Жан-Франсуа Паро - Призрак улицы Руаяль
Взяв фиакр, Николя поехал по улице Сент-Антуан. Итак, он не ошибся: маленькая штучка, заблокировавшая дверь, ведущую на крышу Посольского дворца, была оторвана от мундира городской стражи. Но, кто кроме майора Ланглюме, имел доступ в это здание, где резервировали места для именитых гостей купеческого прево? Никто, только он, и только у него могли быть причины запереть комиссара на крыше. Разумеется, в причинах этих еще предстоит разобраться. Ибо несмотря на то, что несколькими часами ранее у них произошла стычка, Николя был уверен, что удар нанесли не ему лично, а — в его лице посланцу Сартина, присутствовавшему на торжестве. Стремление помешать магистрату исполнить поручение — так вполне можно определить поступок майора. Препятствия, возникшие перед комиссаром, без сомнения, повлияли на ход последующих событий. Если бы Николя без промедления, не теряя времени на бегство через каминную трубу, приступил к исполнению своих обязанностей, возможно, размах бедствия был бы меньшим.
Еще одна мысль бередила душу Николя, и он даже решил порыться в архивах Шатле. Архивное собрание донесений не баловало своих редких читателей разнообразием сведений, часть которых поступала от агентов, а часть — после перлюстрации писем. Тем не менее, мысль эта неотступно преследовала его до самого места службы. Поэтому, прибыв в Шатле, он немедленно отправился изучать старые записи. С помощью почтенного секретаря суда, исполнявшего обязанности хранителя архивов, он вскоре наткнулся на пухлую связку бумаг, относящихся к семье Сансона. Документы, выдержки и записи хранились вперемежку, являя собой бесформенную кипу бумаг, сложенных, однако, в хронологическом порядке. Наконец, он нашел недавний документ, подводивший итог всем предыдущим:
«Шарль Анри Сансон, родившийся в Париже 15 февраля 1739 года, в семье Шарля Жана-Батиста Сансона и Мадлен Тронсон, исполнитель смертных приговоров. Увивается за женщинами и не пропускает ни одной девушки. Дабы удовлетворить свое тщеславие, носит шпагу, а в обществе появляется под именем шевалье де Лонгваля. После женитьбы остепенился. Слывет колдуном и костоправом. Свою жену, Мари-Жанну Жюжье, дочь огородника из предместья Монмартр, встретил по дороге на охоту; супругу обожает страстно. Одним из свидетелей на его свадьбе был Мартен Сеген, мастер фейерверков, отвечающий за устройство огненных зрелищ во время королевских празднеств, проживающий на улице Дофин, приход Сен-Сюльпис. У него собственный дом на углу улицы Пуассоньер и улицы Анфер, а также ферма в Бри-Конт-Робер. Водил знакомство с Ж.Б.Г.Д.Д.Л. дю Б. и, по слухам, имел с ней тесные отношения. Поддерживает знакомство с комиссаром Ле Флоком, для которого подпольно проводит вскрытия, к великому недовольству квартальных лекарей (жалобы приложены к делу)».
Не обнаружив в куче бумаг ничего неожиданного, Николя лишь усмехнулся, увидев там свое имя. Таинственные инициалы, совершенно очевидно, принадлежали госпоже дю Барри. И, разумеется, он не нашел ничего, что могло бы уронить Сансона в его глазах. Николя задумался о тайной жизни архивов, направлявших длань правосудия и вооружавших полицию. Всю вторую половину дня он работал, размышляя и делая записи на основании сведений, собранных двадцатью его собратьями по ремеслу и доставленных ему эмиссарами из двадцати округов столицы. К нему стекались послания устные и письменные. Часы бежали, но он их не замечал. Только когда голод железными клещами начал терзать ему желудок, он удосужился взглянуть на часы, и, собрав бумаги, пешком отправился на улицу Монмартр.
На город, сверкавший огнями новых фонарей, опускалась ночь. Еще в прошлом году плохонькие лампадки, висевшие на улицах и гаснувшие при малейшем дуновении ветра, предоставляли горожанам весьма скудное освещение. Зажигали их лишь в конце дня, а света хватало всего до двух часов ночи. Многократно советуясь с умными людьми, Сартин добился установки уличных фонарей с отражателями. Нашли способ, как лучше их крепить и в каких пропорциях смешивать масла, дабы улучшить их горючие свойства. В предприятии приняли участие мастера-изобретатели Арганд и Кенкет, прославившиеся своими комнатными лампами. Теперь фонари горели всю ночь и даже освещали большую дорогу, ведущую из Парижа в Версаль, вселяя чувство безопасности и вызывая восхищение у пассажиров карет, круглые сутки курсировавших между столицей и двором.
