Список чужих жизней - Валерий Георгиевич Шарапов
– Действительно, подумаешь, загубишь тысячу-другую собак или лошадок… – бормотала Зинаида и как-то подозрительно сглатывала. – В конце концов, и палачи привыкают к своей работе и не видят в ней ничего необычного… Скажи, Никита Васильевич… кстати, ничего, что я на «ты»?.. То, что ты взял меня в эту замечательную командировку – большая честь или разновидность наказания? Но за что? За то, что я не смогла выстрелить в Лациса? Господи, знать бы заранее, я бы его всего изрешетила…
– Это честь, Зинаида, высокая честь и оказанное доверие, – ухмыльнулся Платов. – Это значит, что из всего коллектива я доверяю только тебе – и ничего другого, что бы ты там ни подумала.
Звучало двусмысленно, Зинаида задумалась. Самолет снижался, закладывало уши, подташнивало. В этом суровом краю даже леденцы в самолетах не раздавали. И смотреть на стюардесс совсем не хотелось. Борт перевозил пару десятков пассажиров. Командированные из разных уголков Советского Союза, сотрудники полигона, возвращающиеся из отпусков или служебных поездок. Дворский сидел в начале салона – по обыкновению хмурый, клевал носом. Несколько часов назад за ним приехал водитель, сунул на заднее сиденье объемистую сумку – супруга постаралась. Был поздний вечер, и у сотрудников возникло ощущение, что из гущи кленов за Дворским наблюдают. Там точно кто-то был, но стеснялся выйти. И снова стояли перед дилеммой. Но обошлось, «Волга» уехала. Пассажиры в «Жигулях» работали не первый день, выждали несколько минут, развернулись и подались в обратную сторону. Парни знали, куда движется объект, нагнали через двадцать минут и без происшествий проводили в аэропорт. Дворский был не один, его сопровождала коллега женского пола. Шли на пионерском расстоянии, каждый нес свой багаж. Видимо, просто коллега. Высокая, статная, с пренебрежительно поджатыми губами и стянутыми волосами на затылке. Первой красавицей она точно не была, и возраст подкрался критический. «Медянская Инга Валерьевна, – сообщили по рации. – Кандидат биологических наук, заведующая опытной лабораторией и почтенная мать семейства. Сыну – 18 лет, дочери – 20». В полете эти двое почти не разговаривали. Инга Валерьевна безотрывно смотрела в иллюминатор. Виды открывались впечатляющие, хотя и не радовали глаз. В сентябре на Аральском море начинались штормы, погода портилась. Серое море бурлило, белели «барашки». Появилась суша – однообразная, безлесная, с редкими кустарниками. Произрастали лишь травы и саксаулы – иногда достигающие размера деревьев, но в большинстве – чахлые, иссушенные зноем кустарники. Трещины в сухой земле, солончаки, глинистые проплешины.
– Не смотри на них, – бросил Никита. – Взгляд чувствуется, если на тебя долго смотрят…
Как вовремя предупредил. Дворский обернулся, пробежал глазами по лицам пассажиров – мазнул взглядом по майору. Никита что-то увлеченно шептал на ухо коллеге, а та загадочно улыбалась. Зинаида вообще в этот день выглядела привлекательно, короткие волосы обрамляли лицо, курточка идеально гармонировала с брючным костюмом. Зинаиде Дворский тоже уделил внимание, взглянул заинтересованно, как посмотрел бы любой нормальный мужчина. Зинаида прыснула, слушая анекдот, который рассказывал Платов.
– Никита Васильевич, почему я должна смеяться над анекдотами сомнительного содержания? – прошептала Зинаида. – Мы все до глубины души любим нашу партию, правительство и генерального секретаря…
– Я тоже люблю, – кивнул Никита. – Но есть такое понятие – служебная необходимость. Просто рассказал первый, что в голову пришел… На нашу парочку больше не смотрим, уяснила?
