Дэйл Фурутани - Смерть на перекрестке
— В любую секунду надобно быть готовым к нападению.
Сэнсей удовлетворенно кивнул:
— Славно. Очень недурно. Похоже, не так ты глуп и узколоб, каким кажешься. В ученики тебя я возьму. Утром, как проснешься, первым делом наколи еще дров, а после завтрака мы продолжим твое обучение.
Кадзэ усмехнулся. Надо же, постоянная готовность к вражескому нападению — едва ли не первое, чему научил его сэнсей, а между тем в хижине Дзиро он так глупо попался в ловушку! Нет, нападения-то он как раз очень даже ждал, но вот подумать о том, каким будет это нападение, ума недостало. Судя по обстоятельствам, он понимал: в сеть его поймал толстяк судья. Тупица этот судья редкостный, мнения о нем Кадзэ был самого невысокого. И вот вам — всякий дурак может захватить в плен опытного воина, стоит воину тому позабыть об осторожности! Кадзэ только и надеялся, что на сей раз ему повезет остаться в живых, дабы удалось извлечь из этого горького урока пользу.
Из размышлений его вырвал звук чьих-то шагов. Кадзэ открыл глаза. К его узилищу приближались люди…
Глава 9
Прошлого призрак! ЗачемКо мне ты явилсяИ воскресил былое?
― Ита-ак, доро-го-ой мо-ой… Значит, вы все же схвати-или этого самура-ая?
Говорившего Кадзэ еще не видел, однако голос у него был странный, нарочито высокий, а речь — медлительная, певучая, точь-в-точь — придворный кавалер императорского дворца. Вот ведь удивительно! Откуда бы придворному аристократу взяться в этой деревенской глуши? Но заметил Кадзэ и другое: достаточно доводилось ему беседовать с настоящими аристократами, чтоб понять — этот старинный выговор несколько наигран. Нет, совсем не в императорском дворце рос невидимый еще человек с высоким голосом.
— Так точно, светлейший князь Манасэ, — раболепно поддакнул судья.
— Прекрасно. Ну, ведите, я хочу на него взглянуть, — пропел Манасэ столь же манерно.
В зал суда вошли двое. Судья обливался потом в том же безвкусном кимоно, в каком Кадзэ увидел его впервые. Но вот наряд Манасэ — это был большой сюрприз! Поверх яркого, но изысканного кимоно князь в несколько слоев носил нараспашку старинные роскошные одеяния. Обшлага многочисленных широких рукавов и отделка воротников, сделанных из плотного атласа, сияли радужным многоцветьем, казалось, озарявшим мрачный зал. А на голове Манасэ красовалась эбоси — высокая причудливая шапочка из черного газа вроде тех, что носили давным-давно при императорском дворе. Удерживалась эта остроконечная шапочка на голове при помощи тонкого черного шнура, завязанного под подбородком. Широченные рукава, многослойные яркие одежды древнего покроя — князь маленькой провинции выглядел словно оживший рисунок, сошедший в сей грубый мир с шелка очень старого свитка.
Манасэ резко остановился в нескольких шагах от клеток. Судью столь неожиданная остановка, похоже, весьма изумила, так что даймё снизошел до разъяснений.
— Не хочу подходить слишком близко. — Он демонстративно потянул носом воздух. — От этих злодеев всегда столь скверно пахнет!
— Конечно, светлейший, конечно! Но мы можем…
Раньше, чем судья успел договорить, Кадзэ решил рискнуть. В конце концов, что он теряет?
— Я — Мацуяма Кадзэ, — произнес он ясно и твердо, хоть разбитые губы и болели немилосердно. — Правда это и выглядит несколько нелепо в данных обстоятельствах, не могу не воспользоваться случаем вновь поблагодарить вас, князь Манасэ, за наслаждение, которое доставил мне недавно увиденный отрывок из пьесы «Додзедзи». Надеюсь, когда-нибудь мне посчастливится увидеть ее целиком.
Судья мячиком подкатился к клетке.
— Эй ты, мерзавец! Заткнись! Твое дело — только отвечать на вопросы! Как смеешь ты обращаться к светлейшему господину в подобном…
— Судья!
Толстяк захлопнул рот, не договорив до конца, и искательно взглянул на князя:
— Слушаю, светлейший…
— Извольте выпустить этого воина из клетки. Затем обеспечьте ему баню и чистую одежду.
— Но, светлейший…
Манасэ небрежно, но изящно повел рукой в жесте нетерпения. В голосе его тоже прозвенела нотка раздражения:
— Выполняйте приказ.
— Конечно, господин мой! Как ваша милость изволит! Свежая одежда и баня? Будет исполнено тотчас же!
