Шаги во тьме - Александр Михайлович Пензенский
Длинные фразы пока не удавались Александру Павловичу, но Марья Кирилловна, услышав про кинотеатр, и эти бессвязные обрывки не дослушала, снова картинно всплеснула руками:
– Ах, Александр Павлович! Как же кстати! Вы объясните моей Анастасии про эти кинотеатры, будьте уж так добры. Ведь вбила себе в голову дурь и блажь и меня вовсе не хочет слушать. Вот вы скажите, разве ж к лицу юной девушке одной туда заявиться? Ведь это ж стыд!
– Мама! – Даже в неверном электрическом свете было видно, как милое лицо Настеньки (почему-то Александр Павлович уже окрестил ее именно так) запунцовело. – Прекратите. Ну пожалуйста.
Свиридов наконец-то задышал ровно.
– Анастасия…
– Антоновна, – с готовностью подсказала цветочница.
– Анастасия Антоновна, – Свиридов снял шляпу, – если не сочтете за дерзость, то я готов… сопроводить. В качестве компенсации за доставленные неудобства. Если Марья Кирилловна не против, конечно. Картина, говорят, замечательная.
* * *
В писчебумажной лавке приятно пахло типографской краской и немного пылью и книжной сыростью, совсем как в университетской библиотеке. Те же полосатые обои, прилавки, остекленные шкафы да конторка, из-за которой к Свиридову тут же выкатился высокий молодой человек, очень худой и почему-то одетый будто половой в пригородном трактире: шаровары в полоску, заправленные в блестящие сапоги, а под черным жилетом малиновая атласная рубаха. Волосы разделены ровно пополам пробором и смазаны жиром, усишки подкручены и нафабрены, взгляд масляный и бегающий.
– Чего изволите, господин хороший? Нынче привоз был, есть и бумага для писем разной важности, и перья немецкие, и чернила быстросохнущие.
Свиридов снял шляпу, бросил на прилавок.
– Господин из полиции и желает поговорить о том, что тут у вас творится по субботам. Вы, часом, не Арсений Котов?
Улыбка стала еще шире, а кончики усов чуть не дотянулись до стен комнаты, отчего юноша и впрямь сделался похож на довольного, крайне хитрого кота.
– Они и есть-с! Арсений Порфирьевич Котов. Но можете запросто – Сенькой, господин полицейский.
Александр Павлович представился и опустился на подставленный стул.
– Арсений Порфирьевич, расскажите, что здесь происходило вечером пятницы?
– Вечером, я извиняюсь, это во сколько?
– А вот как раз после закрытия ювелирного магазина.
Котов старательно нахмурил высокий лоб, закатил глаза к потолку, принялся докладывать:
– Аккурат как абрашки свою лавчонку заперли – было это в самом начале шестого – у нас сильно людно было. Но жида с жиденком я через витрину видал, еще позавидовал: вот, мол, они идут уже винище хлестать, а мне еще за прилавком почти два часа мокнуть. К половине седьмого народу поубавилось, я даже дозволил себе папироску на пороге выкурить. А в семь и мы дверь заперли.
– Ровно по часам?
– Так это у жидов торговля – дело семейное, а у нас – хозяйское. Так что, как вы верно подметили, только часы отзвонят – лавку на замок и будь здоров. Нам не от выручки плотють, так что не в заводе задарма спину гнуть.
Свиридов поднялся.
– Никто подозрительный снаружи не ошивался?
Котов пожал плечами:
– Дык как определить-то, подозрительный он али нет? Мало ли народ по какой нужде по Садовой слоняется. Иной вроде и совершенно решпектабельной обличности, а глядь – ему уж городовой вслед свистит. Но тогда я никого на подозрение не приметил.
– А что про соседей в общем можете рассказать? Про молодых.
Котов покрутил ус, поморщил лоб.
– Дык люди как люди. Обхождения уважительного. Сам старик-то все букой, не то что руки не подаст – головой не кивнет. А молодые вполне себе, когда жлоба старого рядом нет. И здороваются, и про погоду не прочь обсудить. Левка, вон, даже комплименты барышням делать умеет.
Александр Павлович поднялся, потянулся за шляпой.
– А вот что еще мне скажите, Арсений Порфирьевич. Вы не примечали, чтоб сам Шейман или сыновья как-нибудь обижали Эзру?
Котов пожал плечами:
– Это кто ж вам такое сказал? Старый хрыч со всеми одинаков, будто не родная кровь, а наемные люди. А промеж собой все у них благополучно было. Али вы думаете, что это Эзра? Бросьте. Он к старику почтительнее родных сынов относится, слова поперек не скажет. Старший, Лев Исаакович, – тот, бывалоча, огрызнется на отца, а бывало, что и в голос ругались. Тут стены тонкие, голос лучше не возвышать – все слыхать. А Эзра только слушает, как его еврейскими богами кроют, да головой согласно кивает. Ни в жисть не поверю, что он это, и присягнуть готов! А вообсче, я вам вот что скажу: тут без нечистого не обошлось. Вот ей-богу, – размашисто перекрестился Арсений, – а черт тут наворожил. Это ж ведь такие замки открыть так быстро, что стражники не заметили. А потом куда с уворованным делись? Знамо дело, скрозь землю ушли, больше нет тут путей.
– Понятно. – Александр Павлович поскорее надел шляпу и попрощался.
На улице посмотрел на часы. До встречи с профессором Привродским оставалось еще почти полтора часа. Погода располагала к пешим прогулкам, время позволяло, потому он, проверив в витринном отражении симметричность воротничков, проводил взглядом трамвай и взял было курс на колокольню Николаевского собора. Но, пропуская какого-то очкастого господина в чесучовой паре и канотье, вынужденно сбавил ход как раз напротив цветочной лавки. Чесучовый распахнул дверь, выпустив на улицу канареечную трель и Анастасию Савельеву. Девушка поздоровалась с Александром Павловичем, улыбнулась:
– Вы к маме? Или уже ко мне?
– Да я, собственно, вот. – Свиридов указал на канцелярский магазин. – По службе.
– Ясно. Ну, тогда можете и к маме заглянуть, у нее есть заявление. Пропали два рулона старых обоев. – И снова улыбнулась.
– Пожалуй, воздержусь, – принял тон Александр Павлович. – А то придется из-за этого дела отказаться от поиска похищенных сапфиров и бриллиантов господина Шеймана. Вы на трамвай?
Он помог барышне подняться на подножку и долго стоял, глядя вслед укатившему вагону.
* * *
– Вот ведь о чем я вам и говорил, уважаемый. После перенесенной травмы не стоило слишком серьезно относиться к сформировавшимся у вас чувствам касательно Зинаиды Ильиничны. Просто вы сконцентрировали их на единственном объекте, оказавшемся в вашем окружении. К тому же вы знали ее до вашей амнезии – и подсознательно уцепились за эту ниточку, тянущуюся в прежнюю жизнь. А теперь, по мере возвращения к той самой жизни и нормальному общению, круг знакомств будет увеличиваться. Так что вы уж не сердитесь, но и к возникшему у вас интересу к новой знакомой я бы тоже относился с осторожностью. Хотя, безусловно, я вовсе не исключаю развития этой симпатии в глубокую привязанность. – Профессор Привродский вернул пенсне
