы относимся к его наказу, однако это единственный способ избежать повального заболевания, и если мы от него откажемся, он сам запрется у себя в комнате, где будет принимать пищу, которую попросит доставлять ему, и выйдет оттуда только после того, как узнает, что все остальные поумирали, чего не придется долго ждать.
