Выстрел из темноты - Евгений Евгеньевич Сухов
Вздохнув, Мороцкая ответила:
– Вот видите, медицина запрещает.
– Поймите меня правильно. Сейчас мы разыскиваем особо жестокую банду, которая терроризирует весь город, если мы ее не остановим сейчас и не поймаем, то число жертв каждый день будет только увеличиваться. Пострадавший наверняка что-то видел, нам нужны конкретные приметы преступников, по которым их можно было бы опознать и арестовать.
Главный врач больницы задумалась. Первая градская больница давно находилась на передовой, и от ежеминутных решений, принимаемых уже немолодой женщиной с усталыми грустными глазами, зависели судьбы, а то и жизни вверенных ей раненых солдат.
– Хорошо… Можете поговорить, но только недолго. – Было ясно, что решение принято окончательно и пересмотру не подлежит. В Первой градской Евгения Мороцкая была главнокомандующим, который не отменяет своих приказов. – Вера, проводи товарища капитана в палату к потерпевшему.
– Хорошо, Евгения Ивановна, – немедленно поднялась врач. Шагнув к стоявшему в дверях Максимову, повелительно произнесла: – Пойдемте со мной.
Уверенной быстрой походкой сильной волевой женщины молодая врач пересекла кабинет, порывистым движением распахнула дверь и вышла в шумный коридор больницы, по которому неспешно шагали выздоравливающие раненые, по каким-то насущным делам торопились врачи. Из соседней палаты на носилках санитары вынесли усопшего, прикрытого серой простыней, через которую просматривался выступающий лоб и небольшое пятнышко запекшейся крови. Раненые понимающе отступили в сторону, давая возможность санитарам пройти; провожали удаляющихся сочувствующими взглядами, а потом вновь возвращались к прерванной беседе – смерть и выздоровление в больнице дело обычное. А с противоположного конца коридора на освободившуюся койку уже несли другого тяжелораненого. Градская больница выглядела бесперебойным конвейером больных и выздоравливающих, конца которому не видно.
Повернувшись к капитану Максимову, доктор произнесла:
– Не отставайте, – и строже, как если бы имела дело с провинившимся выздоравливающим, добавила: – Нам сюда.
Повернула направо и, высоко подняв красивую голову, зашагала по коридору, по одну сторону которого тянулись окна, выходящие на больничный двор, а по другую – палаты с узкими дверями. Кивала в ответ на приветствие поправлявшихся, дважды остановилась перед ранеными с забинтованными головами, что-то их спросила и, получив утвердительный ответ, спешила дальше. Остановилась точно посередине коридора перед белой дверью, где на овальной жести бронзового цвета была написана цифра «18».
– Нам сюда, – проговорила она громко и, распахнув дверь, первой вошла в палату.
У окна лежал молодой мужчина с перевязанной головой и тоскливо взирал на посеревший высокий потолок. Едва повернувшись на звук распахнувшейся двери, он посмотрел на Максимова и слабеющим голосом спросил:
– Вы из милиции?
– Из уголовного розыска. Капитан Максимов. Вячеслав Григорьевич, расскажите, что с вами произошло. На вас напали на улице Красных Комиссаров?
– Да.
– Как выглядели преступники?
Травмированный едва пошевелил головой и слабым голосом заговорил:
– Если вам приходилось там бывать, то вы должны помнить, что улица темная, мне всегда немного жутковато, когда я прохожу по ней. А тут с проходного двора прямо ко мне навстречу вышли двое молодых людей. Одеты хорошо – в дорогих пальто, в яловых сапогах. Один был высокого роста, плечистый. Широкоскулый… Я на это сразу обратил внимание. А другой на полголовы ниже. У него нос был перебит. Переносица вогнутая… Видно, здорово ему дали в свое время. – На какое-то время Лысачев умолк, собираясь с силами, прикрыл глаза. Разговор давался ему с трудом, на выпуклом лбу проступили крупные капли пота и тонкой струйкой стекли на подушку. – Я даже о плохом не подумал. Вроде бы хорошо выглядят, прилично одеты… А потом меня вдруг сомнения разобрали, уж слишком как-то нехорошо на меня этот скуластенький посмотрел.
– Нужно остановить разговор, – запротестовала врач, – вижу, что больному становится хуже.
– Не нужно, доктор, – неожиданно громко запротестовал Лысачев, – не знаю, что там со мной дальше может быть, но я хочу этих гадов наказать!.. Пусть даже из могилы… Я уже разминулся с ними, но вот это мое беспокойство заставило меня обернуться. Поворачиваюсь и вижу, как этот высокий чем-то на меня замахнулся. Я даже не разобрал, что у него было в руке, но что-то очень тяжелое. Инстинктивно подставил руки, а он меня сильно шарахнул по голове. Очнулся оттого, что меня как будто бы кто-то теребит. Открываю глаза, а они меня уже затащили в безлюдный двор и плащ с плеч стаскивают. Я попытался сопротивляться, а тот, что с перебитым носом, ударил меня железкой по голове, а потом я уже ничего не помню, очнулся только в карете скорой помощи.
– Что у вас был за плащ?
– Ничего особенного… От отца мне достался, любил я в нем немного пофорсить.
– Может, приметы его вспомните?
– Недавно я левым рукавом плаща за водосточную трубу зацепился, видно, там какая-то проволока торчала. Вот и порвал его… Жена аккуратно зашила, но товарный вид уже потерян.
Вячеслав Лысачев закрыл глаза и, болезненно поморщившись, глухо простонал.
– Больной не может с вами больше разговаривать, – холодно проговорила молодая доктор, строго посмотрев на Максимова, – неужели вы этого не видите? Я просто не понимаю, как он может вообще вести беседу? При каждом слове больной испытывает невероятные головные боли. Эти переживания слишком тяжелы для его здоровья в физическом и психологическом плане. – Неожиданно лицо Лысачева размякло, и он прерывисто задышал. Притронувшись пальцами к его горлу, где пульсировала синяя жилка, врач добавила: – Потерял сознание… Мы его готовим к операции, а вы…
– Я ухожу, доктор. Извините, но мне нужно было с ним поговорить, – ответил Максимов и зашагал к двери.
Уже когда он покидал палату, его неожиданно остановил окрепший голос Вячеслава:
– Вы только поймайте этого гада.
Обернувшись, капитан Максимов хотел ответить, но его взгляд натолкнулся на неподвижное лицо Лысачева, вновь впавшего в беспамятство, уже ничего не видевшего и не слышавшего.
Вернувшись на Петровку, Иван долго не мог найти покоя – навязчиво преследовал образ двадцатилетнего паренька с перевязанной головой, которого мимо него пронесли санитары. Юношеское лицо, измученное долгими страданиями, было белым как мел, однако паренек не издавал ни звука, до крови кусая губы.
Он должен быть на фронте, как и другие его товарищи, с которыми начинал службу в МУРе, и никакие разговоры об ухудшающейся криминогенной обстановке в столице не могут его остановить!
Присев за стол, Иван Максимов вытащил из ящика стола несколько листков бумаги. Думал недолго, после чего быстро принялся писать заявление, продуманное до последней запятой.
Начальнику Московского уголовного розыска
старшему майору т. Рудину К. Р.
от капитана Максимова И. П.
Рапорт
Прошу
