Валентин Лавров - Железная хватка графа Соколова

Соколов продолжал:

— Не только отдельный злодей, но и каждое преступное сообщество имеет свой почерк. Помните, террористы облюбовали Мясницкую больницу, когда я там находился, чтоб свести счеты? Теперь — наоборот. Они не дадут ему пропасть, а мы дадим им шанс... спасти Бренера.

— Что, в больницу положим? — рассмеялся Рогожин. Он смотрел на графа влюбленными глазами. — Труп?

— Конечно! Ведь, кроме нас, никто не знает, что он мертвый. Террористы сообразят, что из больницы вытащить его много проще, чем из тюрьмы.

— Вот тут-то мышеловка и захлопнется! — Дьяков изобразил руками и мимикой, как это произойдет. — Но скажите, граф, каким образом террористы узнают, что Бренер в больнице?

— Велика забота! — вступил в разговор Кох. — Дадим команду дворникам и осведомителям, раззвонят так, что дня через три аж до столиц дойдет.

— Это лишнее! Беру эту затею на себя. Уже нынче вечером весь Саратов бурлить будет. И все будет выглядеть вполне правдоподобно.

Рогожин почесал в затылке:

— О главном мы не подумали: труп не бревно, уже завтра утром смердеть начнет так, что не только пациенты — тараканы из больницы разбегутся.

— Сюда тюремного доктора — срочно! — приказал Соколов.

Лекция

Вскоре в кабинет вошел тюремный доктор Субботин — пятидесятилетний, белесый, словно выгоревший на жарком саратовском солнце, мужчина, с выпуклыми, в красных прожилках глазами, закадычный друг и собутыльник Дьякова. Вчера он малость погулял, и теперь трещала голова. Он сонно произнес:

— Зачем понадобился?

— Покойника надо сохранить свежим на несколько деньков, дабы при комнатной температуре запах не распустил, — сказал Рогожин.

— Нет, бальзамирование не моя специальность! — замахал руками доктор.

Соколов повелительно произнес:

— Сделаете, господин Субботин, надрез ниже пупка, удалите кишки. Затем в бедренную артерию закачаете формалин. Он пройдет во все ткани.

— А чем я буду закачивать формалин? Клизмой? — визжал Субботин.

Соколов начал свирепеть. Он грозно посмотрел на доктора:

— Клизму я вам в ухо вставлю, мозги промою, если дело сорвете. А покойнику, запомните, формалин закачивают большим шприцем, называется жанэ, чуть меньше штофа вмещает. Возьмете его у патологоанатомов университетского морга. Только им о нашем деле — ни слова! Иначе...

— Но — лицо! На нем трупные пятна обязательно появятся.

— Если появятся — компресс карболовой кислоты, все как рукой снимет. Но для профилактики теперь же сделайте компресс спиртовой — будет свеженький, как жених. И будете три раза в день навещать усопшего...

— С цветами?

— Нет, со шприцами. И не забывайте каждый раз переворачивать труп.

Субботин опять состроил кислую мину:

— Может, кто другой? Это не моя специальность...

Дьяков недовольно посмотрел на доктора:

— Ты что, Александр Николаевич, сегодня будто по голове пыльным мешком трахнутый! — Он передразнил: — «Моя специальность, не моя специальность!..» Делай, как приказывают!

Наживка

— Хватит галдеть! — нахмурился Рогожин. — Дело важное, государственное! Я, конечно, сомневаюсь, что террористы поверят нам. Но, с другой стороны, чтобы спасти, товарищи захотят использовать любой шанс. — Повернулся к Соколову: — Нам смекнуть следует, в какую больницу поместить Бренера. В тюремную, понятно, нет резона — туда террористам не проникнуть.

— Чего голову ломать? — заметил Дьяков. — В соседнюю, городскую, для бедноты. Там есть палаты, которые окошками на задворок выходят, забор и проезжая улица рядом. Прямой соблазн для революционной рвани.

— И тут же флигелек, из которого весь торец проглядывается, — весело вставил Кох. — В него поместим полицейских. Как увидят, что в окно лезут террористы, сразу их, того... за жабры.

Дьяков одобрительно мотнул головой:

— Тем более что нынче ночи стоят светлые, лунные. Все видать, как на званом обеде.

— Окно, понятно, оставим без решетки, — оживленно произнес Рогожин. — Это для вящего соблазна. Тревога — так одни со стороны коридора атаковать будут, другие блокируют отход из окна. Я своих надежных мужиков десяток дам. Разместим под видом недужных — милое дело.

