Шаги во тьме - Александр Михайлович Пензенский
– Ну что я имею вам сказать за все это непотребство, господа хорошие. Все это фуфел.
Старый еврей в углу охнул и присел еще ниже, Свиридов нахмурился.
– Что значит «фуфел»?
– А то и значит, начальник. Медведь этот… – он кивнул на раскрытый сейф, – медведь этот знатный. Такого на лапу взять акромя меня только два человека смогли бы. Ну ладно, три, ежели Никишку Лаптя за человека считать. Да только никто его брал, шкаф ваш. Ключом он открытый. А железки эти – барахло. Ими только форточки вскрывать. На толкучке кто-то купил и ни разу не пользовался. Вот так-то, граждане легавые да плюгавые.
Александр Павлович сходил в заднюю комнату, принес два стула. На один усадил почти уже сползшего по стене на пол Шеймана, на второй сел сам.
– Так, – пробормотал Свиридов, пытаясь собрать мысли в голове. – Так. А что до того, как вообще сюда забрались?
Мальчик достал из кармана круглую жестянку с монпансье, кинул в рот конфетку, протянул по очереди сыщику и ювелиру, но первый отказался, а второй, казалось, и не заметил этого великодушного жеста.
– А черт его знает, Александр Павлович. Замок-то в двери хоть с виду и хитрый, а знающему человеку ничего, открыть можно. Да ладно, дед, ты только не помри. Таких умельцев – я уже тебе сказал, сколько на столицу. Но вы ж говорите, что его не трогали. Сей момент. – Он подорвался с места, вышел из лавки и почти тотчас вернулся. – Подтверждаю. Замок чистый. Окна под решеткой. В отдушину не пролезть. Есть такие воры, которые мальцов обучают по форткам лазить, но тут и котенку не протиснуться.
Свиридов достал портсигар, раскрыл, но так и не вытащил папиросу.
– Дверь не вскрывали. Сейф не ломали. А драгоценностей нет. От сейфа же ключ не только у вас, Ицхак Эфраимович? Иначе как бы вы торговали.
Шейман поднял взгляд на полицейского, подтянул ноги, кашлянул, покачал головой.
– От сейфа два ключа. Один всегда у меня, второй днем у того, кто в лавке. Утром отдаю, вечером забираю.
Свиридов поднялся, заходил по маленькому залу.
– Так. Ну, уже что-то. Значит, с ключа могли сделать копию.
Ицхак Шейман на стуле охнул и схватился за грудь. Свиридов даже не остановился.
– В лавке работают четверо: вы сами, – только тут он обернулся на хозяина магазина, – ваши сыновья, Лейб и Меир Ицхаковичи, и племянник вашей жены Симонович. И каждый из них весь свой день имеет в распоряжении ключ от сейфа. Да не стенайте вы так, совсем не обязательно, что кто-то из них вас ограбил. Мало ли ловкачей.
– А что? – откликнулся Федька Мальчик. – А очень даже запросто. У меня вот случай был. Купчина один ключ от лавки всегда на пузе носил, на цепке, заместо часов. Так я в коробку от папирос воска натопил, прижался к нему на рынке на един момент – и вот он у меня, точный отпечаток его ключика. Не надо так смотреть на меня, за тот случай я свое уже отстрадал!
Но эти слова не очень успокоили Ицхака Эфраимовича. Тот по-прежнему сидел, держась за сердце и полуприкрыв глаза, и часто дышал. Свиридов кивнул Мальчику – свободен, мол. Когда за Федькой закрылась дверь, он подошел к ювелиру, сел на стул напротив.
– Господин Шейман. Поговорите с родными. Если кто-то из них замешан в ограблении и если выясню это я – поедут по этапу за Урал. Не каторга, конечно, но в тюрьме тоже мало радости. Если же похититель покается и сам вернет украденное, дело можно будет прекратить без дальнейшего разбирательства и всяких последствий.
– А как же объявление? – не поднимая век, прошептал Шейман.
– О награде? Уже успели разместить?
Еврей кивнул.
– Забудется. Ну или придумаете сказку какую-нибудь для писак. Сговоритесь с каким-нибудь подставным информатором, существенно дешевле.
– Ох, молодой человек. Я скажу страшную для еврея вещь, но от того она не перестанет быть правдой: разве тут уже о деньгах речь? Ведь если кто-то признается, то это конец всему. Чего ради я жил, если кто-то из детей решил меня ограбить?
– Может, это Эзра?
– Эзра у нас с пеленок. С тех пор как мор забрал обоих его родителей, пусть там, где они сейчас, им будет лучше, чем нам. Он мне сын не меньше, чем родные. А может, и больше. Потому что родных жалеть легче. Потому если это сотворил кто-то из моих детей, то зачем старому жиду дальше коптить это небо? Ох, пан полковник. – Шейман открыл глаза, поднялся. – Я поговорю с ними.
* * *
Вечер медленно, но настойчиво обнимал столицу. Почти доползшее до крыш солнце уже протискивалось только лишь между домами, отдав переулки и даже улицы зябкой тени. Маленькими искорками зажигались фонари, пока еще редкие и робкие, и лишь спокойная, ленивая Нева светилась золотым широким проспектом. Но и на ней в мостовых подбрюшьях залегли непроницаемые черные тени. К Петербургу на мягких кошачьих лапах подкрадывалась ночь. Готовясь к ней, обжорные заведения разогревали жаровни, на лед выкладывались шампанское и устрицы, лепились и обваливались пожарские и киевские котлеты, оркестры канифолили струны и продували сверкающие трубы, официанты и певички прочищали горло – ночной мир готовился встречать фраки и страусиные перья. Чиновный люд попроще, из тех, что обедали дома отварной курицей с кашей, завинчивал бутылочки с чернилами, протирал стальные перья, выравнивал стопочки с исписанными за день листами и строго махал запачканными ладошками на припозднившихся посетителей – все-все, до завтра с вашими делами и прошениями, пора и честь знать!
Александр Павлович, вновь облачившись в свой обычный костюм, вышел из участка, огляделся. Домой совершенно не хотелось. Он решительно вскочил на подножку стоящей у тротуара пролетки, тронул извозчика за плечо:
– В «Маджестик»[11], братец. И не торопись, шагом – мне подумать нужно. Получишь не за скорость, а за время.
Откинувшись на кожаные подушки и скользя рассеянным взглядом по вывескам Казанской улицы, Свиридов курил и перебирал в памяти все события сегодняшнего длинного дня. Ему казалось, что он упускает какую-то важную деталь, какую-то мелочь, которая не дает сложиться картине. Перелистал свои записи в блокноте, сперва быстро, по диагонали, потом внимательнее, водя пальцем по карандашным строчкам, – ничего. И все равно какой-то червячок засел где-то у виска, ощутимо, почти физически копошился