Где-то далеко под крылом самолета показались дома – собранные кучками, отдельно стоящие. Потом поселок пропал, сменился ослепительно-голубым небом – самолет лег на крыло. Местное время – половина девятого утра… Аэродром на острове Возрождения был устроен хитро, взлетно-посадочные полосы в плане напоминали знак розы ветров. Шасси коснулись земли, самолет вздрогнул, побежал мимо иллюминатора степной ковыль. Замелькали ангары, резервуары с ГСМ, показалась диспетчерская башня. Пассажиры оживились, стали разговаривать. Долетели, слава богу и доблестной отечественной авиации… Самолет остановился, народ потянулся к выходу…
Обещанной жары в Средней Азии уже не было. Погода менялась, усиливались ветра. Волнами гулял жухлый ковыль. По словам командира воздушного судна, на острове 13 градусов тепла, но это уже не то тепло, что было две недели назад. Вереница прибывших потянулась к дощатому зданию аэровокзала. Дворского и его спутницу забрал внедорожник «УАЗ‐469» со сверкающими боками. Он выкатил на поле, подъехал. Видимо, ученого знали в лицо. Первые «УАЗы» этой серии сошли с конвейера Ульяновского автозавода два года назад и уже обрели бешеную популярность. Плотный мужчина спустился с сиденья, приветливо помахал, забрал у дамы сумку. Коллеги обменялись рукопожатием. Инга Валерьевна не была в восторге от поездки, вяло улыбнулась. Дворский распахнул заднюю дверь, пропустил даму в салон. Прежде чем сесть, посмотрел по сторонам. «Чувствительно прихватило Бориса Лаврентьевича», – подумал Никита. «Уазик» развернулся и растаял в дрожащей дымке.
– Не потеряем? – забеспокоилась Зинаида.
– Не должны. Надеюсь, в этом райском местечке не так уж много гостиниц…
Борис Лаврентьевич был явно важной персоной – за другими машин не присылали.
– Гарантируешь, что мы можем здесь нормально дышать? – продолжала нервничать спутница. – Почва отравлена, воздух отравлен…
– Прекрати, Зинаида, – рассердился Никита. – Тебе никто не предлагает лезть в могильник без противогаза. Люди здесь годами работают, и ничего.
Если честно, самому было неприятно. Воздух был какой-то солоноватый, с примесями. Только этой паранойи не хватало. Оспаривать приказы он не мог, но кто отменит критическое мышление? Что случится с Дворским здесь – на охраняемой территории? Зачем ему няньки? И вряд ли Борис Лаврентьевич займется на этой богоспасаемой земле чем-то незаконным… Он замедлил шаг, пропуская пассажиров. Люди спешили в здание аэровокзала. Никто не оборачивался. Некоторые были в форме. Спешили две молодые женщины в болоньевых куртках, одна обернулась, смерила майора заинтересованным взглядом. Тащил тяжелую сумку невысокий толстяк с залысинами. Проверка документов и багажа въедливостью не отличалась: раз прибыл сюда, значит, уже проверяли. Но формальности никто не отменял. На улице стояли несколько машин – пыльная «буханка», армейский «ГАЗ‐69», вездесущие «Жигули». Народ тянулся к старенькому пассажирскому автобусу «КАвЗ‐651». Подобные изделия в стране уже не производились. Но советское – значит, отличное, техника работала десятилетиями до полного износа.
– Вы из Ленинграда? – Хлопнула дверца «Жигулей», и наперерез отправился круглолицый розовощекий малый со сверкающей улыбкой и раскосыми, но все же большими глазами. – Опытный институт «Биоприбор»? – У него была плавная русская речь, практически без акцента.
– Они самые, – согласился Никита.
– Вас-то я и жду, – обрадовался молодой человек. – Нурислам Бейсембаев, младший научный сотрудник опытной лаборатории. – Он сунул широкую ладонь Платову, улыбнулся Зинаиде. – Давайте ваши сумки, рассаживайтесь. Домчу с ветерком.
Он обежал капот, пристроил не такие уж объемистые баулы, сел за руль. Дверь пришлось захлопывать дважды
