Томас Свон - Охота на Сезанна
– С новыми улучшенными формами зайтека? – усмехнулся Самюэльсон. – Наше дело не может ждать. Мы вкладываем деньги в бизнес и получаем прибыль. Мы не ждем.
– Продлите срок выплаты процентов на месяц. Это всего четыре миллиона. Я гарантирую.
– Я не буду ждать еще целый месяц. – Самюэльсон ударил по столу обеими ладонями. – У тебя пять дней.
– Я так не могу.
– Нет, сукин сын, можешь, или мы конфискуем все то чертово барахло, которое у тебя есть. – Он взял верхнюю папку из стопки на столе. – Вот наш контракт. Невыплата процентов вовремя является поводом для его расторжения и позволяет начать судебный процесс.
– Вы знали, что искусство – это необычный товар, когда подписывали контракт два года назад. Вы должны иметь терпение.
– Ты играешь с деньгами, а мне это не нравится. Ты и пенни не рискнул из собственного кошелька, а теперь тебе придется это сделать. Чтобы спасти свою шкуру.
– Я найму против вас лучших адвокатов. – Пинкстер протянул руку и схватил контракт. – Они найдут здесь кучу зацепок, и вы вообще денег не увидите.
– Вы блефуете, Алан. – Терри Слоун встал. – Выплатите нам все проценты за неделю, верните половину займа в течение месяца. И тогда мы посмотрим.
Пинкстер взглянул на Терри Слоуна, а потом на Самюэльсона. Он встал, подошел к окну и посмотрел на мост Тауэр и на Темзу. Как будто окаменев, он стоял несколько минут, затем сказал не оборачиваясь:
– Я все устрою.
– Что, черт возьми, это значит?
Пинкстер подошел к двери.
– Именно то, что я сказал. Я все устрою. – Он открыл дверь и вышел.
Самюэльсон ринулся было за ним, но Терри Слоун ухватил его за руку.
– Пусть идет, Бад. Ты дал ему срок, он обещал все сделать. Посмотрим, с чем он вернется.
Самюэльсон неохотно согласился. Он подошел к картине под названием «Номер 3-1954», уставился в поле синевы со странными мазками.
– Что за дурак это намалевал?
Терри Слоун подошел к нему.
– Я знал, что тебе не понравится. – Он усмехнулся. – Ужасная мазня. Половине не нравится, других просто тошнит.
Глава 13
«Меггера» стояла в ста ярдах от электростанции Баттерси; два зеленых огонька горели у ограждений на правом борту, три огонька (два белых и один желтый) светились на мачте позади рулевой рубки. Было около десяти часов, все речные экскурсии закончились, Темза потемнела.
Никос стоял в ожидании. Он взглянул на рулевую рубку, на Софию. Взгляд Софии был направлен на огни быстро приближавшегося к ним катера. Тот уже почти подошел вплотную, когда его двигатель затих; казалось, что нос катера поднялся, затем опять опустился на воду – судно качалось на поднятых им же волнах, подходя ближе к тому месту, где стоял Никос, держа в руках трос. Катер стал рядом с буксиром.
Из каюты на катере донеслась японская речь, потом появился мужчина; за ним вышла женщина небольшого роста. Она несла застегнутый на молнию атташе-кейс, в который с легкостью мог бы поместиться развернутый экземпляр «Лондон таймс». Когда они дошли до места, где были сошвартованы катер и буксир, их разговор прервался, услужливые помощники провели их на борт буксира и передали в руки Никоса. Он провел гостей внутрь «Сеперы», вниз, в большой салон.
Вместо четырех кресел и четырех рундучков в середине салона теперь стояли три кресла и один стол с неяркой лампой, которая распространяла мягкий желтоватый свет. Большая часть салона оставалась темной.
– Устраивайтесь, пожалуйста, – сказал Никос. – Принести напитки, виски например?
– Позже. После того, как мы покончим с делами, – ответили ему по-английски.
Среди равномерного гула вспомогательного двигателя послышался слабый лязг металла, затем звук отворившейся и закрытой двери, и в бледный круг света вошел Алан Пинкстер. Он прикладывал к лицу полотенце со льдом, к тем местам, где была сильная краснота.
– Сейчас свету станет больше, – сказал Никос.
– Добрый вечер, мисс Симада. – Пинкстер заставил себя улыбнуться. – Пожалуйста, усаживайтесь.
Мари Симада села лицом к лампе. Она была мала ростом. Ее черные волосы спадали на лоб и были подстрижены, как у пажа. Черты лица почти идеальные, а макияж необычный: матово-белое лицо с большими, подведенными глазами, губы и ногти ярко-красного цвета. Она сбросила пальто, обнаружив стройную фигуру, облаченную в черное трико. На ней была короткая черная юбка, перехваченная у пояса ремнем с золотой пряжкой. Пинкстер уже видел ее раньше и всегда удивлялся ее миниатюрности.
