Оливер Пётч - Дочь палача
– Что ж, начнем, – прорезал затянувшуюся тишину голос секретаря. – Пойдемте в подвал.
Стражники подняли люк. Лестница вела в комнату с покрытыми копотью стенами, сложенными из каменных глыб. Слева разместилась запачканная дыба с колесом с одной стороны. Рядом стояла жаровня, в которой уже несколько лет ржавели клещи всевозможных размеров. На полу лежали в беспорядке соединенные железными кольцами каменные блоки. Под потолком болтался крюк с цепями. Стражник еще вчера принес со склада тиски для пальцев и щипцы и небрежно свалил все в углу. С другой стороны громоздились ветхие стулья. Вид у камеры пыток был запущенный.
Иоганн Лехнер прошелся по камере с факелом, затем наградил палача укоризненным взглядом.
– Мог бы и прибраться немного.
Куизль пожал плечами.
– Вы так торопились, – он принялся неторопливо расставлять стулья. – Да и последний допрос уж когда проводили…
Палач хорошо помнил. С тех пор прошло уже четыре года. Он связал фальшивомонетчику Петеру Ляйтнеру руки за спиной и подвесил на крюке под потолком. Когда к ногам его привесили сорокафунтовый булыжник, руки, наконец, сломались, и Петер провизжал признание. До этого Куизль истязал его тисками и раскаленными клещами. Он с самого начала не сомневался в виновности Ляйтнера. Так же как теперь был убежден в невиновности Марты Штехлин.
– Да чтоб тебя, пошевеливайся! У нас не целый день в запасе!
Секретарь уселся на стул и стал дожидаться, пока Куизль приготовит места для остальных. Палач обеими руками поднял стол и с грохотом опустил его на пол перед Лехнером. Тот наградил его очередным уничтожающим взглядом, затем достал чернильницу с пером и развернул пергамент.
– Приступим.
Свидетели расселись по своим местам. Марта жалась к противоположной стене, словно искала мышиную нору, куда можно было бы спрятаться.
– Ей следует раздеться, – сказал Лехнер.
– Но вы же хотели сначала…
– Я сказал, ее следует раздеть. Нужно проверить, нет ли на ней ведьмовских отметин. Если таковые найдутся, то вина ее будет практически доказана и допрос пойдет быстрее.
Двое стражников двинулись к знахарке, которая прижала к груди скрещенные руки и забилась в угол. Пекарь Бертхольд облизнул тонкие губы. Похоже, без зрелища он сегодня не останется.
Якоб выругался про себя. На такое он не рассчитывал. К поиску ведьмовских знаков часто прибегали во времена охоты на ведьм. Если на теле подозреваемой обнаруживались родимые пятна необычной формы, это указывало на принадлежность к дьяволу. Палачи нередко пробовали ткнуть подозрительное пятно иглой. Если кровь не шла, то не оставалось сомнений, что это ведьма. От деда Куизль узнал, что иголку можно было воткнуть так, чтобы кровь при этом не потекла. Так дело шло быстрее, и палач скорее получал свои денежки…
Треск рвущейся ткани прервал мысли Куизля. Один из стражников сорвал с Марты грязную и провонявшую сорочку, обнажая бледное и худое тело. На бедрах и плечах видны были синяки – последствия борьбы с Гриммером вчерашним утром. Штехлин пыталась прикрыть обеими руками груди и срам, и прижималась к стене подвала.
Стражник потянул вверх ее волосы, так что она закричала во весь голос. Куизль заметил, как Бертхольд пожирал тело знахарки маленькими покрасневшими глазами, словно пальцами его ощупывал.
– Так это должно происходить? Посадите ее хотя бы на стул! – Шреефогль вскочил и хотел помешать стражникам. Секретарь усадил его на место.
– Мы хотим узнать правду, поэтому эти меры необходимы… И все же дайте ей стул!
Стражник нехотя подвинул стул на середину и усадил на него Марту. Ее полный ужаса взгляд перебегал с секретаря на палача.
– Состригите ей волосы, – распорядился Лехнер. – Там тоже могут быть отметины.
Когда стражник приблизился к ней с ножом, Куизль быстрым движением выхватил его у него из рук.
– Я сам.
Он осторожно срезал знахарке длинные локоны. Пряди волос падали на пол вокруг стула, и Марта беззвучно плакала.
– Не бойся, Марта, – прошептал ей в ухо Куизль. – Я не сделаю тебе больно. Не сегодня.
Иоганн Лехнер прокашлялся.
– Куизль, осмотри эту женщину, есть ли на ней ведьмовские отметины.
Пекарь Бертхольд наклонился к секретарю.
– И вы думаете, он что-нибудь найдет? – прошептал он. – Я сам видел, как он носил от нее травы и еще бог знает что. А служанка Койсельбауера рассказывала…
– Господин Бертхольд, у нас нет времени выслушивать ваши рассуждения, – Лехнер с отвращением отвернулся, чтобы не чувствовать зловонного дыхания пекаря.
