Мэтт Рубинштейн - После дождичка в четверг
Сэнди, пытаясь успокоить ребенка, ходила с ним кругами и легонько похлопывала по спинке. Прочие притулились по углам и заткнули уши. У Питера был довольно идиотский вид, а Торн, кажется, по-настоящему испугался. Бет и Джуди стояли, обхватив себя за плечи.
— Лучше, наверное, отвезти его домой, — сказала Сэнди. — Ты не возражаешь, Питер?
— Разумеется, нет, дорогая. Можно будет опустить окна или включить музыку.
— Прости, Джек. Прости, Бет. Было так хорошо…
— С ним все в порядке?
— Вроде да. Может, просто испугался или приснилось что-нибудь…
Джуди шагнула к Питеру:
— У вас не найдется местечка и для меня?
— Конечно, найдется… но вы уверены?.. — удивленно спросил тот.
— Мы тебя отвезем, мама. Подожди минуту.
В голосе Бет скользнуло презрение, и Джуди его прекрасно уловила.
— Не глупи. Питеру все равно в ту же сторону.
Они поцеловались с хозяевами на прощание, торопливо вышли из церкви и скрылись во мраке. Голос Дэва разносился на целый квартал. Джек задумался: что он такого сказал?
Джуди ускользнула прежде, чем Бет успела что-либо спросить. Джек почувствовал это, когда они с Бет мыли посуду. Она чересчур долго вытирала тарелки, глядя во двор, а не на него. Из крана бежала горячая вода; раковина была полна грязной пены. Джек снял с плиты оставленную для Эша рыбу и сунул ее в холодильник.
Бет опустила губку и, к великому удивлению Джека, прижалась к его плечу щекой.
— Прости меня. Ну, насчет Борхеса…
Он взглянул на ее отражение в оконном стекле — Бет была на дюйм ниже его.
— Ты не отвечаешь за Борхеса.
— Нет, я имею в виду… я уверена, что ты действительно открыл идеальный язык.
— Я сам в этом не уверен.
Джек поймал ее взгляд — было в нем что-то оценивающее. Бет опустила глаза.
— Сегодня… сегодня я кое-что нашла — связано с папой. И это меня вроде как выбило из колеи.
Она всегда удивляла его, потому что неизменно опережала на несколько шагов.
— И что же ты нашла? — спросил Джек.
Мимо исповедален она повела его в неф, где на одной из скамей лежала сумка. Бет открыла ее и достала толстую пачку фотографий.
— Я думаю, папа специально оставил их здесь, в церкви, чтобы я узнала правду, если захочу.
Джеку так не казалось. Самая простая причина — это обыкновенно отсутствие всякой причины. На все воля случая — Фрэнк, возможно, просто не успел их убрать, застигнутый сердечным приступом.
— Думаешь, это что-то значит?
— А ты ничего не замечаешь?
Она протянула ему фотографии, и он принялся их перебирать. Цветные снимки, побледневшие от времени. На всех фотографиях — Бет: красивая малышка, блондинка в четыре года, брюнетка — в шесть лет, не испытывающая никакого смущения перед камерой.
Джек по-прежнему не понимал, чем эти снимки отличаются от других.
— Ты была очень славная.
— Дело не в этом. Посмотри вот на эти два.
На первом Бет лежала на бортике небольшого бассейна и, как кинозвезда, позировала фотографу — в синем купальнике и огромных солнечных очках, которые, должно быть, позаимствовала у Джуди. Поражал загар Бет — обычно детям не позволяют проводить столько времени на солнце. На следующей фотографии Бет сидела на коврике для пикника и, морща нос, сдирала шелушащуюся кожицу с предплечья. Джек повнимательнее всмотрелся в лица и фигуры.
На заднем плане, руки в карманах, стоял мужчина в бледно-голубом свитере и коричневой куртке. На первом снимке он находился по ту сторону забора, огораживающего бассейн, и смотрел на Бет, а на втором — в тени дерева, неподалеку от нее. На первой фотографии он казался более высоким, чем на второй. Может, это два разных человека, только одинаково одетые?
— Кто этот человек? — спросил Джек.
— Не знаю. Он кажется мне знакомым, но я не могу понять почему. Возможно, потому, что я весь день его разглядываю.
— Наверное.
— Но ведь по какой-то причине мой взгляд останавливается на нем… Это немного странно. Один и тот же человек на двух фотографиях.
На заднем фоне обоих снимков было полно народу — в бассейне, в парке, — но мужчина, на которого указывала Бет, казался совершенным одиночкой в большом городе. Как будто на фотографии не было никого, кроме него. Игра сознания? Самовнушение?
— Не знаю, Бет. Здесь десятки фотографий, и на двух из них — один и тот же человек… И потом, это было двадцать лет назад — в пригородах было не столь многолюдно.
