Калифорния на Амуре [litres] - АНОНИМYС
– Не волнуйся, – сказал ему Загорский и бросил грозный взгляд на Ганцзалина, – все будет ваше.
Еремей кивнул удовлетворенно, но не удержался, спросил все-таки: на какой же гешефт рассчитывает его милость, если все золото работникам отдавать? Или, может, он купцом стать думает, а пшеничку – для блезиру?
– Мудрый ты старик, тебя не обманешь, – отвечал Загорский, и они с Ганцзалином отправились в управление приисками.
Едва они отошли от дома Курдюкова, помощник начал бурчать, что все это выглядит крайне подозрительно. Старику они, конечно, заговорили зубы, но когда правление Желтуги узнает, что все добытое золото они обещали нанятым работникам, оно поймет, что они не за золотом сюда явились. Это вызовет подозрение и неизвестно, что потом с ними сделают. Место дикое, никаких законных властей тут нет. Прибьют ночью, а хладные останки в лесу закопают.
– Ничего похожего, – отвечал надворный советник, решительно шагая в сторону Орловой площади. – Когда об этом узнает Фассе, он подумает, что я хочу все-таки принять его предложение, а это даст нам немного времени и развяжет руки для активных действий.
Дойдя до управления, они поднялись по ступенькам и не стучась – кто же стучится в официальное присутствие? – зашли в дом. Внутри за большим письменным столом сидел высокого роста и могучего сложения человек с закатанными до локтей рукавами. Он что-то писал на белом листе, окуная перо в фарфоровую красную чернильницу, волосы его русые торчали дыбом, брови хмурились, рот скривился в язвительную ижицу, словно не деловую бумагу он писал, а письмо турецкому султану.
– Не султану, – уточнил великан, не поднимая головы от письма, – а китайскому амбаню отношение составляю.
– Зачем? – деловито поинтересовался Ганцзалин.
Тут, наконец, пишущий оторвал взгляд от письма и поднял глаза на вошедших.
– А, – сказал он, – явились наконец! – И добавил с некоторым упреком. – Заставляете себя ждать, господа.
Надворный советник несколько удивленно поднял бровь и холодно полюбопытствовал, с кем имеет честь?
– Николай Павлович Прокунин, здешнего правления выборный староста, – гигант воздвигся из-за стола и крепчайшим образом пожал руку сначала надворному советнику, а потом и его помощнику.
– Не знал, что вы нас ждете, – как бы между делом заметил Загорский.
Прокунин пожал плечами: разумеется, ждут, а как иначе? После их утренних подвигов по прииску только и разговоров про двух загадочных пришельцев. При этом относительно их дальнейшей судьбы в Желтуге идет весьма активная дискуссия. Одни предлагают высечь их в назидание потомкам, другие – выбрать старостами.
– Скажу по секрету, ни один вариант правлением всерьез не рассматривается, – доверительно прогудел Прокунин. – Однако Фассе полагает, что вас, господин Загорский, вполне можно сделать нашим фельдмаршалом и главнокомандующим вооруженными силами Амурской республики.
Нестор Васильевич кивнул: президент уже предлагал ему эту должность.
– Президент, – хмыкнул Прокунин, – президент, значит…
После чего в кратких, но весьма энергичных выражениях объяснил, что, хотя Фассе и пользуется заслуженным уважением у граждан, однако после летнего нападения китайцев на Желтугу он скорее уж играет роль почетного президента и, кажется, больше интересуется собственной безопасностью, чем делами республики. Собственно, он уже фактически сложил с себя полномочия, и даже уезжал из Желтуги, сказавшись больным, но несколько дней назад почему-то вернулся – возможно, завершить незаконченные дела.
– Впрочем, касательно вас у правления расхождений нет, – уточнил Прокунин, – мы готовы рассмотреть ваше назначение на должность командующего. Но, разумеется, война – это крайний случай, я все-таки надеюсь уладить дело миром. Для чего и пишу сейчас письмо цицикарскому амбаню.
– На каком же языке вы его пишете? – вдруг заинтересовался Ганцзалин.
Письмо писалось исключительно на русском языке, поскольку китайского языка никто в правлении не знал. Но это ничего: сейчас Прокунин его закончит, а затем отдаст толмачу из китайского штата, есть у них такой, Ли Ма зовут, может, слышали?
– Представляю, что он вам там напереводит, – озабоченно сказал Загорский. – Писание дипломатических писем – это отдельный ритуал, и далеко не всякий китайский хо́дя[12] способен этот ритуал должным образом соблюсти.
– Да уж, – подтвердил Ганцзалин. – Отправите вы письмо, и аккурат на следующий день этот ваш амбань выступит против вас походом…
– А что же делать-то? – озаботился Николай Павлович.
Надворный советник попросил взглянуть на письмо. Пробежав его глазами, он преспокойно изорвал письмо и выбросил обрывки в мусорное ведро. Прокунин изумился: как прикажете понимать подобные эскапады? Загорский отвечал, что такое письмо никуда не годится, и если уж они хотят заморочить голову амбаню, надобно делать это совершенно иначе.
– Тогда научите, как, – попросил Прокунин.
Загорский поморщился: ему проще самому написать письмо, чем учить кого-то. Заодно он сам и на китайский язык его переведет.
– А вы умеете? – изумился староста.
Ганцзалин думал, что Загорский скажет, что он прожил в Китае не один год и способен не только говорить, но и писать по-китайски, на что не способны девяносто процентов жителей Срединного царства. Однако надворный советник не стал распространяться о своих действительно нерядовых талантах, лишь коротко кивнул: умею.
Прокунин в восторге хлопнул по столу тяжелой дланью – господина Загорского им Бог послал, не иначе. Выходит, в его лице они не только военачальника обрели, но еще и дипломата!
Загорский обменялся быстрым взглядом с помощником, но никак не прокомментировал это заявление, неожиданно бьющее не в бровь, а в глаз, только сказал, что он хотел бы подать заявку на разработку золотоносного участка.
– Участка? – изумился Прокунин. – Не смешите! Вы что же, собираетесь сами кайлом и лопатой махать? По уши в ледяной воде стоять?
Нестор Васильевич осторожно отвечал, что сами они ничем махать не будут, но наймут пару-тройку приискателей, которые все и сделают за некоторую мзду. Прокунин только рукой махнул: насчет заявки пусть не беспокоится, управление само ему оформит заявку – хоть десять заявок, если потребуется.
После чего староста вручил Загорскому стопку писчей бумаги и попросил как можно быстрее составить письмо к китайскому амбаню – на свое усмотрение, но так, чтобы тот в ближайшее время не отправлялся в поход против Желтуги.
– Пишите, что хотите, обещайте, что хотите, – говорил Прокунин, – но лишь бы продержаться еще хоть пару месяцев без войны.
Тут он умолк, несколько секунд о чем-то думал и вдруг спросил:
– Вы в какой гостинице поселились?
Загорский объяснил, что они не в гостинице, а сняли комнату у Еремея Курдюкова. Услышав это имя, Прокунин поморщился: знает он этого Курдюкова, он человек неважный, да и надоедливый к тому же, не даст нормально над письмом подумать, жужжать