Добравшись до особняка Ноблекура, Николя поднялся к себе в апартаменты, расширенные за счет каморки, где прежде вперемежку, словно на складе, были сложены книги. Теперь там стоял маленький рабочий стол, а книги заняли места на полках из крашеного дерева. Волнующие обоняние ароматы предвещали изысканный ужин, и он решил, что, видимо, сегодня хозяин дома принимает гостей. Ибо во все остальные дни престарелый прокурор был обречен питаться мизерными порциями простой пищи, приготовленной старой гувернанткой Марион, постоянно заботившейся о том, чтобы у ее господина, большого любителя хорошо поесть, не случился очередной приступ подагры. Николя почистил одежду и повязал вокруг шеи галстук из тонких кружев: на этаж, занимаемый господином де Ноблекуром, спустился мужчина, одетый элегантно, в классическом стиле, столь любимом мэтром Вашоном.
Остановившись в тени застекленного шкафа, дабы попытаться разглядеть гостей Ноблекура и составить о них свое представление, он отметил, что с одним из приглашенных бывший прокурор разговаривал более почтительным тоном, нежели тот, коим он обычно обращался к своим сотрапезникам.
— Я счастлив, монсеньор, видеть вас в добром здравии. В последний раз, когда я имел честь принимать вас в моем скромном жилище, вы страдали от приливов; помнится, они весьма досаждали вам…
— Еще как досаждали, дорогой Ноблекур, чрезвычайно досаждали. Настоящая чума; кстати, ваше приглашение напомнило мне, что я не слишком часто зову вас на ужин. Но, знаете ли, я был весь покрыт коростой. Меня спасла телятина: это мясо мне прикладывали к коже каждый день. К тому же по собственной инициативе я стал принимать ванны из миндального молока и пить отвар винаша. В Бордо пустили слух, что я якобы принимал ванны из молока и велел отрезать себе часть задницы, дабы с помощью сей презренной плоти восстановить былую красоту лица! Надеюсь, теперь я чист на всю оставшуюся жизнь, и Госпожа Природа более не дозволит этой гадости облепить меня словно какую-нибудь падаль. Ибо, действительно, с тех пор я, в сущности, не болею, если не считать легких недомоганий.
— Годы не оставляют на вас следа, они стекают с вас, словно дождь с черепицы. Люди вашего возраста обычно выглядят совсем иначе, — со вздохом произнес Ноблекур. — Я младше вас всего на четыре года, но сами видите…
— Мой дорогой, согласно предсказанию, сделанному на основании расположения небесных светил, мне суждено умереть в марте[34], и я имел слабость в это поверить. Поэтому, подобно Цезарю, я мрачнею при наступлении сего месяца, но стоит ему миновать, как я вновь уверен, что у меня впереди еще целый год. Так что сейчас я пребываю в полном расцвете сил!
Узнав в бодром старичке маршала герцога де Ришелье, Николя решил заявить о своем присутствии. Он несколько раз раскланивался с герцогом в Версале, где тот, будучи первым дворянином королевской опочивальни, являлся членом узкого кружка придворных, особо приближенных к королю. Старый прокурор представил их друг другу, и Николя склонился перед великим человеком. Впервые видя маршала столь близко, он обнаружил, что тот довольно маленького роста. Лицо его покрывал толстый слой свинцовых белил и помады, а парик был напудрен столь сильно, что при малейшем движении вокруг его головы создавалось легкое облачко, постепенно оседавшее на плечи его голубого фрака. В кабинете было жарко, и запах духов, которыми щедро пользовался Ришелье, смешавшись с ароматами блюд и вин, вызывал тошноту.
— А, вот и наш дорогой Ранрей! Полагаю, вы по-прежнему развлекаетесь тем, что помогаете Сартину? Знаете, король просто души не чает в нашем комиссаре! Очень рад вас видеть, просто в восторге.
Ноблекур, имевший все основания опасаться резкого ответа Николя, поторопился взять слово.
— Да, он делает все, чтобы мы чувствовали себя в безопасности, каждый раз доказывая, что у нас лучшая в Европе полиция.
И он повернулся к другому приглашенному, одетому в черное; на него Николя совсем не обратил внимания.
— Господин Бонами, историограф и городской библиотекарь, а также мой компаньон, с которым мы вместе заседаем в совете, управляющем средствами прихода Сент-Эсташ.
Маршал усмехнулся.
— А еще друг купеческого прево и мой приятель, с которым мы имеем честь входить в состав сорока членов Французской Академии.
— Монсеньор, сударь, я смущен оказанной мне честью, — произнес Николя, отвешивая новый поклон.
