Томас Свон - Охота на Сезанна
Глава 16
Кровать Эдвина Ллуэллина была очень широкой, очень длинной, просто королевской, на ней было чудесно спать, в ней чудесно было читать книгу, завтракать и долго заниматься любовью. Фрейзер принес поднос с завтраком, газету, и Клайд, позавтракавший беконом, уютно устроился под страницами «Нью-Йорк таймс».
На вторник у Ллуэллина были назначены две встречи: первая в десять с Шарлем Пурвилем, одним из хранителей в музее Метрополитен, вторая в одиннадцать – с Астрид Харальдсен: они должны были пойти в музей. В их прошлую встречу Астрид сказала что-то о неприятной поездке в Вашингтон и не захотела, чтобы он отвез ее в аэропорт. Ллуэллин боялся, что неприятность переросла в проблему. Он во второй раз набрал номер. Опять никакого ответа.
В душе он думал о встрече с Пурвилем, молодым французом, которого взял под свое крыло. Пурвиль был очень хорошим хранителем и поэтому понравился Ллуэллину. Он помог Ллуэллину убедить музей Метрополитен принять участие в предстоящей выставке Сезанна, и его назначили хранителем-консультантом выставки.
В половине десятого Ллуэллину позвонил Скутер Олбани, старый друг, представляющийся хорошим тележурналистом и пьяницей. И то и другое было совершенно справедливо. В Си-би-эс чрезвычайно долго терпели его бесконечное пьянство, потом Скутера пришлось уволить и отправить в реабилитационный центр для алкоголиков, где он снова научился затыкать бутылку пробкой. Но, к несчастью, ненадолго. Скутер был одним из тех неудачников, которые знают, как перестать пить, но не хотят применить это знание на практике. Он освещал жизнь королевских особ, политиков, наркодельцов, природные катастрофы и мир искусства; в конце концов Скутер решил, что последнее наиболее безопасно и, кроме того, там устраивались лучшие коктейли. Сейчас он подрабатывал на кабельном телевидении.
– Я только что из Парижа, там уже поговаривают о том, что скоро всех Сезаннов затянет кислотными облаками. Это напомнило мне о тебе и о достоянии твоей семьи, которого ты совсем не заслуживаешь. Я не часто вспоминаю о тебе.– Он громко засмеялся.– Ну ты как, старина?
«Скутер не изменился»,– подумал Ллуэллин. В Лондоне был полдень, а его друг уже навеселе. Удивительно, как он справляется с работой и способен выдать пятиминутную искрометную речь во время новостей.
– Старина в порядке, – ответил Ллуэллин.
Они немного поболтали. Олбани поделился несколькими фактами и теориями о картинах и выразил надежду, что вся эта суматоха послужит хорошим сюжетом для получасовой телевизионной передачи.
– Скотланд-Ярд не делает заявлений, пока все не разнюхает, но, вне всяких сомнений, с картиной Пинкстера связано убийство, и это должно тебя хорошенько напугать. – Олбани явно предупреждал его. – Лу, пожалуйста, будь осмотрителен и спрячь свою картину на чердаке какого-нибудь женского монастыря в Канзас-Сити.
– Хорошо, я буду осторожен, но и ты тоже, – сказал Ллуэллин. – Если ты и дальше собираешься следить за этой историей, может, захочешь поприсутствовать на совещании по безопасности, оно состоится через несколько недель. Если тебя это интересует, я достану пропуск.
– Черт меня побери, если это меня не интересует; достань мне билет в первом ряду.
Они разъединились, Ллуэллин в последний раз набрал номер Астрид и скорее разозлился, чем расстроился, когда не получил ответа.
Вернувшись в офис, Шарль Пурвиль обнаружил в своем кресле Ллуэллина. Он сидел, поставив локти на стол и сложив ладони, как для молитвы.
Ллуэллин посмотрел на хранителя и сказал:
– Я что-то начинаю сильно нервничать по поводу этих автопортретов. – Пурвиль вытащил из дипломата книги и начал расставлять их на полке. – Я все пытаюсь понять, почему они выбрали именно автопортреты Сезанна. Есть какие-нибудь соображения? Может, кто-то думает, что их недооценивают и после этого остальные подорожают? Повысить в цене и продать. Возможно, моя картина уже подорожала.
– Ваша особенно, потому что она окружена тайной. Если бы она была моей, я бы беспокоился.
– Почему это все думают, что мне все равно? Я чертовски волнуюсь и хочу, чтобы она добралась до Экс-ан-Прованса в целости.
– Тогда поезжайте на собрание. Керт Берьен назначил его на десятое, четверг.
– Я там буду, – сказал Ллуэллин.
