Амурная примета - Евгений Евгеньевич Сухов
Гавриков замолчал и с убитым видом посмотрел на судебного следователя. В эту минуту Гавриила Ивановича посетила горькая мысль: он больше никогда не увидит своего друга…
– В воскресенье, согласно вашему заявлению, – глянул следовать Воловцов на листок бумаги, лежавший перед ним, – что вы, Щелкунов и отставной унтер-офицер Дынник обедали в трактире «Лондон», что на Охотном Ряду, – повернул допрос в нужное ему русло Воловцов.
– Именно так и было, – без эмоций ответил Гавриил Иванович.
– Щелкунов вел себя как обычно?
Гавриков неопределенно пожал плечами:
– Все было как обычно.
– Может, вы заметили в нем какие-либо перемены? Может, были какие-то странности? Или он был чем-то обеспокоен или взволнован? – поинтересовался Иван Федорович.
– Ничего необычного в его поведении не припомню. Вел он себя как всегда, – немного подумав, произнес Гавриков.
– А он никуда не торопился? Может, у него была назначена с кем-то встреча? – спросил Воловцов.
– Нет, он никуда не торопился. Касательно встречи… – Гавриил Иванович чуть пожал плечами. – Нет, он ничего мне не говорил.
– А вот такой вопрос у меня… Скажите, господин Гавриков, – тут Иван Федорович немного помолчал, после чего продолжил: – А не было ли у Владислава Сергеевича причин… наложить на себя руки?
Такой вопрос Иван Федорович задавал неизменно, когда вел дела, связанные с неожиданными исчезновениями (так положено по протоколу), вот только ответ всякий раз был эмоционально разный: от подчеркнуто холодного до откровенного негодования. Воловцов даже невольно напряг слух, чтобы получше различить тональность собеседника.
В глазах свидетеля мелькнула некоторая растерянность, а потом Гавриков ответил со сдерживаемым возмущением:
– Не было и не могло быть.
– Понятно… А каково было его финансовое положение? – не унимался судебный следователь по особо важным делам. – Может, играл на скачках или в карты?
– В полном порядке, – отозвался собеседник Ивана Федоровича. – Он был на хорошем счету и получал очень достойное жалованье. А дурных пристрастий не имел.
– Может, женщины? – коротко спросил Воловцов.
Гавриков глянул на него немного удивленно:
– А что женщины… Не было у него никаких особых привязанностей к дамам. Да и не юноша он, знаете ли, чтобы из-за несчастной любви в петлю лезть. – Гавриил Иванович немного помолчал и заключил с пущей убежденностью: – Нет, господин судебный следователь, все у Владислава было благополучно.
Следующим на допрос Иван Федорович вызвал отставного унтер-офицера Дынника. Бывший военный держался уверенно, и его ответы примерно соответствовали тому, что уже поведал Гавриков.
– А могли бы вы мне сказать, как вел себя Щелкунов в воскресенье десятого января? Может, заметили в его поведении какие-то странности? – задал Воловцов следующий вопрос, надеясь услышать нечто не сходное с ответом предыдущего свидетеля.
Отставной унтер-офицер малость подумал, а потом не очень уверенно произнес:
– Он был чем-то доволен.
– То есть? – оживился Иван Федорович.
– Ну, доволен был, улыбался все время… Нечасто его таким приходилось лицезреть, – не зная, чего от него хочет Воловцов, произнес Дынник. – Как кот, наевшийся сметаны, – пояснил отставной унтер, полагая, что судебный следователь его понял. – Разве только не мурлыкал.
Воловцов понял. Но дело не в этом, при допросе важно не то, что понял или о чем догадался судебный следователь, а то, что самолично сказал сам допрашиваемый. Поэтому Иван Федорович попросил уточнить:
– А как вы полагаете, Щелкунов был доволен тем, что уже произошло, или тем, что скоро должно было случиться?
Отставной унтер-офицер Дынник искоса глянул на судебного следователя по особо важным делам и философски сказал:
– А кто ж его знает… Я же не гадалка.
Опросив приятелей Щелкунова, следователь Воловцов отправился в трактир «Лондон» на Охотном Ряду, где вечером в воскресенье десятого января обедали в пятом часу пополудни Щелкунов, Гавриков и Дынник. Обслуживал их столик половой Микула – в белой ситцевой рубахе навыпуск и шароварах, заправленных в сапоги на плоском ходу, – прекрасно помнивший собравшуюся компанию:
– Как же, как же, помню. Почтенные господа.
– Послушай, голубчик, а что заказала эта троица?
– Пива «Баварского» заказали господа, – пробасил половой. – Крепко пили… Расстегаев им подавал, разговаривали длинно и много… Слушали механический оркестрион. Уж больно он им понравился.
– А когда они разошлись?
– А разошлись они уже в седьмом часу вечера, – указал трактирный половой на часы, висевшие у самого входа.
С тех пор судебного пристава Владислава Сергеевича Щелкунова никто более не видел.
Проживал судебный пристав в трехэтажном доходном доме Поляковых на Моховой. Дом небольшой, всего-то на двенадцать квартир, с восемью окнами по фасаду на каждом этаже. Квартиру Щелкунова Воловцову открыл угрюмого вида домовладелец в присутствии околоточного надзирателя, в чьем ведении был данный участок Москвы.
Прошли вовнутрь. Ничего особенного. Холостяцкая квартира, где вещи на первый взгляд лежат как-то несуразно – книги на топчане, рубашки с сюртуком на стульях, – а на самом деле таким образом, чтобы сразу найтись. А так все чистенько, благопристойно, сразу видать, что хозяин человек чистоплотный и аккуратный. Любит порядок. А это значит, что судебный пристав не уехал, никого не предупредив, как это порой случается, когда приходит срочная телеграмма с извещением о кончине какого-нибудь близкого родственника.
– Может, он… того, пошел куда-нибудь в ближайший лесок да удавился? – прямолинейно высказал предположение околоточный надзиратель, повидавший на своем веку всякого, и для пущей убедительности добавил: – С господами такое случается иной раз.
Воловцов качнул головой:
– Нет, батенька, не так все просто. Проверяли! Для такого решения нужны основания, а их по делу не имеется, – заявил он. – Взгляните сами: все вещи на своих местах, да и убирались тут недавно. Вот вы стали бы проводить уборку в квартире, решив свести счеты с жизнью?
– Ну-у… Не знаю. Как-то не думал.
– Вот видите, – сказал Воловцов. – К тому же удавиться, как вы выразились, удобнее дома, нежели идти куда-то на лютый холод и отмораживать причинное место, да еще плутая, выискивая безлюдный закуток…
– Ну может, на службе у него были какие-то нелады, – не столь уверенно предположил околоточный надзиратель.
– В вашем лице, батенька, пропадает самый настоящий Пинкертон… Когда будете работать в нашем ведомстве, вам цены не будет! Но здесь, смею вас разочаровать, на службе у разыскиваемого нами человека тоже было все в полном порядке. Тут нечто иное, что мы и должны прояснить, – в некоторой задумчивости добавил Иван Федорович.
Предположение Воловцова оправдалось, когда они, миновав гостиную, вошли в кабинет судебного пристава.
Первое, что Ивану Федоровичу бросилось в глаза, – один из ящиков бюро валялся вверх дном на полу. Остальные ящики дубового бюро были выдвинуты более чем наполовину, и все их содержимое – перья, склянки, бумаги, письма – было перевернуто и выворочено, словно в них что-то искали
