Дэйл Фурутани - Смерть на перекрестке
Плавно, легко седой воин подошел к нему. Оглядел коленопреклоненную фигурку…
— Ты, полагаю, учиться у меня хочешь?
Кадзэ так и тянуло спросить — видел ли, слышал ли старик ужасное явление призрака минувшей ночью? Однако решил он держать свою любознательность в узде, а язык — по крайней мере пока — за зубами.
— Да, сэнсей, хочу, — отвечал он кратко.
— Ты знаешь, как дрова колют? Топор хоть раз в руках держал?
— Да, сэнсей. Дрова колоть мне приходилось.
— Тогда входи. Раз уж пришел — изволь помогать, пока я поразмыслю, стоит ли мне ныне ученика себе брать…
Глава 8
Прошлое — сон ли, явь ли?О первой песне своейСкворец вспоминает…
Целый час тогда, помнится, Кадзэ честно колол дрова. Громадный топор, неудобный, непривычный, ровно живой, в мальчишеских пальцах вертелся, однако удалось ему все же с орудием этим совладать, невзирая ни на усталость, ни на голод, ни на боль головную, виски раскалывавшую. Зато как он гордился собой, когда сэнсей вернулся и увидел, сколь огромную гору дров Кадзэ наколол! А великий воин — нет, на поленницу посмотрел мельком и даже слова не сказал. Заговорил равнодушно:
— Полагаю, мальчик, от завтрака ты бы не отказался?
— Благодарю, сэнсей, вы правы!
— Ступай-ка в дом.
С этими словами сэнсей буквально втолкнул парнишку в домик, где на огне уже кипел изрядный котелок превосходного белого риса — окаю. Бедно было в хижине воина-отшельника. Почти пусто — ни мебели, ни украшений. Зато сразу же глаз притягивала богатая стойка для мечей в углу, на которой — один под другим — красовались дивной работы длинная катана и парный ей короткий вакидзаси. Кадзэ (как, впрочем, и любой мальчишка благородного самурайского сословия) почитал себя прирожденным ценителем хорошего оружия, а потому просто не мог не покоситься на эти мечи. Хороши? Не то слово, что хороши! Много прекраснее, чем отменная пара мечей, что торчали сейчас из-за пояса сэнсея. Боги великие, да с ними неловко было сравнивать даже те дорогие катану и вакидзаси, которые отец Кадзэ бережно хранил у себя в усадьбе и брал лишь по самым торжественным случаям!
Сэнсей отошел в дальний конец хижины. Кадзэ подумал — вот сейчас наконец он достанет миску и положит в нее щедрую порцию риса… Вместо этого старик подобрал с пола щепку, развернулся с почти неизъяснимой глазу стремительностью и швырнул эту щепку прямо в Кадзэ.
Изумленный и взбешенный, паренек не задумываясь отпрыгнул вбок, щепка ударилась о бревенчатую стену почти у самой его скулы и шумно упала наземь. На какой-то миг старый воин взглянул на мальчишку не без интереса. Затем, не замедляя шага, подошел к полке, снял с нее полированную деревянную миску и палочки для еды.
— Держи-ка, — сунул миску и палочки в руки Кадзэ. — Ешь на здоровье!
Кадзэ не без опаски взял из рук старика столовый прибор, но тот более никаких агрессивных действий в его адрес не совершил.
— Когда доешь, — бросил он негромко, — поищи меня на дворе. Проведем с тобой урок по обращению с мечом. Не воображай, в ученики тебя я пока что не взял. Просто любопытно взглянуть, насколь ты туп и беспомощен в высоком искусстве.
Кадзэ мрачно покосился на валявшуюся на полу щепку, едва не угодившую ему в физиономию, сел и принялся за еду, размышляя при этом, что за невероятного учителя послала ему судьба.
Вопросов стало еще больше во время первого же урока сэнсея. Подумать только, старый воин начал его тренировку с того, что принялся объяснять пареньку, как правильно повязывать пояс на самурайском кимоно!
— Послушай, — сказал сэнсей, — некогда, в давно ушедшие времена, мы привязывали ножны своих мечей к поясам кожаными шнурами. Теперь благороднорожденные воители носят мечи за поясами — так пристойней. Ты наверняка и сам едва не отроду носил фамильные мечи на праздничных церемониях. Но тогда мечи эти были только для красоты. В бою же от мечей зависит — жить самураю либо умереть. Ты рожден воином и воином умрешь — вот и учись носить мечи, как пристало воину. Мечи — гордость самурая, но, помимо этого, они приносят и практическую пользу. Как же носить их? Не завязывай пояс слишком свободно — мечи из-под него выскользнут. Не завязывай и слишком туго — он станет сжимать твое солнечное сплетение и мешать свободе движений. Сегодня, мальчик, я научу тебя, как правильно повязывать пояс кимоно, дабы с удобством носить мечи. Мелочь, ты полагаешь? Да. Но из мелочей собираются вещи общие, куда более серьезные. Выучи этот первый урок, и ты поневоле станешь замечать, как носят мечи за поясами взрослые самураи. А чем больше будешь смотреть, тем вернее научишься понимать, обучен ли человек, коему, возможно, предстоит однажды стать твоим противником, высокому искусству или просто носит свои мечи бахвальства ради, в качестве роскошного украшения.
