Дэвид Дикинсон - Банк хранящий смерть
8
Вернувшись в свой дом на Маркем-сквер, Пауэрскорт обнаружил, что его поджидает гость. Джонни Фицджеральд отдавал должное образчикам последних поступлений в погреба Пауэрскортов.
— Я как раз говорил леди Люси, Фрэнсис, — начал Фицджеральд, и не думая извиняться, — что вино необходимо проверять сразу по получении партии. Эти торговцы вполне могут послать вам не тот год или какую-нибудь жидкую бурду из винограда, выращенного не на той стороне холма.
Пауэрскорт поцеловал жену и повернулся к другу.
— И что же показала твоя проверка, Джонни? — Он взял со стола бутылку и заметил, что еще две тоже ждали экспертизы.
— Рад сообщить тебе, что вот с этим вином ты не ошибся. Отличное шабли; кажется, виноторговцы говорят о таком: «насыщенное». Боюсь, что не успею проверить те две бутылки: мне пришлось пригласить на ужин одного человека из Сити. Когда речь идет о твоих делах, Фрэнсис, Фицджеральду не до сна.
Леди Люси рассмеялась.
— Но прежде я должен рассказать тебе, что я узнал, побывав на юге, о том несчастном случае во время плавания.
Пауэрскорт поудобней расположился в своем любимом красном кожаном кресле и налил себе немного вина.
— Ты не против, Джонни, если я тоже отведаю моего вина, сидя в моем кресле в моем доме?
Фицджеральд широким жестом отмел всякие сомнения и возражения.
— Угощайся, Фрэнсис, угощайся. Это Зал Свободы.
— Так что ты разведал на юге?
— Ну, — Фицджеральд посерьезнел, — перво-наперво хочу доложить, что каждый год Харрисоны снимают дом около Коуза на острове Уайт. Здоровенный домище прямо у воды, сзади — теннисный корт, а спереди — небольшая пристань, где могут разместиться небольшие яхты. Сюда съезжаются Харрисоны со всей Европы. Некоторые приезжают посмотреть парусные гонки на неделе Коуза. Не удивлюсь, если немецкие сородичи болеют за кайзера, а не за наше правое дело.
— А сколько всего их, этих родственников, Джонни? — поинтересовался Пауэрскорт.
— В иные годы бывает до пятидесяти, — ответил Фицджеральд, косясь на свой бокал, — по крайней мере, так мне говорили. Но — о несчастном случае, Фрэнсис, том самом несчастном случае. Местная публика не любит об этом вспоминать, уж не знаю почему. Один старый морской волк заявил мне, что это-де приносит неудачу. Но все же кое-кто из местных жителей полагает, что это был никакой не несчастный случай. Похоже, они считают, хоть никто в этом напрямую и не признался, что дело здесь было нечисто.
— Почему? — спросил Пауэрскорт. Он расшнуровал ботинки и вытянул ноги в сторону камина.
— Вот в этом-то вся и загвоздка, Фрэнсис. Я порасспросил людей в гавани в Коузе, тех, кто присматривали за той яхтой: они просто отказываются верить. Владелец одной лодочной пристани объяснил мне, что яхту можно испортить точно так же, как лошадь. Там на яхте все так сложно устроено, что я половины не понял. Самое верное — проделать небольшую течь прямо перед тем, как жертва отправится в плавание. Вода будет просачиваться потихоньку, но никто этого не заметит. А когда она начнет заливать палубу, будет уже поздно. Если отправитесь в плавание в одиночку, вам придется одновременно и яхтой управлять, и воду вычерпывать. По крайней мере, так мне объяснили. Выходит, кто-то вполне мог вывести яхту из строя. Но это мог быть кто угодно, — Фицджеральд пожал плечами.
— Английский Харрисон, немецкий Харрисон, австрийский Харрисон — и это только начало списка, — начал перечислять Пауэрскорт, перебирая в памяти то, что ему было известно о различных ветвях семейного древа.
— Более того, — продолжал Джонни Фицджеральд, — эта часть побережья летом переполнена отдыхающими. Никто и внимания не обратит, если кто-то станет копаться во внутренностях яхты. Половина островитян заняты тем же самым.
Два человека поджидали третьего на берегу озера в Глендалу, в тридцати милях к юго-западу от Дублина. Деревья скрывали их от посторонних взглядов, но им самим хорошо было видно тропу, которая вела сюда из деревни.
— Он уже на полчаса опаздывает, — проворчал Томас Дочерти, тот, что был помоложе.