Кох хлопнул в ладоши:

— Ах, прекрасная мысль посетила вас, Аполлинарий Николаевич! Только возле дверей следует устроить пост, чтоб любопытствующих больных отгонять.

— Зачем отгонять? — Соколов, меривший шагами кабинет, остановился возле Коха, положил ему руки на плечи. — Ты, милый человек, будешь кормить Бренера хорошим обедом и выносить за ним горшок. А больные пусть это видят и через навещающих их родственников разносят по городу.

Раздался общий хохот. Сыщики стали оживленно обсуждать детали хитроумной задумки.

Соколов сказал:

— А теперь — за дело. Распишем роли. Главное — все держать в строжайшем секрете. Кроме присутствующих, никто не должен знать про нашу операцию.

Великий шум

В тот же день «Саратовские ведомости» в своем вечернем выпуске опубликовали гневную заметку:

НАСИЛЬНИКИ СВОБОДЫ

Много всяких безобразий мы навидались в последнее время. Нас, простых граждан, норовят всячески унизить, заставить забыть про главное — чувство собственного достоинства. Но то, что произошло нынче, оскорбит и возмутит каждого честного человека.

Начнем с того, что полиция в лице своих худших представителей все больше напоминает шайку разбойников, которая готова растоптать любую светлую личность. Кто не знает уважаемого всем городом и его окрестностями замечательной души человека, альтруиста, бессребреника, доктора, сверлившего и выдиравшего зубы по первой просьбе трудящихся, г-на Бренера?

И вот под знаменем попрания человеческих и гражданских прав этот прекрасный человек был сегодня захвачен полицией. Сначала его ранили в правую руку. Затем, истекающего кровью, хотели отравить. Но, разбираясь в медикаментах, г-н Бренер проявил выдержку и яд принять категорически отказался. Тогда полиция избила его до бесчувствия и бросила в больницу для чернорабочих, надев на него наручники, хотя не только бежать, самостоятельно передвигаться замечательный доктор не может.

Более того, поместили доктора в угловую, сырую, одиночную и неотапливаемую палату, которую хочется назвать камерой. Через всю эту жуткую историю красной нитью проходит вопрос: доколе? Доколе можем терпеть унижения? Кто теперь нам вставит и выдернет? Может, наконец-то всеми уважаемый г-н губернатор накажет сатрапов в полицейской форме? Пришла, товарищи, пора призвать к ответу виновников безобразий!

Рогожин, Дьяков и Кох, читая заметку, надрывались со смеху.

Тираж любимой газеты в тот день вырос в три раза. Заметку читали вслух на базарах, в чайных, на завалинках. Одни ругали полицию, другие одобряли: «Просто так не ранят и не изобьют! Стало быть, оказывал грубость и не желал подчиняться! Пустой человек доктор, полицию всякий бояться обязан. Народ совсем нынче избаловался!»

И толпами шли к больнице, желая воочию видеть такую знаменитость, про которую в газете пропечатали и про которую прежде по темноте своей слыхом не слыхали.

Труп дантиста был своевременно, еще с утра, доставлен в больницу. Полицейский доктор Субботин, боящийся мертвецов до полного ужаса и онемения в членах, под присмотром Соколова все-таки провел необходимую операцию, которая должна была позволить бывшему

альтруисту не смердеть день-другой.

Покойного террориста положили лицом вниз, накрыли одеялом и зажгли неугасимую лампаду.

Возле дверей устроили сменяемый пост. Дежурство поручили полицейским нижних чинов, старшим над ними назначили многоопытного Гусакова-старшего.

Полицейские количеством ровно в дюжину расположились в соседнем флигельке, бдительно следя за окном страшной палаты, ибо все были уверены: если террористы захотят спасти товарища, то полезут именно через него.

...Жизнь богата на сюрпризы. Все вышло так, как никто и вообразить не умел, то есть самым невероятным и жутким образом.

БЛУДЛИВЫЙ ПОКОЙНИК

Больничная жизнь до глубокого отвращения скучна. Противней бывает лишь тюрьма.

Скуку эту слегка разнообразят врачебные обходы, процедуры да игры в кости и карты. И вдруг простонародную больницу Саратова всколыхнула радостная новость: в угловой палате под охраной поместили зубного доктора Бренера, который, оказывается, хотел якобы взорвать самого императора.

И вот бедолаги, страдавшие нервной горячкой, Виттовой пляской, падучей, жабой глоточной, перемежающимся удушьем, недержанием мочи и болезнями любострастными, те, которым уже не помогали водка, деготь, баня, скипидар, сосновые верхушки и айровый корень, начали сползаться к заветным дверям.