Манасэ повернулся и плавной поступью вышел из зала суда. Вслед за ним умчался и судья. Однако через несколько минут он вернулся в сопровождении двух стражников, таких же неловких и дурно вооруженных, как и те, которых Кадзэ повстречал на перекрестке. Впрочем, при ближайшем рассмотрении оказалось, что стражники и впрямь — злосчастные недотепы с перекрестка.
Пошарив в рукаве кимоно, судья извлек большой медный ключ — прямоугольную металлическую пластину с хитроумными бороздками на конце — и отдал его одному из стражников, который не без труда отпер замок и открыл дверь.
Кадзэ с удовольствием выбрался из тесного узилища, где и сесть-то поудобнее невозможно было. Когда поднимался на ноги, слегка пошатнулся, давали себя знать и вчерашнее избиение, и ночь, проведенная в клетке. Он прикрыл на мгновение глаза. Сконцентрировался. Приказал себе держаться — и тело подчинилось приказу.
Судья ухватил Кадзэ под руку — явно не для того, чтоб поддержать. Скорее, чтоб не выпускать из виду по дороге, все равно как ребенка или заключенного. Кадзэ обдал его ледяным взглядом и стряхнул наглую руку.
Отвислые щеки судьи пошли глубокими складками. Маленькие глазки заблестели, точно черные жемчужинки в море розовой плоти. И взгляд этих глаз, обращенных на Кадзэ, был полон открытой ненависти и угрозы.
— Ну что ж, пойдемте, — пробурчал толстяк и почти выбежал из зала.
Следуя за неприятным провожатым, Кадзэ снова и снова размышлял о том, сколь печальные последствия сулит привычка недооценивать противника. Судья, конечно, редкостный болван, но с болванами связываться как раз опаснее всего, ибо они способны убить просто по глупости. А жизнь человеческая так хрупка и быстротечна… Оборвать ее легко, точно бумажный фонарик задуть. Достаточно одного неверного шага, беспечного слова или, вот как сейчас, неумения понять до конца характер недруга.
Сначала его привели на кухню замка и отлично накормили. Он смотрел. Запоминал. Замок — большой, прямоугольной формы, с несколькими внутренними двориками, разграниченными крытыми верандами — высокими, с гладкими деревянными полами и черепичными крышами. Самая что ни на есть заурядная усадьба провинциального князя — они все по одному принципу строятся. Кадзэ, хоть раньше никогда в замке Манасэ и не бывал, прекрасно знал, где и что там расположено.
Потом он от души вымылся в глубокой деревянной ванне офуро. Ванна была огромная — высотой ему по грудь, а шириной такова, что взрослый мужчина, раскинув руки, лишь кончиками пальцев дотянулся бы до ее краев. Влажные, почти до прозрачности тонкие доски пригнаны друг к другу столь плотно, что ванну не приходилось ни смолить, ни клепать — она и так была водонепроницаема. У дальней стены — деревянная ступенька, на ней так удобно сидеть, расслабившись, отмокая по шею в горячей воде. Прислужница непрестанно поддерживала огонь в медной жаровне, выкованной в форме ящика. Одним концом жаровня примыкала к противоположной стене ванны — так и нагревалась вода до нужной температуры, отзывающейся в теле купальщика почти мучительным наслаждением.
Кадзэ скинул одежду. Прислужница на несколько минут отошла от огня и помогла ему счистить с себя пот и грязь, прежде чем лезть в ванну. Для этого служили сначала деревянная скребница, а затем — лоскут грубой ткани. Несколько раз Кадзэ невольно поморщился — очень уж больно, до слез больно было скрести сначала деревом, а потом шероховатой тряпкой по телу, едва не сплошь покрытому синяками и ссадинами. А что стоял он сейчас нагой на глазах у незнакомой молодой женщины — так в этом он не видел даже намека на эротику. Именно таким образом он мылся с самого раннего детства — всегда при помощи той или иной банщицы. Женщина, которая терла совсем недавно скребницей его обнаженную спину, была всего лишь принадлежностью бани — не более возбуждающей, чем, скажем, ступенька для сидения или огонь, горевший в жаровне.
Когда он как следует поработал скребницей и тряпкой, банщица принялась смывать с него грязь, снова и снова черпая деревянным ушатом горячую воду из офуро. И только потом он залез на невысокий табурет и ступил через край в обжигающий жар ванны. Сначала нырнул с головой, потом присел на ступеньку, блаженно погрузился в воду до самого подбородка. Пусть горячая влага смывает с него боль вчерашнего избиения и усталость тела, затекшего после ночи в клетке!
— Боги милостивые, хорошо-то как! — простонал Кадзэ наконец.
Банщица не ответила. Промолчала, сумрачно глядя куда-то в сторону.