Сэнсей приказывал, и Кадзэ снова и снова завязывал и перевязывал пояс своего кимоно, пока не смог бы сделать это с зажмуренными глазами. Ничего не скажешь, приходилось признать — теперь два самурайских меча лежали за его оби легко и удобно, будто там и на свет появились. Неясно только было — какое, черт возьми, отношение имеет все это к владению искусством кэндо?
— Простите, сэнсей, можно спросить? — пробормотал Кадзэ в конце первого урока.
— Спрашивай. Что ты хочешь знать?
— А когда вы станете учить меня чему-то, связанному с искусством меча?
— Дурак несчастный! Кто сказал тебе, что это не связано с искусством меча? Все, чему я тебя обучаю, связано со священным Бусидо — путем воина. Нынче утром, еще до завтрака, ты уже получил свой первый урок: воин должен оставаться стройным и подтянутым, даже если для этого ему придется колоть дрова. Конечно, предстоит тебе освоить и каллиграфию, и поэзию, и рисование, — однако запомни: плох тот воин, который в ожидании очередной войны только и делает, что развлекается изящными искусствами. Ему надлежит постоянно держать себя в форме. А второй урок — и весьма банальный — ты получил за завтраком. Помнишь, я бросил в тебя щепку? Воину надлежит всегда оставаться начеку, ежесекундно ожидать нападения. О таком ты, надеюсь, слыхал раньше?
— О да, сэнсей.
Кадзэ ожидал — сейчас сэнсей снова его атакует. Так, он знал, обычно поступают учителя, дабы ученики их накрепко усвоили это жизнеопределяющее для воинов правило. Учитель спрашивает ученика — ясно ли ему, что вражеского удара следует ожидать в любую секунду? Да, отвечает ученик, ясно. И тогда, в самый миг этого утвердительного ответа, учитель наносит ему молниеносный удар — дабы делом подкрепить объяснение.
— Ты понял, что тебе сказано?
— Да, сэнсей, понял!
Кадзэ весь подобрался — вот сейчас ему придется либо уходить от удара сэнсея, либо уворачиваться от чего-то, брошенного в его сторону, — скорее всего еще от одной щепки. Но ничего такого не случилось: сэнсей просто продолжал говорить, чем несколько разочаровал юного ученика.
— Многое будет случаться с тобой в жизни, мальчик, и из каждого происшествия тебе предстоит научиться извлекать урок. И делать это придется самостоятельно, ибо далеко не обязательно окажется тогда рядом с тобою кто-то, способный помочь тебе постигнуть смысл происходящего. Понимаешь ты?
— Да, сэнсей.
— Вот и славно. Тогда ступай-ка на двор и принеси малость дров из тех, что утром наколол. Обед готовить будем.
Простой, но сытный обед был съеден практически в полном молчании. Всю ночь Кадзэ глаз не смыкал, день выдался долгий, трудный, и теперь паренька неудержимо клонило в сон. Полумрак, царивший в хижине, и мерцание огня в очаге убаюкивали его медленно, но верно, — ровно матушкина колыбельная когда-то. Сэнсей дал ему футон, одеяло и приказал ложиться в одной из пристроек.
— Завтра утром скажу тебе, стану ли я брать тебя в ученики или нет, — равнодушно бросил воин-отшельник на прощание.
Измученный Кадзэ уснул мгновенно и крепко. Во сне его одолевали образы драконьих следов, крадущихся призраков и демонов с нечеловеческими голосами, требующих крови. Все страхи предыдущей ночи перемешались и обратились в кошмарные видения, и он был уверен — совсем рядом, прямо в комнатке, прячется то ли голодный дух, то ли безжалостный демон. Внезапно руку и плечо обожгла острая боль — и он проснулся.
Сел на постели. Потер, еще не вполне соображая, что происходит, кулаками глаза. Осмотрелся и обнаружил, что поодаль спокойно сидит сэнсей. В одной руке старый воин держал глиняный светильник, в другой — бамбуковую палку и невозмутимо смотрел на Кадзэ.
Мальчик потер плечо. Открыл было рот, чтоб возмутиться — какое право имеет старик бить его, благороднорожденного сына самурая, палкой — и… не сказал ничего. Помолчал минутку и твердо произнес:
