Смерть в салоне восковых фигур - Лев Брусилов
– Выходит, он был начальником Сиволапова?
– Да!
– Интересно, и зачем это Сиволапову понадобилось ехать к нему?
– Трудно сказать. Как докладывают агенты, городовой наш с Коломятовым эти два дня только тем и были заняты, что пили горькую. Может, затем и поехал?
– В такую даль, когда напиться можно и в Татаяре? Нет, он поехал туда неспроста… – в задумчивости проговорил начальник сыскной.
– Может, посоветоваться?
– А что? Это похоже на правду. Сиволапов не знает, как быть… Вспоминает о старом знакомом, можно даже сказать – наставнике… И что же ему, интересно, посоветовал Коломятов?
– Может, допросить его?
– Это ничего не даст! – отрицательно мотнул головой Фома Фомич. – Но будем надеяться, что поездка в Сомовск подтолкнёт нашего шантажиста к более активным действиям. Он ведь уже вернулся в Татаяр?
– Да! Агенты сопровождали его и туда, и обратно, – сказал Кочкин. – Но пока ничего не предпринимает.
– Я надеюсь, он не заметил слежки?
– Нет, Сиволапов не такой ушлый, чтобы заметить…
– А вот тут я с тобой не согласен. То, как выглядит он снаружи, ещё не говорит о том, что там у него внутри. Сиволапов вполне мог заметить слежку, потому, возможно, ничего не предпринимает.
– Может быть… – с неохотой в голосе проговорил Меркурий. Он был на сто процентов уверен в том, что Сиволапов ничего не заметил, а не предпринимает никаких действий по простой причине – даже после возможных советов Коломятова не знает, что делать. Для него шантаж, по всему видно, дело новое. А может быть, он вообще передумал советоваться со становым приставом. Однако ничего этого Кочкин не стал говорить начальнику, решив про себя, что это будет, пожалуй, несвоевременно.
– А может быть, он и вовсе нас запутывает, на чужой след выводит, на того же Коломятова? – размышлял вслух полковник.
– Трудно что-либо сказать до тех пор, пока Сиволапов что-нибудь не сделает…
– Если сделает, а если не сделает? – бросил через стол Фома Фомич.
– Да не сомневайтесь! – уверенно проговорил Кочкин. – А относительно слежки, если бы он о ней знал, то вёл бы себя по-другому.
– Это как?
– Ну… не так спокойно, он нервничал бы…
– А может, твой Торжок что сболтнул ему? – предположил начальник сыскной.
– За это не ручаюсь, но надеюсь, не сболтнул. Да и зачем Торжку портить отношения со мной и со всей сыскной полицией в угоду какому-то городовому?
– А если этот городовой знает о Торжке что-то такое, чего не знаешь ты? Если банщик у него в руках.
– У Сиволапова? – засмеялся Кочкин.
– А почему нет? Ты слишком легкомысленно относишься к этому делу. Наш городовой не так прост, как это может показаться с виду. Он большой хитрец. А то, что из деревни, ни о чём не говорит. Там тоже ум нужен. Не надо недооценивать преступника.
– Но ведь преступник почти всегда глупый, потому что идёт на преступление, и вы это знаете не хуже меня!
– Я знаю и другое: его лучше переоценить, чем недооценить! Преступник глуп стратегически, а вот тактически он может быть очень и очень хитёр, имей это в виду!
Глава 13
Убийство Сиволапова
После того как Сиволапов вернулся из Сомовска, в его жизни ничего не изменилось, что могло бы насторожить сыскную полицию. Правда, добавилась одна странность, которой до поездки не было. Городовой стал ходить на железнодорожную станцию, встречать поезда…
Поведение его на вокзале нельзя было назвать подозрительным. Он приходил туда без четверти пять, садился в станционном скверике, иногда в привокзальном буфете у окна, и ждал пятичасового поезда. Когда дымящий паровоз, стуча колёсами, втаскивал на станцию вагоны, Сиволапов выходил на перрон и внимательно всматривался в приезжих. Уходил только после того, как поезд отправлялся дальше и последний вагон скрывался за поворотом.
Кого встречал городовой, было неизвестно.
Слежку за Сиволаповым усилили. Теперь за ним следили не двое, а четверо агентов. Казалось, восемь глаз ничего не упустят, даже муха – и та не сможет пролететь незамеченной. Но так только казалось. В четверг вечером агенты проводили Сиволапова до его дома и, сменяя друг друга, стали дожидаться утра. На следующее утро городовой не вышел из квартиры. Это показалось агентам странным, и они спросили у квартирной хозяйки, что случилось с её жильцом. Та, несколько удивившись, предположила, что Никодим Прохорович ещё спит… Однако тут же сама себя и поправила: «Раньше с квартирантом такого не было, чтобы он спал об эту пору». Почуяв неладное, агенты, нарушая все инструкции, принялись стучать к Сиволапову. Никто не отозвался. Дверь была закрыта изнутри. Позвали дворника с топором.
– Нет! – убеждала хозяйка агентов, указывая на дворника. – Он не сможет, у меня такие крючки, что с ними просто так не сладить, большие, кованые! – И отмерила красными ладонями чуть ли не аршин.
Однако дворнику понадобилось всего лишь несколько минут, чтобы поддеть дверь и снять её с петель.
– Вот! – сказал он. – А вы говорите – крючки. Тут дело, ежели вы знать хотите, в другом…
Агенты не стали слушать дворника, а смело шагнули в квартиру Сиволапова. Она была двухкомнатной, чистой и по-своему уютной, – не хватало, правда, женской руки. Но как утверждала шаркающая рядом с сыщиками квартирная хозяйка, Никодим Прохорович собирается жениться, а вот на ком, ей неизвестно…
– Есть кто дома? – сделав несколько осторожных шагов вглубь квартиры, громко спросил один из агентов. Ему никто не ответил.
– Да вы в спальню идите, он там, наверное, – подсказала хозяйка. – Может, заболел?
– Так заболел, что лишился дара речи? – проворчал себе под нос второй агент.
Когда первый агент вошёл в спальню, то сразу же попятился и едва не упал.
– Что там? – спросил напарник.
– Мёртвый! – проговорил агент шёпотом.
– Как мёртвый? Он же мне ещё за квартиру не внёс! – запричитала хозяйка. Она обогнала агентов и сама заглянула в спальню. Ахнула, пошатнулась и, закрыв лицо руками, выбежала из комнаты в коридор.
Когда Фома Фомич и Кочкин, оповещённые агентами, прибыли на место происшествия, там уже находились представители общей полиции и судебный следователь Сверчков.
Начальник сыскной поздоровался со всеми за руку и прошёл в спальню. Сиволапов в одном исподнем лежал на кровати. Подушка, на которой покоилась его голова, вся была залита уже подсохшей кровью, лоб раздавлен и смят. Лицо выглядело приплюснутым.
– Чем это его так? – спросил Фома Фомич у осматривающего тело доктора Викентьева.
– Прежде всего, здравствуйте, господин фон Шпинне! – проговорил, не глядя в сторону начальника сыскной, доктор.
– Ах да, извините! Здравствуйте, Николай Петрович! Так что?
– Голова размозжена,