Кертис Берьен был архивариусом музея Метрополитен. Это была очень ответственная должность; его непростая работа заключалась в регистрации экспонатов, в том числе тех, которые предоставлялись для выставок. Сотрудники Берьена также отвечали за упаковку и перевозку особо ценных произведений искусства.
– У меня через десять минут лекция. – Пурвиль взял еще одну стопку книг и вышел.
Оставшись один, Ллуэллин позвонил Астрид и вздохнул с облегчением, когда она наконец ответила. Он говорил с ней, как рассерженный отец:
– Где ты, черт возьми, была?
– В Вашингтоне. Я же тебе говорила.
– Может быть, но я уже начал волноваться.
После долгого молчания она ответила:
– Я очень рада, что ты волновался. Я задержалась там. Я очень хотела спать и отключила телефон.
– Значит, ты в порядке?
– Немного устала.
– Ты не забыла о нашем свидании?
– Жду его с нетерпением.
– Я договорился, что экскурсию проведет гид, молодая женщина, которая знает музей лучше, чем… ну, чем наш любимый директор.
– Я буду в одиннадцать, – сказала Астрид. – Встретимся у цветов.
Ллуэллин стоял у одной из высоких ваз с букетами поздних гортензий, гигантских далий и белых хризантем. Он безотрывно следил за главным входом в большой зал, и ровно в одиннадцать Астрид появилась.
Она подошла ближе, и он просиял.
– Доброе утро и добро пожаловать в Нью-Йорк. – Он поцеловал ее в щеку и почувствовал запах духов, который был так памятен ему. – В следующий раз, когда будешь задерживаться, предупреди. Я волнуюсь.
Она задумчиво ответила:
– Постараюсь.
Ким Кляйн, их гид, присоединилась к ним. Она была низкого роста, носила очки и разительно отличалась от высокой, светловолосой норвежки.
– Насколько я понимаю, вы хотите узнать, что происходит за кулисами.
– Галереи я могу посмотреть и сам.
– Это моя епитимья за то, что я знаю все о закоулках музея. Мне приходится сопровождать особых посетителей, желающих начать экскурсию с какой-нибудь известной картины, которой даже нет в коллекции музея Метрополитен. – Она перевела взгляд с Ллуэллина на Астрид. – Я зову их Очень Важными Занудами.
– Я не хочу быть такой, – попыталась оправдаться Астрид.
– А вы и не будете.
Ким повела их. Сотрудники музея знали ее. И она, в свою очередь, приветствовала каждого по имени. Они спустились вниз, прошли две библиотеки и ряд огромных залов, закрытых для публики, где при особой температуре и влажности хранились картины и скульптуры. Здесь были второстепенные полотна великих мастеров – пожертвования богатых благодетелей, – а также работы менее значимых авторов, которые вряд ли когда-нибудь будут выставляться. В других помещениях размещались мастерские плотника и электрика. Наконец они вошли в маленький лифт, и Ким нажала на кнопку ПХ.
– У нас есть пентхаус, – похвасталась она. – Это там мы продлеваем жизнь произведениям искусства.
Ким собственным ключом открыла массивную дверь и провела гостей в зал в девяносто футов длиной и сорок высотой. Через стеклянную стену, выходившую на север, было видно небо. Ким представила своих гостей помощнице директора отдела хранения, которая провела их мимо мольбертов. У мольбертов они на минуту остановились, чтобы посмотреть, как работают мастера. Им рассказали, как выпрямляют деформированные панели, как при помощи рентгеновских лучей и компьютера обнаруживают рисунки под слоем краски на старых картинах и почему натуральные смолы лучше искусственных.
– Нам чрезвычайно важно сохранить коллекцию. Между сохранением и реставрацией большая разница, – сказала помощница. Она была молодой женщиной с кроткими голубыми глазами; имя ее показалось Ллуэллину голландским.
Он спросил:
– А уже ничего нельзя сделать с портретами Сезанна?
Она нахмурилась:
– Насколько мы знаем, они окончательно уничтожены и не подлежат реставрации. Даже если бы это было возможным, это был бы уже не Сезанн.
Ллуэллин не ответил, только кивнул и задумчиво закусил верхнюю губу.
Через некоторое время они вернулись к массивной двери и поблагодарили гида. Экскурсия закончилась перед кафе для сотрудников, где Ким попрощалась с ними.
Астрид сказала:
– Спасибо, все было замечательно. – Не дожидаясь ответа, она поцеловала Ллуэллина в губы и нежно добавила: – Tusen takk[3].
Он глядел ей вслед, а запах ее духов остался у него на ладони. Он пошел за ней, потом прибавил шагу и у поворота к большому залу догнал ее.
– Я надеялся, что мы сможем поговорить. Давай пообедаем. Устроим что-нибудь особенное.