— Да, наверное.
— Пригороды — это вообще особый мир. Изо дня вдень видишь одних и тех же людей, и при этом никогда не запоминаешь, если только в их внешности нет чего-то необычного. Взять, например, нас с тобой: на протяжении тридцати лет нас разделяло всего пять миль; и быть такого не может, чтобы мы ни разу не видели друг друга. К тому же я не пропускал ни одной юбки…
Он залихватски присвистнул, будто вслед очаровательной незнакомке. Бет усмехнулась:
— Но не все же тридцать лет ты был таким. Во всяком случае, в восьмидесятых, с дурацкой стрижкой и пластинками на зубах, ты увидел бы в ответ разве что это…
Она вытянула руку и сделала неприличный жест. Момент был выбран идеально — Джек расхохотался.
— Меня пугает то, что мы так мало помним, — уже серьезно сказал он. — И так много забываем. Секунда — и все пропало: до боли знакомые черты вдруг теряют четкость, лица сливаются.
Бет кивнула:
— Как это страшно…
— Я уверен, что с этими снимками не связано ничего плохого.
— Надеюсь, ты прав.
Просматривая том за томом, Джек чувствовал, как тускнеет идеальный язык. Слова кружились перед ним и завивались в спираль — хрупкие, как крылышки насекомых. Он нашел сборник рассказов и очерков Борхеса на испанском, открыл оглавление и отыскал пресловутую «китайскую энциклопедию» с забавной классификацией животных: ручные, сказочные, не поддающиеся дрессировке, бесчисленные, гуляющие на воле — и так далее, в том же шутливом тоне. Он вернулся к началу — к короткому отрывку, озаглавленному (разумеется) «О философском языке Джона Уилкинса».
Писатель-авангардист и литературный критик Борхес высоко ценил Уилкинса за разнообразие интересов и планы лунных городов, но не желал тратить время на детальный анализ «универсального языка» с его двусмысленностью, избыточностью и неполнотой. Разумное и хорошо мотивированное объяснение с долей сожаления — с таким не поспоришь.
По мере того как сгущался мрак и дыхание Бет становилось ровнее, Джек понимал, что совершил ошибку. Было что-то сверхъестественное в этом манускрипте. Увидев его за пределами церкви, пропал Эш. Джек успел заметить его молчаливое изумление, и теперь страшно даже подумать, что могло с ним случиться. Что, если манускрипт посвящен вовсе не идеальному языку, а чему-то… далекому от идеала?
ГЛАВА 9
Следующее утро выдалось солнечным и теплым. Под безоблачным небом по синей глади бухты скользили яхты, хлопая парусами, раздавались крики чаек. Джек не видел всей этой красоты — в исповедальни солнечный свет не проникал, и склеп неизменно оставался холодным и темным.
На визитке Эша значились только его рабочие телефоны. Джек звонил весь день, но никто не отвечал. Впрочем, чему тут удивляться — ведь воскресенье. Что ж, придется ждать до завтра. Он позвонил Питеру и попросил домашний телефон Эша, но тот его не знал. Джек бродил по церкви, как некогда Фрэнк, сжимая в руках манускрипт, и, по мере того как шло время, текст казался ему все менее многообещающим.
Вовсе это не идеальный язык. Ничего подобного. Возможно, подделка — или мистификация, как сказал Эш. Но Эш пропал, и Джек не мог избавиться от мысли, что его исчезновение каким-то образом связано с манускриптом. Вмешалась какая-то темная сила вроде той «таинственной скорби», что встревожила здешних монахов.
Бет разбирала фотографии и, раскладывая по стопкам, приклеивала к ним листочки из блокнота, а затем помечала стрелочками. Снимков было больше, чем прежде, — видимо, она нашла еще несколько альбомов. Бет подносила фотографии к глазам и поворачивала под разными углами. Все они казались ей слишком тусклыми.
В понедельник Джек снова позвонил Эшу, но трубку никто не взял. В регистратуре ему сказали, что отгул он не брал. И хоть Джек твердил себе, что манускрипт здесь ни при чем, беспокойство не отпускало.
Бет торопливо одевалась. Джек все еще не привык к ней — каждый раз он видел ее тело как будто в ином ракурсе. Она поймала его взгляд, натягивая рубашку, и ее губы тронула легкая улыбка. Будто засмущавшись, она повернулась к нему спиной и принялась надевать сережки. Бет едва успела натянуть брюки, когда в дверь постучали. Она обернулась к Джеку:
— Ты кого-нибудь ждешь?
Он покачал головой и подошел к двери. За последние несколько дней у него стали сдавать нервы, чему способствовало не только исчезновение Эша, но и собственные неудачи… Снаружи доносился обычный утренний шум, но Джек все равно осторожничал.