– Добро пожаловать, мистер Кондо, – сказал он и подал Никосу знак, щелкнув пальцами. – Наши гости хотят выпить.
– Они сказали, что нет. Может быть, позже.
– Проследи, чтобы катер мистера Кондо стал на якорь и чтобы горели якорные огни. Потом отходим. – Он взглянул на часы. – Мы должны вернуться к одиннадцати тридцати.
Никос тронул козырек фуражки и вышел из зала.
– Почему так поздно? – спросил Кондо. – Мы можем закончить через тридцать минут.
– Я должен показать вам не только Сёра.
– Вы сказали, что в Лондоне у вас нет других картин.
– Кое-что изменилось.
– Они здесь, на буксире?
– Удивлены? Что может быть надежнее непотопляемого буксира?
– Мистер Савата считает, что ваш Сёра чудесен. Еще он сказал, что вы заплатили за картину слишком много.
– Цена приемлемая, – раздраженно сказал Пинкстер. – Это не его дело.
– Подобная информация – мое дело, – сказал Кондо. – Возможно, я и соглашусь с мистером Саватой.
У Кондо была большая круглая голова, казалось, ее просто приставили к короткой, толстой шее, скрытой высоким воротником белого свитера. Очки в тяжелой черной оправе придавали ему сходство с аквалангистом. На нем был темно-синий пиджак с яркими золотыми пуговицами и эмблемой на нагрудном кармане. Смуглая кожа казалась еще более темной при неярком освещении.
– Эти французы, умники, решили отпраздновать годовщину смерти Сёра и наконец отдать ему должное, – сказал Пинкстер. – После многих лет забвения цены на его картины подскочили. Вы знаете об этом, мистер Кондо?
Кондо кивнул.
– Я должен сделать так, чтобы они не поднялись выше.
– Но раз у вас есть картина, вы должны желать обратного. Так?
– А вы знаете дело.
– Кто ваш клиент?
Кондо покачал головой:
– Это конфиденциально.
– Он коллекционер или инвестор?
Кондо улыбнулся:
– И то и другое.
– Он имеет дело с ценными бумагами?
– Он делает деньги, – ответил Кондо.
Заработали ходовые двигатели, буксир покачнулся и двинулся.
– Где картина? – спросил Кондо.
Пинкстер нажал несколько кнопок на плоском предмете, напоминавшем пульт дистанционного управления. Наверху загорелся свет и упал на большую картину, висевшую на переборке за креслом Пинкстера. Краски были яркими; казалось, солнце подсвечивает сине-зеленую воду снизу, и молодой человек в лодке помогал девушке перейти в лодку. Мари Симада подошла к картине и стала рассматривать ее через лупу.
– Что вы думаете о картине, мистер Кондо?
Кондо поправил очки.
– Она хороша, насколько я разбираюсь в Сёра. Но эксперт – мисс Симада.
Мари говорила с воодушевлением, независимо от того, хвалила она что-нибудь или критиковала. Она оценила картину положительно.
– Сколько? – спросил Кондо.
– Одиннадцать миллионов долларов, – ответил Пинкстер.
Большая голова Кондо качнулась из стороны в сторону.
– Предлагаю вам восемь с половиной, и ваша прибыль составит полмиллиона.
– Это была частная покупка. Вы не знаете, сколько я заплатил.
– Мой друг из Чикаго сказал, что вы заплатили восемь миллионов.
– Ваш друг ошибся, мистер Кондо. – Пинкстер потер холодным полотенцем щеки и встал. – Сёра становится популярным, а достать его нелегко. Цена – одиннадцать миллионов.
Кондо подошел к картине и внимательно осмотрел ее.
– Предлагаю девять.
– Цена окончательная. – Пинкстер произнес каждое слово очень медленно.
Кондо сделал знак Мари, и она приблизилась к нему. Они заговорили по-японски так быстро, что Пинкстер не смог ничего разобрать. Может, это что-то и значило, но скорее всего было частью деловой стратегии Кондо.
– Покажите нам остальные картины, – сказал Кондо. – Может, найдется другое полотно, и мы сможем заключить сделку.
Пинкстер поколдовал над своим пультом. Огни над Сёра погасли, и одновременно вспыхнул луч света над Пикассо.
– Это «Сидящая обнаженная», написана в тысяча девятьсот одиннадцатом году. Маленькая, я согласен, но цена нормальная. Я полагаю, два с половиной миллиона.
Лампа над Пикассо погасла, и осветилась мрачная картина рядом.
– Это довольно редкий Эдуар Вюйяр, полотно тысяча восемьсот девяносто третьего года, называется «Новый сосед». Цена – семь миллионов.
Когда погас свет над Вюйяром, они увидели другую, очень энергичную, выразительную картину, пестревшую печатными надписями и слоганами.