— Дадим ему еще минут пятнадцать, — ответил Майкл Бирн. Мужчины разговаривали шепотом, хотя, кроме них, на берегу больше никого не было видно. Они оба были руководителями небольших революционных групп, которые поклялись положить конец владычеству Англии над Ирландией. Оба жили в постоянном страхе за свою жизнь: в секретных архивах дублинской полиции на них давным-давно были заведены досье, и день ото дня там накапливались новые донесения осведомителей, весьма щедро оплачиваемых британской казной.
Они услышали звук шагов третьего прежде, чем увидели его. За их спинами плескались о берег невысокие волны. Вода была темно-синей, но с приближением ночи все больше чернела.
— Может, выйдем, покажем, что мы здесь? — прошептал Дочерти.
— Он и так знает. Ему точно известно, где мы должны его ждать. Не думаю, чтобы нас выследили, но осторожность не помешает.
Заговорщики выбрали Глендалу, потому что это место не внушало подозрений. Всегда можно было сказать, что вам просто вздумалось посетить места, связанные с древней ирландской историей. Башня пятого века, возвышающаяся на фоне холмов Уиклоу, — не что иное, как маяк, поставленный Богом, чтобы освещать пути странствий человеческих. Вот и такую конспиративную встречу можно объяснить желанием помолиться на берегу озера. Но у Глендалу были и другие достоинства. В этих краях жили в основном протестанты, чья лояльность несколько лет назад была вознаграждена визитом самого принца Уэльского с компанией друзей. Это было одно из тех редких мест в Ирландии, где возникновение католического заговора считалось наименее вероятным.
— Да благословит вас Господь, Майкл Бирн. Да благословит вас Господь, Томас Дочерти, — приветствовал ожидавших его Фергюс Финн. Дочерти служил на железной дороге, Бирн был учителем, а Финн — клерком в адвокатской конторе в Дублине.
— Давайте прямо приступим к делу, — предложил Бирн, признанный руководитель группы.
Они сели на влажную траву под деревьями и стали еще более невидимы для полицейских ищеек. За их спинами, как и тысячи лет назад, плескалась вода. Гряда холмов вокруг Глендалу и поверхность двух озер казались черными.
— Итак, юбилей. До него осталось всего два месяца, — продолжал Бирн. — Где нам устроить потеху, в Лондоне или в Дублине?
Его собеседники отлично понимали, что имеется в виду под «потехой» — покушение, бомба, террористическая операция, которая вновь заставит заговорить о них газеты всего мира.
— В Лондоне, — сказал Финн. — Туда съедется уйма народу. Наверняка мы без труда сможем переправить парочку наших людей. Полиция ничего и не заметит: не могут же они проверять каждого прибывающего в столицу. Какой в этом смысл?
— В Дублине, — возразил Дочерти. — Ясное дело — в Дублине. Даже в самой большой толпе наши люди вряд ли сумеют уйти невредимыми. Будь это бомба или пуля, лондонцы схватят нашего человека прежде, чем до него доберется полиция. В Дублине ему легче будет скрыться, а потом спрятаться в надежном месте.
— Но в Дублине покушение не наделает столько шума, сколько в Лондоне. — Финн настойчиво доказывал свою правоту, размахивая при этом правым кулаком, словно был на митинге. — Подумайте о тех войсках, которые сгонят на парад в столицу со всего света. Подумайте о тысячах людей на балконах и крышах домов. И тут раздается взрыв! Уж это их расшевелит почище любого парада! Представляете, как будет здорово?
Но Дочерти оставался невозмутим.
— Это верная гибель, — возражал он убежденно. — Даже если большинство будет глазеть на парад, все равно еще тысячи зевак будут толкаться на улицах, выискивая местечко, откуда лучше видно. Хорошая бомба в Дублине может наделать не меньше шума. А как ты думаешь, Майкл Бирн?
Бирн ответил не сразу. Он притянул ветку, что росла прямо над его головой, и стал медленно очищать ее от коры, одновременно высказывая свои соображения.
— Думаю, что это должна быть бомба, — размышлял он вслух. — У нас есть четыре парня с отличными рекомендациями, они служили в Королевских инженерных войсках и прекрасно разбираются в бомбах. Двое из них поселились в Хаммерсмите поблизости от моста. Двое вернулись в Дублин и теперь живут у пивоварни.
Он помолчал. Внезапный порыв ветра подернул рябью поверхность озера и промчался над деревьями, скрывавшими заговорщиков.
— Думаю, нам следует выбрать Дублин, — сказал он наконец. — Нам легче будет действовать у себя дома. Чем плох взрыв с утра пораньше в день юбилея? Отчего не взорвать одну из этих проклятых статуй? Тогда полицейские целый день будут носиться по городу, опасаясь нового взрыва. Глядишь, и в Лондоне зашевелятся. Думаю, это самый лучший план.