Он считал Бертхольда пьяницей и хвастуном, но по крайней мере в этом деле мог на него положиться. А вот насчет второго свидетеля он пока сомневался… Потому снова повернулся к Михаэлю.
– Однако, если это поможет в поиске истины, – сказал он снисходительно, – то я приму во внимание ваш совет. Господин Августин, не будете ли вы так любезны помочь палачу в осмотре?
Довольный пекарь развернулся на стуле и принялся дальше разглядывать пленницу. Августин-младший тем временем поднялся, пожав плечами, и неторопливо шагнул к Штехлин. Лицо его было гладко выбритым и бледным, словно ему недоставало солнца, и на нем выделялись зеленовато-голубые глаза. Георг практически безо всякого интереса оглядел Марту. Его палец заскользил по тощему телу, обвел кругом груди и наконец остановился на пупке.
– Повернись, – прошептал Георг.
Знахарка развернулась, ее сотрясала дрожь. Палец вновь заскользил по шее и плечам. У правой лопатки он остановился и указал на родимое пятно, которое и в самом деле казалось больше остальных.
– Что скажете?
Августин посмотрел в глаза палачу, который все это время стоял рядом.
Куизль пожал плечами.
– Родимое пятно. Что я еще скажу?
Георг не унимался. Как показалось Куизлю, на губах у него застыла легкая усмешка.
– А разве у двоих убитых не такая же отметина была на плече?
Секретарь с пекарем вскочили. И даже Шреефогль с любопытством приблизился, чтобы рассмотреть пятно.
Якоб прищурился и посмотрел внимательнее. Пятно было действительно больше обычных родимых пятен. Из него росли несколько волосков, а внизу оно образовывало что-то вроде линии.
Мужчины окружили Марту. Знахарка уже смирилась со своей судьбой и позволяла разглядывать себя, как теленка на бойне. Лишь время от времени тихонько всхлипывала.
– И в самом деле, – прошептал секретарь и склонился над пятном. – Похоже на те дьявольские отметины.
Пекарь Бертхольд усердно закивал и перекрестился. Один только Шреефогль покачал головой.
– Если это ведьмовская отметина, то и меня следует сжечь вместе с ней!
Молодой аристократ расстегнул рубашку и показал коричневое пятно на волосатой груди. Оно и вправду было весьма причудливой формы.
– Это у меня с рождения. И никто до сих пор не обвинил меня в колдовстве.
Секретарь отвернулся от Марты.
– Так мы ничего не добьемся. Куизль, покажи ей орудия пыток. И поясни, что ее ожидает, если она не скажет правду.
Якоб заглянул Марте в глаза. Затем достал из жаровни клещи и шагнул к женщине. Если не произойдет чуда, ему придется начинать.
В это мгновение снаружи донесся звон сигнального колокола.
6
Четверг, 26 апреля 1659 года от Рождества Христова, 4 часа дня.
Симон вдыхал запахи весны. Впервые за последние дни он чувствовал себя по-настоящему свободно. Издалека доносилось журчание реки. Луга наполнялись сочной зеленью. Между березами и буками, на которых снова распускались почки, цвели подснежники. Лишь в тени под деревьями еще не растаяли пятна снега.
Он бродил с Магдаленой по лугам повыше реки. Они шли по тропинке, такой узкой, что им приходилось то и дело задевать друг друга. Дважды Магдалена спотыкалась и хваталась за него. И держалась дольше, чем на самом деле требовалось.
После разговора в «Звезде» Симон поспешил к реке. Ему требовалось все спокойно обдумать и подышать свежим воздухом. Вообще-то он должен был в это время смешивать настои для отца, но это могло подождать и до завтра. И вообще лучше бы ему пока не попадаться на глаза родителю. Они не перекинулись словом даже возле мертвого сына Кратца. Отец все еще не простил сыну, что тот так вот просто взял и ушел из дому к палачу. Симон знал, что через какое-то время буря поуляжется. Но до тех пор лучше бы им пересекаться поменьше. Симон вздохнул. Отец принадлежал к другому миру, где вскрытие трупа считалось кощунством, а больных лечили одними только слабительными, кровопусканиями да вонючими пилюлями. Ему вспомнилась фраза, которую отец как-то обронил после погребения умершего от чумы: «Господь решает, когда нас забрать. И не нам вмешиваться в Его промысел».
Симону смотрел на вопрос иначе. Ему вот хотелось вмешаться.
Недалеко от Речных ворот он встретил Магдалену. Мать отправила ее на луга собрать черемши. Девушка улыбнулась ему, и он просто пошел вместе с ней. На мосту им встретилось несколько прачек, и Симон прямо-таки спиной ощущал их взгляды. Но ему было все равно.
